Контракт стервы

В переговорной гудели голоса, раздавались смешки. От волнения суставы стали непослушными. Но я нацепила вежливую улыбку бизнес-рыбки и вошла в помещение. Голоса тут же стихли. Мужчины, которые успели развалиться в креслах, тут же поднялись, как при появлении командира, хотя раньше меня никто не воспринимал всерьез в компании, и это стало очевидным сейчас, когда собравшиеся даже не прятали ухмылок. Наверное, посчитали, что Сатана повредился умом, раз дочку вместо себя прислал, а не своего заместителя.

– Мы заждались вас, когершиним, – с превосходством в голосе произнес Джалиев, вызвав новую волну смешков. – Все ли в порядке с Костей?

– Он все еще в реанимации, благодарю за заботу, агатай, – потупив взор, ответила я. «Агатай» означало что-то, вроде «мой дорогой старший брат». И Раби, которому исполнилось пятьдесят два, оценил обращение, скривив толстые губы. Думал, я не пойму его слишком интимного «когершиним» – «голубка». Но я изучила тему основательно и была готова ко встрече и скрытым смыслам.

Я села в подготовленное кресло за большим круглым столом и сложила пальцы в замок в ожидании юриста, который должен был указать мне на страницы для подписи. Я помнила их наизусть, но притворилась немощной и глупой.

Началась минута молчания по «Константе»: шелестели бумаги, скрипели ручки. У меня была длинная, размашистая подпись, и я не жалела чернил.

– Я надеялся встретить Новый год в обществе вашей семьи. Косте не здоровится, но мы можем выпить за его здоровье вместе. Надеюсь, что ты не откажешь в гостеприимстве. Я наслышан о Таре.

Моя рука замерла над страницей. Еще чего не хватало – приводить чужих домой. Но спугнуть гостя нельзя.

– Буду рада показать вам поместье, – покраснев, ровным тоном произнесла я.

– В таком случае, может, там я и подпишу бумаги? Зачем торопиться, я ведь не волк, который пришел скушать Красную Шапочку, – вдруг выдал Раби.

У меня пульс сбился и замер.

– Отец учил меня не приносить работу домой, – придумала я на ходу. – Это дурная примета. Тем более сегодня праздник.

Но Джалиев не оценил моего упорства. Он зыркнул в сторону своих сторонников – и те молча вышли из кабинета. Вообще все вышли, даже вице-президент, два помощника и трое юристов «Константы», которых очень аккуратно конвоировала охрана политика. Никто даже не пикнул. Новый хозяин – это метла, которая метет по-новому, и сейчас им приказали выметаться.

«Да подпиши ты проклятые документы!» – испуганно подумала я, но Раби поднялся, заскрежетав креслом, обошел стол и остановился у меня за спиной. Совсем как делал отец. Но я больше не была «марионеточкой», и желание вжать голову в плечи и поддаться чужому влиянию растворились вместе с моей неприязнью к Максиму.

– Я бы хотел, чтобы ты осталась работать здесь, – заявил Раби. – Ты кажешься умной девушкой, которая знает о компании гораздо больше меня. – Он положил руку на мое плечо.

– Благодарю, но вынуждена отказаться, – уверенно ответила я, а потом спохватилась. «Он не подпишет! Он сейчас уйдет!» – пронеслась мысль, и я резко накрыла мужскую руку на своем плече холодной ладонью и бережно погладила кончиками пальцев, едва уловимо, но довольно интимно.

– Простите, агатай, мою грубость. Я подумаю над вашим предложением. «Константа» – это дело моих предков, пусть даже оно нам больше и не принадлежит, и мое сердце кровью обливается при мысли, что нужно отсюда уйти. Я бы очень хотела остаться…

Джалиев не убрал руку с плеча, лишь наклонился, обдавая меня резким ароматом ментола и табака, а другой рукой выдернул ручку из моих окоченевших пальцев.

– Показывай, где подписывать, – сказал он. – Закончим дела и отметим праздник. Семья брата – моя семья, я бы хотел позаботиться о вас, пока он болен.

Напряжением сковывало мышцы, но я послушно указывала пальцем на дорогие гравированные страницы, пропечатанные, прошитые, которые передавали семейное дело Уваровых новому владельцу. Стопка бумаги… а сколько в ней памяти.

Раби был хищником, это чувствовалось в каждом его уверенном движении, в том, как он действовал на людей. Я перелистнула последнюю страницу и ткнула пальцем в строчку. Подпись… Все. Мужчина отложил ручку, но не отошел, а коснулся моих волос собственническим жестом, как будто и меня купил только что за бросовую цену.

– Поздравляю, – произнесла я онемевшими губами. – Вас снимает скрытая камера.

Джалиев подобрался в мгновение, но было поздно: двери распахнулись, впуская толпу журналистов, юристов, спецслужб. Там было, наверное, пол-Москвы. Но первым прорвался Макс, которого не остановил даже здравый смысл, запрещавший трогать Раби, угрожать ему или хамить – все это политик мог потом использовать в свою защиту. Но Максим и не коснулся Джалиева; он молча прожег того взглядом и выдернул меня из-за стола.

У моего любимого охотника от ярости свинцово-русые волосы дыбом стояли, как грозовые тучи. Он заслонил меня собой и жестом приказал не высовываться.

Ясно… значит, не усидел наедине со своими родственниками и наблюдал за съемкой скрытых камер. Видел, как Раби едва не улегся на меня.

– Какой же ты все-таки вредный, Макс, – прошипела я.

Ну вот зачем геройствовать, врываться сюда? Теперь все в курсе, что Езерский жив-здоров. Ушел в тень, называется!