Страница 66 из 84
– С Князевичей я, Ясно Вельможный Пан, – еле шевеля губами, ответила Ганка.
– С Князевичей?!! – крайне удивился барон… – Так ведь деревня Князевичи не в моём поместье. Это в поместье князя Левандовского.
– Я родилась в Князевичах, – как-то съёжившись, пояснила Ганка. – Князь Левандовский – это наш барин. Моя матка Михайлина Кулевич батрачила в имении пана Левандовского…
– А как ты, Ганка, оказалась в моём имении? Почему не на своего Пана батрачишь?
– Да я, барин, уже много лет живу в одной из ваших деревень. В Каленевцах…
– В Каленевцах живешь?!! – все никак не мог разобраться барон в том, как дворовая девка соседнего Пана оказалась в его вотчине. – А как ты в моей-то деревне оказалась? Ты замужем или девка?
– Замужем я!.. – робко ответила Ганка.
– Да Селивестра Богдана жёнка она, что у вас, Ясно Вельможный Пан, в имении плотником работает, – прохрипел пан Медлер, нерешительно выступив из-за портьеры, висящей на двери гостиной.
Барон, продолжая придерживать подбородок Ганки вверх, жадно ощупывал взглядом ее лицо. Она же, от страха на него взглянуть, прикрыла глаза.
«Так вот почему ты копия Марийки Левандовской… Уж не проделки ли это любвеобильного князя Левандовского?! Уж не его ли ты, Ганка, дочь?!! Не сестра ли Марийки Левандовской?!! Ну-у-у, князь! Ну-у-у, ты и прока-а-азник…» – усмехнулся одними глазами барон.
Размышляя, барон по-прежнему не сводил взгляда с лица молодой женщины. Ему хотелось взглянуть в её глаза… Хотелось по её взгляду понять, кто она, какая она в душе?.. Но глаза Ганки был прикрыты… Длинные её пушистые ресницы нервно подрагивали…
– Почему ты не смотришь на меня? – едва касаясь губами ее виска, почти беззвучно спросил он её. – Не бойся меня… Посмотри мне в глаза…
Но она снова не нашла в себе смелости взглянуть в глаза самого барина…
– Я приказываю тебе!!! Слышишь меня?!! – вдруг неожиданно резко повысил голос барон. – Приказываю смотреть мне в глаза!!! Это приказ!!!
Ганка вздрогнула и, повиновавшись, кинула на него свой встревоженный взгляд. Немного удержав его на нем, отвела-таки снова в сторону… Не по силам было её душе, трепыхающейся, словно в силках крохотной птичке, выдержать тяжелый взгляд этого коварного, могучего зверя.
– Я приказываю тебе смотреть мне в глаза!!! – проскользнула в голосе барона ярко выраженная агрессия.
Ганка снова покорилась ему и снова посмотрела в его глаза… Впервые в своей жизни стояла она вплотную с самим бароном Ордоновским… Впервые в своей жизни так близко имела возможность видеть большие карие глаза своего Пана, густые его вразлёт чёрные брови, так угрожающе сдвинутые к переносице, капризный его рот с бледно-розовыми припухлыми губами, роскошные его, идеально уложенные кудри волос, несколько завитков которых, выбившись из прически, упали ему на лоб…
Прямо перед своим лицом видела она широкую его, мощную грудь, на которой всеми цветами радуги искрился какой-то медальон с изображенным на нем загадочным магическим символом. Чувствовала у своего виска его прерывистое дыхание… Чувствовала приятный запах роз от его одежды, от его тела, от его волос… Чувствовала, как его проницательный, немигающий взгляд всё глубже и глубже погружается в её глаза, и вот уже будто бы ощупывает её душу, приказывает ей беспрекословно подчиняться ему, узурпируя её волю и разум…
Вдруг… она явственно ощутила, какой недюжинной силищей налилось его могучее тело и как всё его естество всколыхнулось желанием обладать женщиной. Ганка, утомленная ночной работой в пекарне, да плюс ко всему, нежданно-негаданно попавшая под сокрушительный психологический удар человека, которого всю свою жизнь боялась больше самой смерти, больше самого Пана Бога на небе, почувствовала, как земля качнулась под её ногами. Она ощутила страшное бессилие во всём своем теле – и вдруг перестала понимать, кто она, где она, стала абсолютно безразлична к тому, что с ней происходит… Всё поплыло перед её глазами, словно её сильно-сильно раскружили на карусели и резко поставили на ноги… Ганка стала терять сознание…
Между тем, где-то там в отдалении она всё еще слышала голос своего барина… Чувствовала, как одной рукой он крепко-крепко обхватил её талию и плотно прижал её тело к своему взволнованному телу… Чувствовала, как пальцами другой руки он ласкает её лицо… её шею…. её губы… Но вот… обрывки произнесённых им фраз все слабее и слабее стали касаться её сознания. Но она всё еще пыталась понять, но никак не понимала, почему он все время называет её «моя панночка Марийка… Моя долгожданная… Моя неиспитая…».
