Страница 43 из 84
Сидя на берегу озера, Михаська по многу раз читал все известные ему молитвы и только после этого позволял себе просить у пана Бога благодать для себя. А просил он у него карандаши, краски и бумагу. И даже рассказал пану Богу, по очень большому секрету, что хочет стать великим художником. Хочет заработать много денег и купить папе с матушкой просторный дом, потому что тот, что стоит у них в Каленевцах, очень неказистый и тесный для их большой семьи.
Барон Ордоновский о рождении своего внебрачного сына Михася узнал только через пять лет после его появления на свет. Эта встреча отца и сына чуть было не стала первой и последней в их жизни…
В то раннее летнее утро, которое предвещало подарить Михаське встречу с его кровным отцом бароном Ордоновским, а было это около семи часов утра, Михаська уже сидел на берегу одного из своих любимых озер. Он часто прибегал на озёра в столь ранний час – ведь в это самое время с их дна на свет божий всплывали бутоны кувшинок, чтобы на атласной поверхности воды раскрыть свои многочисленные чисто-белые лепестки. О!.. Это было прекрасное зрелище!.. Полученными от этого чуда впечатлениями Михаська любил потом делиться со своей бабушкой Михайлиной, которая ему и рассказала, что цветок кувшинки – это не простой цветок… Он олицетворяет собой прекрасную нимфу, некогда пожелавшую превратиться в снежно-белый цветок кувшинки, чтобы своей красотой украшать голубые глади озер и прудов… Да и не только украшать… А еще и защищать людей от всяческих бед и напастей.
От проезжей дороги, которая проходила недалеко от берега озера, Михаська был скрыт кустами лесного ореха. В последнее время он был не одинок в своем отшельничестве. Теперь рядом с ним неотлучно находился маленький щенок Пронька. Это был пушистый, беленький, с черными ушками и черным хвостиком щенок. Лапки его, на самых их кончиках, тоже были черными, отчего казалось, что Пронька обут в черные тапочки.
Был этот щенок страшным непоседой… Трудно ему было понять, отчего его друг Михаська, вместо того, чтобы играть и от души кувыркаться в траве, всё сидит и сидит на одном месте и всё смотрит и смотрит куда-то вдаль. Поэтому он изо всех сил пытался подзадорить его, чтобы как-то сдвинуть с места… Он покусывал Михаську за ногу… Грыз ему пальцы рук… С рыком тащил за штанину… Но Михаська только отмахивался от него и всё смотрел и смотрел вдаль.
Неожиданно откуда-то издалека послышался топот лошадиных копыт… Михаська не придал этому никакого значения… Он уже привык к тому, что по дороге, от которой был скрыт кустами лесного ореха, довольно часто проезжают гружёные обозы, пролетают на большой скорости чьи-то экипажи, а то и попросту табунщики гонят стада лошадей… Но у маленького щенка Проньки было другое мнение на этот счет… Ему-то как раз небезынтересно было узнать, кто же там посмел нарушить их с его другом Михаськой покой.
Между тем, топот копыт приближался все ближе и ближе… Вот он уже раздается почти рядом с тем местом, где на берегу озера, скрытый кустами лесного ореха, сидел пятилетний Михаська.
Как только топот копыт приблизился совсем близко, Пронька резко сорвался с места и устремился в сторону дороги. Михаська испугался за своего четвероногого друга и попытался его удержать. Но, не успев этого сделать, кинулся вслед за ним. Он увидел, как маленький щенок выбежал на дорогу и бросился наперерез двум огромным, вороным жеребцам. Запряженные в мягкорессорную коляску, они со скоростью звука неслись по дороге… Михаська успел понять, что щенок непременно попадет под копыта этих мощных жеребцов, потому-то, долго не раздумывая, вылетел вслед за ним на дорогу и, как только подхватил его на руки, увидел над своей головой, в облаке придорожной пыли два огромных брюха и две пары передних копыт черных, высоко вздыбленных лошадей. Буквально в последний момент, когда копыта лошадей стали стремительно опускаться к земле, Михаська, со щенком на руках успел-таки отскочить на обочину дороги. В то же самое мгновение оба жеребца встали на все четыре копыта…
Кучер, молоденький, крепко сложенный парнишка с копной волос цвета спелой пшеницы, одетый в поношенный, но еще добротный сюртук, доставшийся ему, скорее всего, с барского плеча, да ещё в черные шаровары, заправленные в сапоги, с великим трудом утихомирил фыркающих, топчущихся на месте жеребцов и, спрыгнув с облучка, вмиг подскочил к Михаське. Он принялся лихорадочно ощупывать его тело и голову, все время со страхом приговаривая: «Хлопчик, ты цел? Хлопчик, ты цел?» – при этом совершенно не обращая внимания на то, что малыш уже несколько раз заверил его в том, что с ним всё в порядке.
