Страница 40 из 84
– Не знаю, что тебе на это ответить, Станек! – пожал растерянно плечами Михаил. – Но точно знаю одно: нельзя так плохо отзываться о родителях. Грех это!..
– Вот тут, брат Михаська, не смогу с тобой не согласиться… Но не переживай уж так сильно… Почитаем на сон грядущий пятьдесят раз «Дева Мария, радуйся» и пятьдесят раз «Отче наш», и грехи наши нам с тобой отпустят. Договорились?..
– Договорились!.. – усмехнулся Михаил.
Какое-то время друзья ехали молча… Каждый был поглощен своими мыслями…
– А сколько до имения Медведских? – спросил Михаил, когда увидел, что экипаж их окончательно покинул предместье города Могилева и уже катит по прямой дороге, пролегающей через красивый вековой лес. Высоченные ели, усыпанные длинными коричневыми шишками, росли тут вперемешку с такими же высокими соснами. Временами на смену пейзажам с хвойным лесом приходили пейзажи, сплошь состоящие из лиственных деревьев: берез, дубов, рябинок, а также кустов можжевельника, малины, ежевики, уже тронутых разноцветными красками осени. Когда же линия леса прерывалась, глаз радовали живописные луга, усыпанные разноцветными цветами, да глади голубых озер, мелькающие где-то в отдалении.
– От города Могилева до имения Медведских километров тридцать, – ответил Станислав. – Может, чуть больше…
– Красиво тут!.. – зачарованно произнес Михаил.
– А у нас в Гродненской губернии разве не так?
– Все так, Станек!.. Все так!..
– А знаешь, братишка, – вдруг загадочно улыбнулся Станислав, – пожалуй, поделюсь я с тобой одной очень небезынтересной для тебя новостью. Хочешь?
– Еще бы!.. – всполошился Михаил. – Я весь во внимании!..
– Дай Бог, конечно, чтобы все получилось, – поплевал Станислав через левое плечо, – но, скорее всего, новый 1916 год приглашу тебя встречать в Санкт-Петербург, в дом моего деда, барона Ландсбергиса. Помнишь этот дом, Михаська? Помнишь, как мы весело проводили там время, когда ты приезжал ко мне в Санкт-Петербург из Варшавы? Помнишь ли ты моих кузин – панну Аделаиду и панну Алисию? Ведь они мне все уши о тебе протрещали: кузен!.. Когда же к нам еще приедет твой друг Михаська?.. А как дела у твоего друга Михаськи? Уж не женился ли твой братишка?..
Глаза Михаила, и без того большие, увеличились в размере, лицо просияло счастьем…
– Станек! Уж не шутишь ли ты?.. Неужели и вправду, новый 1916 год будем встречать вместе в Питере?.. Даже не верится в это…
– Даже не сомневайся, Михаська! Даже не сомневайся! Так и будет…
– О, Jezus Maria!.. – вознес к небесам руки Михаил, – помогите, чтобы у нас с братишкой все получилось…
Станислав залюбовался руками Михаила. Кожа его рук белая, холеная. Пальцы длинные, тонкие. Ногти удлинённой красивой формы. Да и сам красив… Чёрные, вьющиеся до плеч волосы на ветру развиваются. Кожа лица тонкая, нежная. Взгляд больших темно-синих глаз, окаймлённых длинными ресницами, встревоженный. Белоснежные рубашка, жилет и галстук-бабочка воедино слиты с чистотой его образа.
– Красив ты, чертяка!.. – неожиданно вырвалось из уст Станислава. – Редкой ты красоты парень! Кстати… на одного библейского героя сильно смахиваешь… На Люцифера… С самого раннего детства, как только я узнал о Люцифере, который некогда был любимцем самого Бога, всё пытался представить себе, как он выглядит внешне. А сейчас, глядя на тебя, ни на секунду не усомнюсь, что именно так и мог бы он выглядеть, явись людям.
– По твоему раскладу, братишка, я – Сатана?! Дух зла, толкающий человека на путь духовной погибели?
