Страница 65 из 84
Барон тут же подошел к караваям и принялся их с интересом рассматривать. Затем отломил по небольшому кусочку от каждого из них, попробовал… и… был приятно удивлен их вкусом…
– Хлеб испекла новая работница, – тихо пояснил барону подошедший к нему пан Густав.
– Кто такая?.. – неожиданно живо поинтересовался у него барон… – Откуда взялась в моем имении?..
Встревоженный пан Густав растерянно развел руками… В его усталых голубых глазах промелькнуло тревога.
– Не имею ни малейшего представления об этом, Ясно Вельможный Пан, – сказал он поникшим голосом. – Надо бы об этом пана Медлера спросить… Это он её на работу в пекарню взял… Вчера вечером взял…
– Так почему же вы, пан Густав, не поинтересовались у него до сих пор, кто она такая?.. Откуда она?.. Можно ли её, в принципе, к провизиям допускать?..
Пан Густав, услышав в словах хозяина укор, стал виновато переступать с ноги на ногу…
Барон отошёл от него и направился к своему большому мягкому креслу с высокой резной спинкой и подлокотниками, стоящему в центре стола. Это было его любимое кресло, сидя на котором, он вкушал пищу. Откинувшись на его мягкую спинку, он стал наблюдать за дворецким, который, по другую сторону стола, стоял перед ним поникший, сгорбившийся и с опущенными к полу глазами.
Пан Густав чувствовал на себе недовольный взгляд своего хозяина и терпеливо выжидал, когда же он, наконец-то, сменит свой гнев на милость и позволит подавать завтрак. Но барон все молчал и ничего не говорил… Пан Густав украдкой взглянул на него и, убедившись, что он по-прежнему смотрит всё с тем же недовольством и хмурит брови, снова опустил глаза к полу. Руки его, от переживаний, что не смог быть полезным хозяину, заметно затряслись мелкой дрожью…
Неожиданно взгляд барона поменялся… В нем появились нотки снисходительности: «Ладно… Ничего страшного, пан Густав. Не волнуйтесь… Сейчас позовем пана Медлера и у него спросим. Он-то у нас все знает…».
С этими словами барон взял со стола колокольчик, но… даже и не успев позвонить в него, увидел, как из-за портьеры, висящей на двери в гостиную, выступил пан Медлер…
– Ну и ну-у-у… Вот уж никогда не престану удивляться вам, пан Медлер!.. Никогда!!! – принялся барон нервозно теребить свою бородку. – Легче собственную тень с дороги поднять, нежели избавиться от вашей за портьерой… Не так ли?..
Ничего ему не ответил на это пан Медлер… Только переступил с ноги на ногу, одернул полы своей длинной холщовой рубашки, застегнул и тут же расстегнул пуговицу на душегрейке, подбитой заячьим мехом и, низко склонив голову, тихо ухмыльнулся себе под нос…
– Ладно… – обреченно махнул рукой барон, – отвечай, новую работницу в пекарню взял ты?..
– Я, барин…
– Немедленно приведи ее ко мне!!!..
В ожидании возвращения своего управляющего барон привычно откинулся на мягкую спинку кресла и принялся о чём-то раздумывать. И, судя по тому, как лихорадочно стучал и стучал он пальцами одной руки по столу, а другой нервозно теребил свою бородку, можно было догадаться, что раздумья эти его крайне нервируют и выводят из себя…
Сосредоточившись на своих размышлениях, он никакого внимания не обращал на то, с каким беспокойством во взгляде поглядывает на него ссутулившийся пан Густав, по-прежнему стоящий от него по другую сторону стола. Человек ответственный, привыкший ревностно относиться к своим служебным обязанностям, человек учтивый, предусмотрительный, привыкший всегда и во всем угождать своим господам, но сегодня уразумевший, что не смог быть полезным своему требовательному барину…
Наконец, в дверях гостиной снова появился пан Медлер… Немножко в сторонке от него стояла молодая, небольшого росточка стройная женщина.
К этому моменту барон, с закинутой ногой на ногу, расслабленно почивал в мягких подушках дивана, стоящего напротив дверей в гостиную. Он о чем-то мирно беседовал с паном Густавом, скромно сидящим рядом с ним на краешке этого дивана.