– Откуда ты взялся, сорванец?!! – наконец-то дрожащим от волнения голосом спросил он Михаську. – Ты как из-под земли вырос… До сих пор не пойму, как мне удалось лошадей удержать!.. Посмотри, как у меня руки трясутся, – протянул он к лицу Михаськи дрожащие свои пальцы.
Михаська же, крепко прижимая к своей груди маленького пушистого щенка Проньку, только растерянно улыбнулся ему в ответ и ничего не говорил.
– Все из-за тебя, поганец! – погладил кучер мягкую лапку щенка, который в этот момент неустанно лизал щёку Михаськи и судорожно вилял черненьким хвостиком, зажатым между его ног. – Из-за тебя чуть было не погиб сейчас твой хозяин! – погрозил он ему трясущимся пальцем. – Все из-за тебя, паршивец…
– Не ругайте Проньку!.. – вступился за щенка Михаська. – В чём его вина? Ведь он совсем ещё несмышленыш. Это я не доглядел за ним.
– Как же мне не ругать твоего Проньку, если по его вине ты только что чуть не распрощался со своей жизнью! Ох, и напугал ты меня, хлопчик!.. – потрепал кучер копну черных кудрявых волос Михаськи. – Ох, и напугал!.. – все никак не мог придти он в себя…
– Спроси мальчишку, из какой он деревни и чьих будет?!. – услышал Михаська недовольный голос сидящего в экипаже господина, обращенного к кучеру.
Михаська перевел свой взор в сторону господина, одетого в светлый добротный сюртук, в темно-вишневую жилетку и белую рубашку, под круглым воротничком которой был повязан черный шелковый бант. Светлые его, узкие брюки с золотыми лампасами были заправлены в чёрные лакированные сапоги. На диванчике коляски восседал он царственно. Одна его нога была закинута на другую. Левая рука покоилась на крючковатой рукояти трости, стоящей перед ним, а в правой его руке дымилась длинная толстая сигара.
– С Каленевцев я, барин!.. – тут же с готовностью пояснил сидящему в коляске господину Михаська. – Михаськой меня зовут… Я Селивестра Богдана сын. Наш дом в самом центре деревни находится. По правой стороне улицы.
– Кто-кто ты?!! Кто?!! – прямо-таки ахнул кучер. – Плотника Богдана сын?!! – всплеснул он руками. – Вот это да!!! Никогда бы не подумал, что у почти лысого дядьки Селивестра может быть такой красивый, такой крупный, да еще с такими роскошными волосами сынок!
– Откуда вы знаете, что мой отец плотник? – в свою очередь, удивился Михаська.
– Как это, откуда?!! Да ведь он работает в усадьбе барона Ордоновского, – при этом кучер легонько качнул головой в сторону важного пана, сидящего на диванчике коляски. – А жёнка его, Ганка, в этой же усадьбе печёт хлеб для стола нашего Ясно Вельможного пана, – снова качнул головой кучер в сторону важно сидящего господина.
И тут Михаська всё понял… Он понял, что этот богато одетый человек, царственно восседающий в экипаже, и есть тот самый Ясно Вельможный пан Ордоновский, которого так часто упоминают в своих разговорах его родители.
«Так вот он какой, этот Ясно Вельможный пан Ордоновский, в имении которого работают матушка с отцом! – пронеслось в голове Михаськи. – Какой же он большой, красивый и нарядный!.. Удивительно! Почему я никогда не встречал его раньше?..» – подумал он, не сводя с него глаз.
Между тем, кучер, не успевший еще толком отойти от стресса, связанного с ситуаций на дороге, пытался уже изо всех сил разобраться в достоверности родства межу мальчонкой, стоящим сейчас перед ним, и усадебным плотником Селивестром. Ну никак ему не удавалось поверить в то, что у плотника Богдана, маленького, невзрачного мужичишки, может быть такой красивый, такой не по годам крупный сынок. Глядя озадаченно на Михаську, он нещадно чесал и чесал свой затылок… По выражению его лица было понятно, что у него масса вопросов к Михаське. А может… ни столько к самому Михаське, сколько к его матери?..