Родословная ашкенази

И вот в это время появилась та самая А.Милштейн, теперь уже внимательная и заботливая. Но к чему? Конечно, к тому, чтобы слупить с маминой медицинской страховки побольше денег. Она посылала ее то на одно, то на другое обследование, и ее, слабую, еле дышащую, с высокой температурой каждый раз перекладывали с кровати на тележку, везли по длинным коридорам, поднимали на грузовых лифтах и засовывали в разные сканирующие камеры и трубы, вводили в вену радиоактивные смеси и брали бесконечные анализы крови. Ее руки были так исколоты иглами, что уже не оставалось ни одного свободного места для очередного шприца.

В один из дней маму отвезли в операционную, откуда через пару часов ее уже привезли без того самого злосчастного пальца. Причем, этой ампутации она почти не заметила и я подумал, как же было глупо, что не сделали мы этого раньше.

После операции я неоднократно просил врачей отпустить маму домой, но меня каждый раз пугали тем, что без врачебного контроля и постоянного ухода медсестры мама может умереть. Только недели через две мне удалось ее вырвать из цепких лап эскулапов-бизнесменов.

Оказалось, что вполне можно организовать уход и на дому. Я нашел врачиху, согласившуюся время от времени приходить к маме, и медсестру, регулярно делавшую ей всякие процедуры. Мама пошла на поправку, поднялась с постели и даже снова стала ходить в свой Центр здоровья.

Однако, еще и до эпопеи с пальцем я замечал в ней некоторые странности. Она все меньше восторгалась красивыми закатами на океане, от которых раньше приходила в восторг. Ее реже стали увлекать телевизионные сериалы и только что опубликованную мою мемуарную книгу она не восприняла так, как раньше всегда с интересом читала мои опусы.

Она начала постоянно звонить мне на мобильный телефон, плачущим голосом жаловаться на плохое самочувствие и требовать, чтобы я мгновенно появлялся. Когда я приезжал домой, оказывалось, что этого совершенно не требовалось. Был даже случай, когда я, будучи с внучкой в цирке, вынужден был совершенно напрасно уйти с представления.

Теперь же взгляд ее обычно таких искристых глаз сделался тусклым и безразличным, на полях книг, которые я ей давал читать, она машинально писала какие-то буквы. Память ее уходила, сознание становилось нечетким, расплывчатым. Неотвратимо наступала страшная болезнь Алцгеймера – старческое слабоумие или, как это называли в России, «разжижение мозгов».

Пришло время, когда оставлять маму даже на ночь одной уже было нельзя. Пришлось нанимать так называемых «ухажерок», которые поочередно сменялись у нас чуть ли не каждые пару месяцев. Намучился я с ними ужасно. Все они были нелегалки, наглые, грубые, требовательные. Жили на всем готовом, за квартиру не платили, еда была дармовая, получали они чистыми 1, 5 тысячи долларов в месяц. Мне казалось, это было неплохое трудоустройство, единственная трудность которого сводилась к тому, что им приходилось жить в одной комнате с больным человеком.

Первая же из них, крупная моложавая дама, приехавшая на заработки из Донецка, открыв холодильник, предьявила мне претензию: «Вы что же собираетесь меня кормить одной только мороженной курятиной?» Другая, тоже украинка, сразу же заявила, что не может слышать, как ее подопечная постоянно что-то говорит (у мамы так проявлялась ее болезнь). Третью раздражало то, что слишком часто я захожу в комнату и говорю, что ей надо делать.

Наконец, появилась у нас некая Лиля, худенькая болезненная армянка – нелегалка из Еревана, бывшая врач-педиатр. В отличие от предыдущих она была приветлива, доброжелательна, добросовестна. При ней мама поправилась, округлилась, стала как-то спокойнее, показалось даже, что Алгеймер чуть-чуть посторонился.

Но тут случилось нечто ужасное. В один из выходных Лиля исчезла, не появилась ни в понедельник, ни во вторник, и потом еще целую неделю мы не знали, где ее искать. Наконец позвонила какая-то женщина, назвавшаяся подругой ее дочери, жившей в Армении. Именно она пересылала той лилину зарплату (неустроенная дочка нигде не работала и только ждала американских денег).

