Страница 41 из 84
И тут ему вдруг катастрофически не стало хватать душевного тепла, которое могли бы ему даровать только милые его сердцу родственные души. И он вспомнил о своих родителях… Он вспомнил об отце Селивестре Богдане и матушке Ганке. Впрочем, он и не забывал о них. С первых же минут отъезда из деревни мучила его тоска по родителям и терзало чувство вины перед ними.
Он вспомнил, до чего же отец и матушка были счастливы неожиданному его приезду! Вспомнил, как оберегали они его покой и предугадывали каждое желание… Как стерегли его сон и поили парным молоком. Вспомнил, как по утрам к завтраку жарила для него матушка его любимые картофельные оладьи, вкусный запах которых будил его, соню, когда уже все в доме давным-давно встали. Вспомнил, как они, его родители, всячески устраняли его от тяжелого крестьянского труда, оберегая его такие нежные, такие белые руки. Вспомнил час расставания… Вспомнил, как защемило тогда его сердце, когда родители плакали и просили не забывать о них. А еще он вспомнил, с каким трудом оторвал от него отец матушку, безутешно плачущую на его груди, когда подъехал извозчик – такую худенькую, такую маленькую, так сильно состарившуюся. Михаил вспомнил, как еле сдержал себя, чтобы и самому не разрыдаться прямо тут, перед ней, когда прикоснулся губами к ее искалеченным тяжелым крестьянским трудом ладошкам. И уж как стыдно ему было смотреть в глаза отца, когда вдруг при рукопожатии почувствовал он, что скрюченная его, мозолистая рука уже утратила свою былую силу. За всю жизнь эти уставшие и натруженные руки родителей так и не получили достойного вознаграждения за свой неблагодарный, каторжный труд…
– «Вот сейчас, именно сейчас, нуждаются они, эти уставшие от работы руки родителей, в моей сыновней помощи, в моей материальной поддержке, – горестно размышлял в душе Михаил. – Но я покинул их, своих стареньких отца и мать. Покинул ради красивой жизни. Ради того, чтобы у меня были вот эти холеные, облаченные в белые перчатки руки. Чтобы я мог шить для себя смокинги и фраки. Ухаживать за панночками из высшего света. Скупать дорогостоящие картины, принадлежащие кистям именитых мастеров, в то время как они, состарившиеся мои родители, каждый заработанный ими грош откладывают на черный день своей безотрадной жизни…».
– О, да!.. Я же барин!.. Мне великосветские балы подавай!.. – вырвалось вдруг самопроизвольно из его уст. Он даже не заметил того, что слова эти вырвались из его уст настолько громко да с такой язвительностью по отношению к самому себе, что встревожили задремавшего на солнышке Станислава и вернули его из прострации в реалии окружающей действительности.
– Ты о чем это, братишка?.. – настороженно взглянул он на него.
– Родители не выходят из головы, Станек! Подло я поступил, что уехал от них. И это в то время, когда они больше всего нуждаются в моей помощи. Напрасно я в Варшаву уехал жить, покинув их навсегда в деревне. В Каленевцах, рядом с ними мое место.
– Не глупи, брат! – подтолкнул его плечом Станислав. – Что за меланхолия! Они, твои родители, не одни в деревне живут. Твои сестры там же, в Каленевцах, вместе с ними. Чего ж ещё-то им желать?!
– Больше всего на свете они любят меня!.. Больше жизни своей любят…
– Эка невидаль, Михаська!.. Все родители своих детей любят. Но приходит время расставаться, и дети вылетают из насиженных гнезд. Проза жизни… Твоим еще повезло – две их дочери остались жить рядом с ними. А что касается тебя, так ты родился барином, Михаська. Не твой это удел, батрачить.
– Да разве я не батрачил с отцом, Станек?! Все шесть лет после гимназии, пока жил у своих родителей в деревне, только и работал, не покладая рук. И навоз в коровниках и свинарниках вычищал, и пахал, и косил, и коров пас, и плотничал с отцом Селивестром на соседских подворьях. Не барин я, Станек! Я в крестьянской семье родился.
