Медиареальность

Мы видим, что письмо, чтобы быть запечатлением речи, должно быть одновременно и неким знанием о речи, мета-речью и мета-письмом. В этом смысле система письма действительно предоставляет поле возможностей для интерпретации истины речи, однако очевидно, что реализация этих возможностей вряд ли происходит сама собой. Если бы фонетическое письмо само по себе разрушало основы аудио-тактильной вселенной, трудно было бы объяснить его использование и распространение среди греческих полисов, а затем и заимствование этого письма другими культурами, которые при этом обошлись без заимствования греческой оптической системы мира. С другой стороны, легко представить, что экономная фонетическая запись оказалась удобной именно для небольших греческих полисов, а свободное отношение этой записи к звуковой стихии речи позволила ей связать в общее пространство пестрое множество греческих диалектов. Работа письма создает условия, которые действительно выступают неким ограничением, а тем самым и уточнением избыточности речи, и только так обеспечивает возможность передачи сообщения от отправителя к получателю. Сохранение налоговых документов в первых империях являет власть монарха над временем, над подданными и их имуществом, сведенным к маленьким абстрактным значкам на глиняных табличках, оно воплощает собой волю, ставшую камнем и глиной с запечатленными на них письменами, но это письмо показывает и власть чиновников, способных прочитывать волю господина, способных вести свою собственную политику и бороться за власть. Иными словами, сила медиа оказывается заключена не в самой по себе системе письма, но в достаточно конфликтном отношении речи и письма как некой мета-речи, письма власти и мета-письма подчинения и интерпретации.

Платон ясно ощущает этот конфликт, осуждая письмо за то, что власти истины оно предпочитает власть толпы, что равносильно власти беззакония. Каузальную силу письма в смысле Маклюэна Платон мог бы рассматривать как безрассудную власть тирана, которым завершается в конечном итоге всякая охлократия. Напротив, диалектика, которая воспитывает философов-правителей, отнюдь не означает деспотическое утверждение истины, скорее мы должны говорить о постоянном противоборстве истины речи и условий записи ее в душе, в упорядоченном космосе и государстве. Мы не можем ничего изменить в речи истины, но нам представлена возможность подвергать сомнению господствующие медиа, указывать их ограниченность и предлагать иные средства для выражения всегда избыточной природы сообщения. В этом смысле консерватор Платон гораздо лучше понимает динамическую природу медиа, нежели Маклюэн. То, что введение алфавитного письма привело к кодификации законов и формированию известной нам системы греческих демократий, говорит о том, что и самому введению письма и выбору в пользу системы фонетической записи сопутствовала политическая и культурная борьба за право на обладание истиной речи. Так же точно и распространение книгопечатания стало не столько случайным шагом к еще большему торжеству визуального представления мира, сколько революцией национальных языков и свободных городских общин против культурной и политической иерархии, освященной господством латыни и авторитетом традиции.

Передача сообщения – это всегда доверие к другому, не только в смысле признания безусловной надежности другого, но и в смысле готовности признать права другого, увидеть в нем особенность, которая, возможно, изменит сообщение, но не приведет к его полной утрате. Открытие электромагнитных волн привело к новой эре в технологии передачи сообщений, однако само исследование электричества вдохновлялось вопросом сохранения движения и силы в природе. Таким образом, проблема передачи сообщения оказывается уже вписана в задачу познания мира, и в этом смысле поиск новых медиа служит так же и способом присвоения истины природы или, точнее, способом передачи ее истинной речи. В свое время фотография приветствовалась, как способ увидеть достоинства мимолетного, показать самостоятельную красоту сложного, прежде всего городского пейзажа, представить толпу и оживление улицы как произведение искусства. Фотография позволяла увидеть, узнать и примириться с миром индустриальной эпохи, с толпами нового массового общества, со всем тем, что для большинства было непонятным и чуждым, но все равно должно было быть усвоено в качестве единственной среды обитания. Таким образом, новый медиум был воспринят не только как средство сообщения, но и как форма познания мира, способная потеснить устоявшийся канон академический живописи, которая в свое время пережила революционную эпоху изобретения перспективы и утверждения нового способа представления мира, нового (еще не-картезианского, но уже геометрического) способа познания природы.