Почему – панночка Марийка?!! Кто такая панночка Марийка? Может, она, Ганка, и есть панночка Марийка?..
О, Jezus Chrystus!.. Зачем он скинул с её головы платок и зачем распускает косу?! Почему вдруг его глаза стали влажными, и он, страстно осыпая ее лицо поцелуями, стал называть ее малышкой Айсель?..
Богобоязненный старик Густав, перепуганный разыгравшейся на его глазах сценой, не знал, куда себя деть от страха. Покинуть помещение он не мог, хозяин ему не приказывал… А уйти самостоятельно – не имел права… Отвернувшись к окну, он принялся рассматривать кусты роз, растущие во дворе дома. Да рассматривал их с такой заинтересованностью, будто бы видел их впервые в своей жизни…
Зато пан Медлер, стоя за портьерой, с диким восторгом наблюдал за разворачивающимися на его глазах событиями… Прекрасно зная своего барина, он понимал, что тот уже ни за что не выпустит свою добычу из рук… Ни за что!!! Она уже в пасти у этого кровожадного хищника! И терзать он её теперь будет до тех пор, пока его необузданная похоть не добьется своего желанного успокоения. Та похоть, которая так мучительно и так навязчиво изводила его с тех самых пор, как упустил он из своих рук панну Марийку… «Такую желанную… Такую непознанную… Такую неиспитую…».
Пан Медлер знал, ох, как прекрасно знал, что навсегда позабыть свою панну Марийку его барин сможет только тогда, когда насладится ею… Когда взахлёб, до дна испьёт ту чашу плотских страстей, которую судьба некогда выбила из его рук… И для этого час настал… Она, его Марийка, явилась к нему… Явилась… Хотя. ив другом женском теле…
«Вот это да-а-а!!! – радостно потирал руками за портьерой пан Медлер… – Нет… я, конечно же, не сомневался, что барон с легкостью заглотит эту наживку, но чтобы настолько быстро… Вот так удача!.. Вот так удача!!! Ну, плотник, держись! Забрюхатит твоя Ганка от Пана!.. Попомни меня, забрюхатит! Было трое кровососов, голь перекатная, будет четверо! А не забрюхатит твоя бабёха от барина, тоже не беда. Самое главное, что ты незамедлительно узнаешь о связи своей шалавы-жены с Паном!!! И узнаешь ты об этом от меня!!! Лично от меня!.. – не переставал злопыхать пан Медлер за портьерой. – Вот тогда, голодранец, я еще раз напомню тебе, что самое главное в этом мире – не совесть, а власть! Власть, которая позволяет делать с вами, червями, всё, что заблагорассудится тем, у кого она, эта власть, в руках. А без власти ты, Селивестр, и тебе подобные голодранцы – никто! Никто!!! И баба твоя – никто! Просто подстилка, которой воспользуется сейчас наш хозяин – и выкинет её без сожаления в отхожее место!..»
Между тем барон… подхватил обессиленную, потерявшую жизненные ориентиры Ганку на руки и понес ее в сторону большого вольготного дивана с валиками по бокам и мягкими подушками вместо спинок.
Сконфуженный пан Густав, насколько ему хватило скорости в его старых ногах, вылетел вон из дома…
Что же касается пана Медлера, так он еще какое-то время постоял за портьерой и, убедившись, что соитие Ясно Вельможного Пана с его работницей Ганкой – факт неоспоримый, покинул своё укрытие, дабы не распалять в себе дальше… никчемную ему, на данный момент, разыгравшуюся в нём похоть…
Могла ли слабенькая, вымученная ночной работой у раскаленной печи Ганка, противостоять напору мужчины, славившемуся, словно Демон, своей мощной энергетикой, гипнотическим взглядом и могучей физической силой? Могла ли она, бесправная, противостоять разгулу вседозволенности своего барина и, ослушавшись его воли, избежать связи с ним? Сейчас это не столь уже важно… Главное, что от их союза родился очаровательный малыш, которого нарекли Михасем.