Страница 44 из 84
– Яцек!.. Хватит разводить канитель!.. Цел малец, и слава Богу!.. Погнали дальше!!! – с раздражением в голосе поторопил кучера Ясно Вельможный пан.
– Слушаюсь, барин! – тут же повиновался кучер и запрыгнул на облучок. Но не успели кони, подстегнутые хлыстом кучера сорваться с места, как Ясно Вельможный пан приказал приостановить их…
– Сколько годков тебе? – неожиданно поинтересовался он у Михаськи, который, в страхе перед огромными жеребцами, почти уже сорвавшимися с места, отскочил как можно дальше на обочину дороги.
– Весной исполнилось пять, Ясно Вельможный пан!.. – учтиво ответил своему барину Михаська, продолжая в этот момент увёртываться от лобызаний своего щенка. – Я родился в марте, как раз в то время, когда на лугах появляются первые подснежники. Но в марте их еще мало, а вот в апреле гораздо больше, и я собираю их в лугах для своей матушки Ганки. Как раз ко дню ее рождения. Ведь она родилась в апреле. Она очень любит подснежники!.. – проскользнула по лицу Михаськи ласковая улыбка. – У нее глаза одного цвета с синими подснежниками, – добавил он еще, вложив в эти слова большую любовь и большое почтение к своей родительнице.
Услышанное не осталось без внимания Ясно Вельможного пана… Было видно, с какой нескрываемой заинтересованностью он стал всматриваться в мальчика, при этом все поглаживая и поглаживая рукой свою небольшую бородку.
Он уже успел отметить для себя, что у парнишки, который стоял перед ним, уж очень изысканная внешность, что не свойственно простолюдинам. Очень у него сосредоточенный и смышленый взгляд, что свидетельствует о его высоком интеллектуальном потенциале. А ещё отметил для себя, что малыш обладает природным даром с легкостью вступать в контакт с незнакомыми ему людьми разных сословий. Умеет расположить к себе собеседника, поскольку одарён благородством мышления в сочетании с гениальной учтивостью… «Чистой воды паныч, которого ради шутки переодели в жалкие лохмотья…» – тихо усмехнулся барон.
А ещё он обратил внимание на то, что мальчик наделен природной статью и высоким ростом. Пропорции его фигуры чётко вымерены. Шейка длинная, грациозная. Красивой формы длинные ножки. «А стоит-то как! – снова принялся барон теребить свою бородку. – Да у него уже чётко отработанная третья балетная позиция! Такое впечатление, что с ребенком, с самого его рождения, с полной ответственностью занимались хореографией и танцами. Просто-таки уже готовый балетный паренек! – умилился он в душе. – И что удивительно: ступни его ног схожи с моими!.. Да и пальчики точь-в-точь мои! – поразился он этому наблюдению. – Даже волосы, как у меня!.. Такие же жгуче-черные и точно так же закручиваются в легкие спирали…».
Та-а-ак… Где-то он уже видел точно такого мальчика… Видел!.. Определённо, видел!.. Вот только где, понял не сразу… Когда же вдруг вспомнил свой детский портрет, который висел в доме его родителей в Варшаве, был страшно поражен сходством ребёнка на портрете с ребёнком, стоящим сейчас тут, перед ним, на обочине этой дороги. «Даже в одной поре!..» – промелькнуло в голове барона. Единственно, что рознило двух этих мальчиков, так это одежда. Тот, на портрете, который принадлежал перу талантливого художника, был запечатлен в бордовом бархатном костюмчике, добротных ботиночках и белых гольфах. Из-под длинных, чёрных его кудрей, рассыпанных по плечам, виднелся кружевной воротничок сорочки с повязанным под ним чёрным шелковым бантом.
Этот же босоногий мальчик, стоящий сейчас перед ним на обочине дороги, был одет очень бедно – в коротенькие штанишки из черного сатина, которые держались на нём благодаря двум тонким лямкам, да в латаную рубашонку. Вот и вся его одежда…
Пока Ясно Вельможный пан изучал образ Михаськи, Михаська изучал образ Ясно Вельможного пана… Он просто-таки не сводил с него своих больших, синих глаз… Ведь таких величественных, со строгим лицом и красивыми волосами людей, как этот барин, Михаське еще не доводилось встречать на своём жизненном пути! Определённо, не доводилось!..
