Люмен

Брат смотрит на меня, затем отводит глаза и берет меня за руку.

– Я не знаю. Но я не умер, и я не позволю тебе сойти с ума, Калла. Ни за что не рассказывай маме и папе о том, что ты видела. Ты можешь говорить об этом только со мной.

Я согласно киваю, потому что в его словах есть определенная доля мудрости. Они ни за что, ни за что не должны узнать об этом.

– Только ты и я, Калла, – торжественно заявляет он, и так как он мой брат, я понимаю, что он прав.

– Ты и я, – шепчу в ответ.

Он улыбается.

– Давай уже наконец дойдем с Дэром до пляжа, пока мама не обнаружила, что ты сбежала.

– Почему вообще я должна столько времени проводить в постели? – ворчливо огрызаюсь я, пока мы втроем быстро следуем вниз по каменистой тропе к песчаной насыпи берега.

Финн лишь пожимает плечами в ответ.

– Не знаю. Они просто хотят, чтобы ты отдохнула. Это поможет тебе прийти в себя.

А я хочу прийти в себя. Уж это я знаю наверняка.

Поэтому, когда немногим позже нас находит мама, взволнованная тем, что меня нет в кровати, мне остается лишь смиренно следовать за ней. По ступенькам я поднимаюсь в свою комнату и подхожу к окну, чтобы понаблюдать за Финном и Дэром.

Они строят крепость из горстки веток, смеются, бегают друг за другом, уже позабыв о том, что меня больше нет с ними, их лица сияют.

Я должна была играть там вместе с ними.

Я ничего не могу поделать с волной негодования, закипающей внутри меня, берущей начало в области пяток, разливающейся по всему телу, бегущей к пальцам рук и к самому сердцу. Я тоже должна была играть и бегать вместе с ними. Но уж точно не быть в заточении здесь, в этой спальне. Мой новоиспеченный сводный двоюродный брат не должен был занимать мое место в игре с Финном.

На его месте должна была быть я.

– Калла, моя любимая девочка, – бормочет мама, возвращаясь в мою комнату, в одной руке у нее стакан яблочного сока, а в другой – горстка таблеток: все они разных цветов и выглядят как драгоценные камушки, но на вкус оказываются хуже куска грязи, – послушай меня, пожалуйста. Тебе нужно отдохнуть, чтобы пойти на поправку. Ты мне веришь?

Я киваю, потому что она моя мама, и, конечно же, я должна ей верить. Что за странный вопрос? Я поворачиваюсь к ней и послушно протягиваю обе руки, в которые она высыпает таблетки. Моя милая мама с жалостью смотрит на меня, отбрасывая прядь ярко-рыжих волос с моего лба.

– Это стоит того, – уверяет она меня, – обещаю тебе, Калла.

Но я что-то слышу в ее голосе, что-то, что-то, что-то. Как будто она пытается убедить саму себя, а не меня. Эта хрупкость, эта неуверенность.

Но затем она отворачивается и уходит, оставляя меня в одиночестве.

Я возвращаюсь в постель и ложусь на бок, натягиваю одеяло до самого подбородка и бессмысленно смотрю в окно. Препараты, которые я приняла, опускают завесу тумана над моим разумом, все в моей голове оказывается покрыто пеленой, мутной темной пеленой. Я не могу побороть навалившуюся на меня сонливость. Она здесь, она слишком тяжелая, от нее все перед глазами становится мутным и расплывается.

Но прежде чем я полностью теряю способность видеть, а тьма застилает собой все вокруг, я замечаю Финна и Дэра на лужайке. Они играют и смеются, но совершенно внезапно Дэр останавливается и поднимает голову вверх, и его темные-темные глаза встречаются с моими.

Он пристально смотрит на меня, глядит сквозь меня, видит меня насквозь.

У меня перехватывает дыхание, потому что есть в этом что-то странное, нечто, что выводит меня из себя.

Дэр поднимает в воздух одну руку и машет мне, а затем убегает вместе с моим братом в гущу деревьев.

С моим братом.

Моим.

Негодование снова переполняет меня, потому что я вынуждена лежать здесь, в своей постели, а он там, на улице, вместе с моим братом, играет с ним в наши любимые игры.

С моим братом.

Моим.

Моим.