Итак, можно сделать вывод, что история рефлексии медиа неотделимо связана с историей истины, поскольку проблема передачи сообщения – лишь обратная сторона проблемы получения сообщения, т. е. в конечном итоге проблемы познания. Но это говорит и о том, что проблема медиа не может ограничивать себя рамками рецептивной концепции познания, поскольку медиация предполагает всегда определенный риск и действие, ограничение истины и опасность утраты избыточности сообщения взамен обеспечения точности и определенности послания. Пресловутая маклюэновская координация чувств – еще не действие, однако она становится им, когда воплощает себя в некой части мира, выделяя эту часть как меру своего соучастия в процессах мира.46 Такой мерой является любое орудие, как и любая игрушка, но речь, а затем письмо создают особую вещь, в которой сам мир заявляет о нас. Мы не только говорим, но и слышим (и слышим в первую очередь голос того, кто обращался к нам и учил нас речи еще до того, как мы научились говорить), не только пишем, но и читаем. Это своего рода эффект зеркала, но в отличие от зеркального образа, возвращающего нашу внешность как пока еще чуждый образ, который еще необходимо себе присвоить, речь и письмо непосредственно возвращает нам само наше действие. Только это возвращение действия, позволяет нам преодолевать естественную конечность любого движения и действия, организуя сколь угодно сложные последовательности, позволяющие охватить сколь угодно сложные явления, процессы и территории. Таким образом, медиа врастает в наше тело как «непосредственный» способ восприятия и действия, наконец, как способ позиционирования себя по отношению к собственной истине.

1. Бурдье П. Практический смысл. СПб.: Алетейя, 2001.

2. Иваненко Е. А., Корецкая М. А., Савенкова Е. В. Созвездие Гор гоны. Эссе об эффектах медиа. СПб.: Алетейя, 2012.

3. Лиотар Ж.-Ф. Состояние постмодерна: пер. с франц. М.: Ин-т экспериментальной социологии; СПб.: Алетейя, 1998.

4. Неопределенность как вызов. Медиа. Антропология. Эстетика. Коллективная монография / Под. ред. К. Вульфа, В. Савчука. СПб.: Изд-во РХГА, 2013. 246 с.

5. Шевцов К. П. Продолжение в другом. Реконструкция медиа-пространства. 2-е изд., испр. СПб.: СПбФО, 2009. 216 с.

Медиа и насилие

Актуальность темы соприродна повсеместно распространенному предубеждению о возросшей свободе, даруемой новыми медиа. Нет нужды повторять клише о свободе доступа к информации, высказывания своего мнения, произвола репрезентации своего образа в сети. Важно, что сегодня появились исследования, противостоящие общему умонастроению о роли насилия в медиасреде.47

Трудно не согласится с диагнозом Дитмара Кампера: «Тема “насилия” стала конъюнктурной. Говорят о брутальном, реальном насилии, о воображаемом насилии, о символическом, структурном насилии. И говорят о его возрастании. По всему миру и все чаще проводятся по этой теме научные мероприятия, которые, однако, не ведут дальше очерчивания границ. Как и прежде, остается загадкой, как получается, что после нескольких тысячелетий пацификации человечества приходится констатировать неожиданно сильный всплеск насилия на всем земном шаре».48 Ситуация усугубляется тем, что в медиареальности насилие привилегировано; оно всегда пропускается вперед культуры, экономики, политических дебатов, о нем сообщается тотчас, как только оно где-либо происходит. Вернее сказать, как только оно проявляется, то первым получает право голоса и образа на экранах в прайм-тайм, за которое бьются не на жизнь, а насмерть индустрия развлечений, реклама товаров и услуг. Насилие, разрушение, смерть приковывают и прочно удерживают внимание телезрителей и пользователей у экранов, радиослушателей у радио. Его неустранимость – темное пятно разума – противится сокровенной цели просвещения его сократить, обуздать, предотвратить, облекая его в культурные формы: спорт, искусство, экстремальный досуг, садомазохистские клубы.

46

П. Бурдье определял архаический обряд как «практический мимесис природного процесса, которому нужно поспособствовать» (Бурдье П. Практический смысл. СПб.: Алетейя, 2001. С. 179).

47

Bolz N. Gewalt und Medien: Ein Studienhandbuch (Uni-Taschenbücher M) von Michael Kunczik und Astrid Zipfel von UTB (Broschiert–1. Juli 2006); Von Lichtgestalten und Dunkelmä

48

Кампер Д. Тело. Насилие. Боль. СПб., 2010. С. 58.