Оказалось, что у Лили был обморок, она упала, ее отвезли в госпиталь, подключили к машине жизнеобеспечения, и она уже целую неделю лежит без сознания в реанимации. Еще через пару дней та же женщина сообщиа, что из-за того, что некому было оплатить машину, ее отключили, и Лиля умерла.

Следующий связанный с этим стресс я испытал, когда повез остававшийся у нас лилин чемодан к той женщине. Ехал довольно далеко и с трудом нашел по адресу небольшой многоквартирный дом. Меня встретила неулыбчивая лет тридцати черноволосая армянка, настойчиво, несмотря на мои возражения, потребовавшая, чтобы я поставил свою машину в их гараж. Как только я в него вьехал, ворота за мной с грохотом захлопнулись.

– Надо проверить чемодан, – она строго посмотрела на меня, и я понял, что меня отсюда выпустят нескоро. Мы поднялись в кватиру на втором этаже и туда пришла еще одна дама, как я понял, соседка, призванная быть свидетельницей.

– Здесь где-то должна быть тысяча долларов, – заявила подруга лилиной дочки, открыла чемодан и долго там рылась. Наконец, суровость ее физиономии смягчилась, она извлекла откуда-то из-под белья бумажный конверт и, держа его в вытянутых руках, чтобы мы видела, пересчитала зеленые бумажки.

Я вздохнул с облегчением.

Мамино здоровье стало быстро ухудшаться, она все реже реагировала на все, что происходило вокруг, а потом перестала узнавать близких, даже меня. Как-то утром она отказалась есть, я страшно испугался, вызвал скорую помощь, и отвез ее в ближайший госпиталь Sant Jouns. Вот тут я сделал ошибку, которую до конца своих дней не могу себе простить.

Ведь дежурный врач тогда меня спросил: «Так, что вы оставляете мамашу или забираете?» И я тогда вдруг испугался трудностей и неопределенностей, которые меня могли поджидать. Я уехал домой один. То было даже не эгоизм, а настоящая подлость, предательство.

Мне не надо было отдавать ее в лапы алчных госпитальных докторов-бизнесменов. Они снова, как раньше в Sedars Sinai, волчьей станей накинулись на больную беспомощную старушку. Гастроэнтерологи, кардиологи, инфекционисты, отолорингологи – все рванулись хапнуть свою долю от маминого страхового пирога. Ее, как в истории с пальцем ноги, начали таскать по дорогостоящим мучительным для нее обследованиям и процедурам. Но самое невыносимое началось, когда ее стали кормить через трубку, вставленную в нос. Она инстинктивно пыталась вынуть этот пыточный инструмент, тогда ее руки привязали к поручням кровати.

Вскоре дело дошло до установки питающей трубки, хирургическим путем врезанной, минуя пищевод, прямо в желудок. Однако, при этой операции ей что-то нарушили, началось внутреннее кровотечение, пришлось ее снова резать. После всего этого ужаса мама совсем потеряла какое-либо ощущение реальности и погрузилась в некий бессознательный сон. В таком состоянии ее перевезли в другой госпиталь, где уже оставили в покое, но жизнь ее повисла на слабом волоске.

Поздно вечером 22 мая 2007 года, когда я уже лег спать, раздался звонок, и мне сказали, что я должен срочно приехать.

Я опоздал… Никогда себе этого не прощу.

Он дал мне жизнь

Мой отец, Александр Давидович Зайдман, урожденный Айзик, родился 1 июля 1907 года в городе Карачеве (ныне Брянской области). Там он окончил среднюю школу, и в 1929 году приехал в Москву. Это было время всеобщей центростремительной волны, на которой миллионы молодых сердец рванулись в советскую столицу учиться и крепить мощь социалистической индустриализации. Он поступил на металлургическое отделение Московского горного института, ставшего позже «Институтом стали и сплавов им. Сталина». Там он и получил высшее образование, став инженером по холодной обработке металлов.

Во время учебы он и познакомился с моей мамой (рис. 14).

В предвоенные годы папа работал в Государственном специальном проектном институте № 6 (ГСПИ-6) – одном из многих полузакрытых, так называемых «режимных», учреждений, то есть, «почтовых ящиков», работавших на войну. Он был в своей области незаурядным специалистом, вел проектные работы по важным объектам оборонной индустрии. Однажды его, кажется, даже пригласили на какое-то совещание у знаменитого наркома тяжелой промышленности С.Орджоникидзе.