– Ну вот и хватит с тебя, братишка! – прервал его исповедь нахмурившийся Станислав. – Ты родился от барина и крестьянки. Ярмо крестьянина ты на себя уже примерял. Все!.. Достаточно!.. Теперь пришло время побыть тебе в шкуре барина. Тем более, от природы ты и есть – барин! Ты барин, Михаська! Запомни это! Несправедливо это с твоими внешними и внутренними данными, с твоим величием, с твоей изысканной красотой, с твоей нежной, ранимой душой в соху впрягаться. Ты, Михаська, деликатного покроя, деликатного происхождения человек. Твой настоящий отец – барон Ордоновский – знатный, богатый дворянин! Аристократ, по жилам которого течет кровь многих знатных польских, литовских и немецких родов. Это человек, которому люди и в глаза-то взглянуть боятся! Боятся, Михаська! Ох, как боятся! А ты – его сын! Сын, которого он наградил такими внутренними и внешними данными, которые ни за какие деньги не купишь, никакими молитвами у Всевышнего не вымолишь. Эти данные можно получить в наследство только от элитных родителей, каковым и является твой отец-барон. С этим рождаются, братишка! Неужели ты думаешь, что Господь, наделив тебя изысканной внешностью, планировал отдать батрачить в поле?! Нет! Ты рождён, брат, украшать общество! Ты рождён ублажать светских дам, дарить им любовь! Есть возможность благодаря твоему Ясно Вельможному отцу вращаться в высшем обществе, вот и действуй. Выбрось из головы глупости!.. Настройся на то, что мы едем с тобой на бал! Едем веселиться! И ни куда-нибудь едем, а в дом очень знатных людей едем.
Михаил слушал Станислава, а сам смотрел куда-то отрешенно вдаль…
– Михаська, – снова обратился к нему Станислав, – ты слышишь меня? Не закрывайся от меня, братишка. Скажи, что еще не так?
– Упрекаю я себя в душе, Станек, что позволяю себе покупать дорогие костюмы. Опять же, не отказываю себе в удовольствии ходить по вернисажам и скупать дорогие картины. Вот недавно купил себе три прекрасных холста, два из которых – на религиозные темы: «Въезд Иисуса Христа в Иерусалим» и «Тайная Вечеря Иисуса Христа». А третий холст – с трогательным сюжетом из древнегреческой мифологии, «Эрос и Психея». О, Станек!.. Это потрясающие полотна! Какие работы мастеров! Так бы и жил вечно в том мире, в тех красках, среди тех красивых людей, изумительно изображенных художниками.
– Знаю, о чем ты говоришь, братишка… Знаю… Видел я подобные картины. Сюжет первой картины – это когда Езус Хрыстус въезжает на ослике в Иерусалим и горожане кидают ему под ноги пальмовые ветви. А вторая – это сцена последнего ужина Христа со своими учениками.
– Да, да, ты прав, Станек! Но ты не видел, братишка, до чего же красив Иисус на моих полотнах. Высоченный, златокудрый, с красивыми глазами цвета голубой лазури. Какое ослепительное сияние от него исходит!.. Какая духовная чистота! Хочется забыть обо всем и любоваться, любоваться его красотой. Глаз оторвать невозможно!.. А на третьем моем полотне изображен Эрос, Бог любви, неземной красоты златокудрый крылатый парень, уносящий в небо свою возлюбленную, Психею. Нежную, трепетную девушку, символизирующую душу человека.
– Помню, помню, Михаська, эту трогательную историю, – погладил свои усики Станислав. – Это когда Афродита, богиня любви, приказала своему сыну Эросу погубить земную девушку Психею. Уж очень она была красива, и красота ее затмевала красоту самой Афродиты. А он, вместо того, чтобы выполнить указание матери и погубить эту смертную девчонку, возьми… да и влюбись в неё. Спасибо, Юпитер даровал ей жизнь вечную, чем помог воссоединиться Эросу с Психеей. Вот Эрос и унёс ее в свои чертоги. Унёс, чтобы любить! О, Михаська….. на такой девушке, как Психея, я и сам бы женился. Прямо сейчас же и женился! Да вот беда, опередил меня Эрос. Приговорил к вечной холостяцкой жизни…
– Ай, Станек!!! Ты все шутишь!.. – ткнул его недовольно локтем в бок Михаил. – А мне не до шуток! Знал бы ты, как душа моя трепетала от счастья, когда я приобрел эти полотна! А сколько стоят?! О-о-о… Даже не спрашивай. Опять же… спасибо папеньке Ясно Вельможному, который деньжат подкинул. Но когда приехал к родителям и окунулся в ту нищету, в которой они прозябают… О, Jezus Maria!.. Чуть руки на себя от стыда не наложил! Эти бы деньги, да им отдать!.. До смерти бы жили припеваючи… Беспечность, какая беспечность с моей стороны!!! – сокрушенно покачал он головой…