Ясно Вельможный пан, в свою очередь, тоже продолжал смотреть на Михаську… Смотрел и смотрел на него, смотрел и смотрел, не переставая при этом нещадно теребить свою бородку…
О чем размышлял он, никому не дано было знать… Ни кучеру Яцку… Ни малышу Михаське… Но… после известных событий на дороге, когда Михаська чуть было не погиб под копытами лошадей барона Ордоновского, его забрали из деревни Каленевцы в панскую усадьбу, пояснив, что у него теперь есть право жить в этой усадьбе на правах сына Ясно Вельможного пана.
Не совсем было понятно Михаське, тогда пятилетнему малышу, почему у него вдруг стало два отца… Причем этот второй его отец оказался ни кем-нибудь, а самим бароном Ордоновским… Но по тому, с каким почтением к нему стали относиться все окружающие, он понял, что быть сыном Ясно Вельможного пана не так-то уж и плохо… Не так-то уж и плохо жить в его имении, где ему не отказывали в еде, одежде, где его учили манерам, грамоте, танцам, фехтованию, верховой езде. Звонкий его детский голосок слышался и в стенах усадебного дома барона, и в аллеях его великолепного парка. Обнажённое белоснежное тельце Михаськи можно было созерцать сквозь радужные брызги панского озера, где он, под присмотром нанятого для него гувернера, с визгом и восторгом придавался удовольствию, купаясь в его водах, прогретых ласковым летним солнышком.
Михаил был благодарен отцу, что в течение своего детства и отрочества он не был обделён его вниманием и материальной поддержкой. Отец дал ему сначала домашнее образование, наняв для этого приходящих учителей, потом среднее образование в гимназии… А когда он стал взрослым, отправил в Варшаву получать высшее образование. Но, несмотря на то, что Михаська был родным сыном самого барона Ордоновского, аристократа самых что ни на есть «голубых кровей», по своему социальному статусу он так и оставался простолюдином по имени Михаил Селивестрович Богдан…
«Михаська! Михаська!» – начал вдруг осознавать Михаил, что кто-то всё зовет и зовет его. Наконец, зов этот достучался до его сознания… Стряхнув с себя груз воспоминаний, он стал возвращаться в реальный мир… Первое, что он увидел, это лицо склонившегося над ним Станислава. Весело смеясь, он цитировал ему на ухо какие-то стихи. Какие? Михаил понял не сразу… И только прослушав последнюю строчку – «Куда, куда вы удалились, весны моей златые дни…» – понял, что Станислав читает ему строчки из стихов Пушкина…
– Ну?.. Что ты всё смотришь на меня, как баран на новые ворота, смотришь и молчишь? Я уже десятый раз к тебе обращаюсь, а ты, как оглох!..
– Ой… прости, ради Бога, Станек! – наконец-то придя в себя окончательно, извинился Михаил и виновато погладил Станислава по руке. – Прости! В глубокой отключке я был… Задумался…
– Ну, ты, братишка, даёшь! – не переставал удивляться Станислав. – Я и эдак к тебе. Ян так к тебе… А ты, как скончался!.. О чем ты всё раздумываешь?..
– Да вот… Детство вспомнилось… Вспомнил, как впервые повстречался на проселочной дороге со своим отцом, бароном Ордоновским.
– Когда чуть под копыта лошадей его экипажа не попал? – улыбнулся Станислав. – Помню, помню эту историю, Михаська. Да-а-а, известная на всю округу была история. Если бы тогда не мастерство кучера… О-о-о… Не сидел бы ты сейчас тут рядом со мной в этой коляске и я бы никогда не узнал, что у меня мог бы быть такой славный братишка…
– Да ладно тебе!.. – стушевался Михаил и легонько ткнул Станислава локтем в бок.
– А знаешь, Михаська, пока ты сейчас был, так сказать, в отключке, я смотрел на тебя и тайно любовался тобой! О, Святая Мадонна!.. До чего же ты на отца своего, на барона похож! Как много тебя с ним роднит!..
– А на матушку свою я не похож? С матушкой меня ничего не роднит?
– С матушкой?.. – скрыто улыбнувшись, переспросил его Станислав. – Да как тебе сказать… Кое-что, конечно же, роднит… Например… чрезмерная твоя покорность в характере… И порой, очень излишняя… А ведь покорность, братишка – удел рабов… Да, да… Удел рабов…