Но я больше не могу сдерживать темную волну, застилающую мои глаза, и она поглощает все вокруг, даже мое негодование, даже мое неутолимое желание играть. Она накрывает меня с головой, притупляя все мои чувства и эмоции. Я погружаюсь в сон, я теряюсь… в своих фантазиях, кошмарах, реальности.

Кто вообще сможет их различить?

Там есть Финн, там есть Дэр, и мой брат протягивает мне руку. Потому что это я должна быть рядом с ним, а не Дэр. Я должна кричать от радости, прыгать и смеяться.

Мы убегаем вдвоем подальше от Дэра, поближе к скалам, поближе к морю.

Когда я оглядываюсь через плечо, Дэр стоит и смотрит нам вслед.

На его лице самое печальное выражение, которое мне когда-либо доводилось видеть. Он не двигается с места, чтобы догнать и поймать нас, и я понимаю, что он сдался.

И он тоже это знает.

Ему не место в одной игре с Финном. Там есть место только для меня.

Финн – мой.

Проснувшись, я слышу голоса, разносящиеся по комнатам нашего дома. Я улавливаю запах гвоздик, лилий и других похоронных цветов – аромат смерти.

Аккуратно я крадусь через комнату, а затем вниз по лестнице.

Повсюду стоит запах свежей выпечки и кленового сиропа, который я пытаюсь вдохнуть в себя целиком.

– Сегодня какой-то праздник? – спрашиваю я маму, потому что выпечку она готовит только в очень особенные дни.

Продолжая суетиться по кухне, она бросает на меня взгляд.

– Твоему двоюродному брату придется уехать раньше, чем планировалось. Его преподаватель по латыни вернулся досрочно.

– Латынь?

Мама кивает.

– Ваша бабушка хочет, чтобы вы все знали латынь. Ты и Финн тоже будете изучать ее, но позже. Думаю, вы сможете начать уже в следующем году.

– Можешь начать прямо сейчас, – вмешивается в наш разговор Дэр, и только теперь я замечаю, что он сидит на диване, удобно откинувшись на спинку, а колени укрыты пледом. Его кожа выглядит бледнее, чем мне показалось вчера. – Например, «iniquum» переводится как «несправедливость».

Мой язык произносит нечто непривычное и неслыханное прежде: «iniquum».

Мама протягивает Дэру тарелку с горячим завтраком, от которой в воздух поднимается пар. Он хочет встать с места, чтобы взять блюдо самому, но она останавливает его, жестом показывая, чтобы он оставался на месте.

– Не беспокойся, милый. Посиди, отдохни.

Отдых.

До меня внезапно доходит, что никто не собирается отчитывать меня за то, что я встала с постели.

– Твой отец убьет меня, если узнает, что я позволяю тебе перетруждаться, – добавляет мама так, будто она совсем забыла, что не далее чем вчера он бегал вместе с Финном по лужайке и играл с ним в салки.

– Ты ударился? – с любопытством спрашиваю я у него.

Он смотрит на меня и закатывает глаза.

– Нет.

Я ничего не понимаю, совсем ничего. Я бросаю взгляд на своего брата в надежде, что он сможет мне все разъяснить, но Финн ведет себя как обычно, словно все происходящее в порядке вещей, словно это Дэру, а не мне, положено соблюдать постельный режим.

Не мне.

– Что происходит? – шепчу я, чувствуя себя безнадежно потерянной.

Комната вокруг меня начинает вращаться, и все присутствующие двигаются будто в ускоренной съемке, а я единственная, кто остается на месте и в реальном времени.

Мама кидает на меня быстрый взгляд.

– Я же говорила тебе, милая. Дэру нужно вернуться в Англию. Не волнуйся. Мы тоже поедем туда совсем скоро: ведь мы бываем там каждое лето.

Разве мы когда-то бывали там?

Я смотрю на Финна, и он выглядит очень радостным, словно ему не терпится поскорее отправиться в Англию, словно мы и правда ездим туда каждое лето всю свою жизнь. Но проблема в том… что у меня не осталось об этом совсем никаких воспоминаний.

– Я и правда схожу с ума, – мягким голосом говорю я сама себе, – я действительно безумна, как они все мне говорят. Я безумна.

Финн берет в руки тарелку и протягивает ее мне, на ней горячие блинчики с орехом пекан и кленовым сиропом, от них идет пар.