Увидев в дверях пана Медлера со стоящей рядом с ним женщиной, барон всё свое внимание перенес в её сторону. Какое-то время, ничего не говоря, он осматривал её. Она же, зная, что простым людям на господ смотреть не полагается, низко склонила голову вниз и, сжавшись в комочек, замерла от страха. Она чувствовала на себе пристальный взгляд хозяина и всё то время, пока он безмолвно её осматривал, гадала, что же ему потребовалось от неё…
Наконец… барон предложил женщине пройти в гостиную. Она послушно вошла… Нет… не вошла… Проскользнула в помещение так легко, так беззвучно, словно легкое дуновение ветерка… Остановившись посередине гостиной, она вновь замерла, по-прежнему не отрывая от пола глаз…
Барон, всё так же вольготно, с закинутой ногой на ногу, продолжал восседать в подушках дивана и всё так же, не сводя с неё глаз и не произнося ни слова, изучал её.
Он уже успел отметить для себя, что одета она очень опрятно: в белоснежную льняную рубашку красиво расшитую ярким орнаментом, в яркую цветастую юбку, поверх которой повязан большой, белоснежный передник, расшитый точно таким же орнаментом, как и сама рубашка, и в белом платочке на голове, завязанным на затылке. Платок скрывал волосы женщины, открывая взору лишь только её длинную черную косу за спиной.
Наконец… барон встал с дивана и неспешно подошёл к ней… Подошел близко, почти вплотную… Какое-то время он продолжал изучать её вблизи, затем тихо спросил: «Хлеб пекла ты?»
Расценив вопрос хозяина, как недовольство своим мастерством по выпечке хлеба, работница нервно одернула фартук и, еще больше сгорбившись, утвердительно качнула головой.
Стоя вплотную к работнице, барон почувствовал приятный дух выпечки от её тела без примесей каких-либо других, раздражающих его обоняние запахов. «Боишься меня?» – спросил он, вплотную склонившись к её лицу…
Женщина ощутила на своем лице тёплое дыхание своего Пана… Услышала так близко, так нереально близко от своего уха его приятный, немного приглушённый голос. Почувствовала головокружительный аромат его духов. Аромат, который до сей поры ей никогда еще в жизни не доводилось вдыхать. Однако в ответ ему по-прежнему не проронила ни слова. Она была преисполнена тяжкого ожидания, что же с ней будет дальше, если окажется вдруг, что хозяину хлеб её выпечки не пришелся по вкусу…
– Зовут тебя как?
– Ганкой…
– Ганкой?.. – переспросил он, желая еще раз услышать, как она произносит свое имя. Но она ничего больше не сказала и всё так же продолжила смотреть себе под ноги…
– Ганка!.. А почему ты всё в пол смотришь? – тихо улыбнулся он. – Почему не смотришь на меня?..
Ганка снова ничего не ответила… Только переступила с ноги на ногу и затихла…
Легонько, двумя пальцами руки, барон коснулся подбородка Ганки и приподнял её лицо вверх. На него с испугом взглянули два больших, цвета синих васильков глаза. Небольшой аккуратненький носик Ганки был перепачкан мукой.
Но что это?!! Что случилось?!! Почему сердце Ясно Вельможного Пана так больно защемило в груди? О-о-о… но ведь лицо этой Ганки – точная копия лица панны Марийки!.. Да, да! Той самой панны Марийки Левандовской, которую он так бездумно потерял в ранней своей молодости. «Нет! Это немыслимо!.. Это нереально!!!» – в замешательстве смотрел и смотрел на Ганку барон. Ему всё напомнило в ней незабвенную его панну Марийку. Всё!.. Всё!.. И личико, и тонкая бледная шейка, и даже коса!.. Всё, как у Марийки Левандовской! «Вот только росточком совсем крохотулька!..» – отметил он для себя.
Волна давних, забытых уже ощущений, некогда связанных с присутствием в его жизни панны Марийки, воскресла в нём вновь и с новой силой захлестнула его сердце. Вот она, его панна Марийка!.. Вот она, снова тут, перед ним!.. И она… И не она… Чем-то все-таки другая, но снова такая же желанная!.. И так мучительно захотелось ему вернуть в день сегодняшний хотя бы толику того, чем не смог он воспользоваться в дне вчерашним… Вернуть прямо сейчас! Немедленно!.. Немедленно!!!
– Ты откуда родом? С какой деревни? – взволнованно прильнул он своим лицом к ее виску… Жаркое дыхание Пана снова обдало лицо Ганки…