Страница 30 из 108
– Каких вкладов? У нас закрытое акционерное общество, – напомнил я Ланочке, и она посетовала:
– Кого это волнует? Им лишь бы ситуацию усугубить, босс. Сами знаете, как это делается.
– А кто организатор?
– Франческа Уварова. Кстати, я вашу с ней фотку видела в газете. Вместе вы выглядите бесподобно! На фотке, правда, кажется, что вы ее обнимаете, а не со сцены уносите, но это даже лучше для имиджа! Романтика, гламур – это всегда на пользу.
Лана тараторила, а я сдавил пальцами переносицу, чтобы давление не упало.
– Скоро буду. – Я отключил звонок и поднялся. – Прошу прощения, но у меня срочные дела. Возьму вертолет. Было штормовое предупреждение, не хочу в городе застрять.
– Тебе плевать на «Дол», – пробормотал Роман. – Катя нас собрала по важному вопросу, а ты срываешься. Баба очередная заждалась, как всегда… Толик, передай хлеба.
Я глубоко вдохнул, выдохнул – и откланялся. Мама проводила меня недовольным взглядом.
Не сложно догадаться, что в подростковом возрасте я протестовал по три раза в день, но как ни старался, дома не видели во мне самостоятельную единицу общества. Баловали страшно, а свободы не давали. Поэтому я по максимуму зависал на учебе: хоть там мог развернуться. В итоге в старшей школе я был редким видом красавчика, совмещавшим в себе противоположности: смесь бабника и ботаника…
Теперь, правда, остался просто бабником. От ботаника выжила только любовь к чтению. Если в руки попадала хорошая книга, то я начинал сомневаться, идти на свидание или провести время с не меньшей пользой. Достойные женщины, как и книги, попадались все реже, и часто я скучал. Когда я скучал, то начинал звереть на работе и пахал до полуночи, и сотрудники обходили меня стороной в такие недели.
Но это сейчас я такой уверенный в себе и самостоятельный, а в школьные годы было иначе. В семнадцать лет, когда я, никого не спросив, поступил во французский университет, я осознал важную вещь. Мать Екатерина Великая пыталась сделать из меня маменькиного сынка. Если бы я не сбежал, то у нее вполне могло и получиться.
А так, я как Колобок – укатился в даль.
За минувшие годы я выковал себя с нуля, вбив новые установки в мозг, перезаписав «материнскую плату». Я стал независимым, свободным… Ну, почти. Ведь на помолвку с Верой согласился в итоге. И о финансовых проблемах до сих пор молчал на Совете, хотя давно стоило заняться полной реорганизацией производства.
Мне и сейчас маму жалко, но все-таки придется разбить ее стеклянный сказочный домик. Тридцать первого декабря на Совете я заявлю о том, что «Дол» либо объявит о банкротстве, либо кардинально поменяет курс. Дальше тянуть некуда.
Главное, к тому времени не утопить корпорацию в междоусобице с Уваровыми.
Фрэнки
– Долой «Дол!» Долой «Дол»! Верните людям вклады!
Я орала в рупор, а группа активистов прохаживалась с транспарантами у главного входа в небоскреб «Дола». Заранее пикет не регистрировали, чтобы приехала полиция – так больше шума и освещения в СМИ. Да, нечестный метод, но он был прописан в контракте стервы.
С самого утра я заказала с доставкой на дом китайскую вазу и часы для Столетовых. Хотя не пойму, зачем им это. В их особняке барахло уже девать некуда, как у Гобсека.
Выполнить задание с провокацией оказалось труднее из-за чертовой погоды, которая выдалась на редкость паршивая. Штормовое предупреждение прошло еще утром, и к обеду начинался он – этот самый шторм.
Я гадала, кто помешает мне раньше: полиция, погода или Максим. Стыдно было себе признаваться, но я ждала Езерского. Хотелось встретиться, даже если он и не станет разговаривать. Сердце замирало, стоило закрыть глаза и в сотый раз за день ощутить на губах его требовательный поцелуй.
Как же мы с ним не сталкивались раньше лицом к лицу? Даже не разговаривали толком, держались на расстоянии. Два врага – и точка… И вдруг вера в его демонический характер рассыпалась, стоило Максиму коснуться меня. Будто два оголенных провода соединились и завели двигатель в похищенной машине. Может, это гормональный самообман? Мимолетная страсть? Он ведь опытный соблазнитель, а я – тренированная «марионеточка».
Но сердце шептало, что здесь нечто иное. Нечто более значительное.
Гул вертолета над головой вернул к теме пикета, и я заложила за уши растрепанные волосы, натянула капюшон дождевика и снова подняла рупор.
В стороне топтались двое: помятый, безучастный журналист и оператор, который все время матерился и говорил, что уволится, но больше в такой звездец снимать не пойдет.
Я уже открыла рот, чтобы скандировать, но ветер так резко рванул рупор у меня из рук, что тот улетел в сторону и вмазал по камере оператора.
– Что за туйня?! – заорал тот.
Хляби небесные разверзлись, и хлынул адский ливень. Две секунды назад было еще терпимо, а тут бац! – и как из ведра. Порывы ветра усилились, по лицу холодными «плетьми» хлестало с таким остервенением, что не видно, куда идти. Было обеденное время, но стало темно, как вечером, и деревья рвались в Космос: казалось, еще мгновение – и выдернет с корнями.