– Да не Сатана ты, Михаська, не Сатана! – рассмеялся Станислав. – Не понаслышке знаю, какой ты ярый католик и насколько сильно любишь своего Езуса Хрыстуса. Тем более, в отличие от Сатаны, который осознал, что красив, отчего возгордилось его сердце, ты, хоть и знаешь, что красив, но даже не осознаёшь, насколько красив… Ладно!.. Не бери в голову!.. Это я так… сам не пойму, зачем сказал. Показалось что-то…
– А раз стало казаться, Станек, пора на исповедь, к ксендзу. Когда последний раз в костеле на исповеди был? – достал Михаил из внутреннего кармана фрака свои старенькие четки и принялся перебирать в пальцах…
– Ой, не спрашивай, брат!.. Всё дел невпроворот… А исповедаться и вправду надо. Много женщин на меня обиду держат. Очень много, – вспыхнули плутовским блеском глаза Станислава. – Сейчас бы какую-нибудь из них сюда, под бочок мне, – сладко потянулся он…
И Михаил всё понял, прекрасно понял, что никакие нравоучения церковнослужителя не изменят жизненного пути его братишки Станека, привыкшего к ветреным отношениям с женщинами. Понял, что на всю жизнь останется он женским сердцеедом, умеющим легко влюблять в себя женщин и с той же легкостью бросать их без сожаления. Всё точно так же, как и предполагаемый его отец, Ясно Вельможный пан Ордоновский…
– Сам за тебя, братишка, молиться буду! – положил Михаил свою руку на плечо Станислава. – Все твои грехи у Господа отмолю, – улыбнулся он ему ласково…
– Хорошо мне с тобой, Михаська! – признался ему Станислав. – Самое дорогое, что было у меня в жизни – это мой дед. А потом появился ты. Тогда, в гимназии, когда я впервые тебя увидел, ты мне сразу понравился. Только я долго не хотел признаваться в этом даже самому себе. Потом мы сдружились, и я уже не представлял своей жизни без тебя. Потом… не стало деда, – с горечью в сердце произнес он. – Теперь, Михаська, дороже тебя у меня никого нет на всем свете. Я всегда хотел жить рядом с тобой, хотел часто встречаться, обсуждать текущие дела, а не ожидать месяцами весточку от тебя по почте. Потому-то и решил для себя, что непременно переберусь в Варшаву, в контору государственного банка. Дядя мой, Франц Янович, сказал, что поспособствует мне в этом. Для тебя это держал в секрете. И все было бы хорошо, если бы не война эта проклятая!.. А тут, как раз в связи с приближением зоны военных действий, начиная с этого 1915 года, началась эвакуация отделений и контор государственного банка в глубь территории Российской империи, которая коснулась и варшавской конторы банка. В июле этого года вышел циркуляр о её эвакуации в Москву. Скорее всего, братишка, я очень скоро переберусь в Москву. Буду служить там в варшавской конторе государственного банка. А потом, когда война наконец-то закончится, перееду вместе с банком обратно в Варшаву – домой, в наше Царство Польское. Туда, где мы опять с тобой и повстречаемся. А может, ты по окончании университета в Ростове-на- Дону переедешь ко мне в Москву. Поживем с тобой временно в Москве, пока мой банк не возвратят обратно на Родину. Как ты на это посмотришь?
Ничего ему не ответил на это Михаил, только задумчиво пожал плечами…
– У тебя у самого-то какие планы по поводу твоей учёбы? Поедешь в Ростов-на- Дону доучиваться? Если да, тогда срочно напомни им о себе, не то вычеркнут тебя из списка студентов. Подумают, что сгинул где-то на просторах империи, погружённой в хаос войны.
– Хотелось бы в Варшаве доучиваться, – устало вздохнул Михаил.
– А если немцы навсегда там обоснуются?..
– Так уж и навсегда!.. – встрепенулся Михаил. – Рано или поздно их оттуда выбьют. Непременно выбьют!.. Вот только вопрос, когда это будет?! Поэтому придется мне в Ростов ехать и доучиваться там…
– Не хочешь?
– Очень не хочу…
Тем временем экипаж молодых людей всё дальше и дальше удалялся от Могилева и всё ближе и ближе приближался к имению господ Медведских…
А мысли Михаила уже были далеки от реальных событий. Он в этот момент печалился – ох, как печалился о том, что барон Ордоновский так и не пожелал до сих пор официально признать его своим сыном. А ведь насколько бы это облегчило ему жизнь, коль уж он вращается в столь высоких кругах общества… И ведь даже сейчас, когда они прибудут на бал в имение господ Медведских, насколько бы это упростило задачу Станиславу представлять его, своего друга Михаила Богдана, хозяевам дома – господам Медведским и их гостям, которые тут же начнут допытываться, кто он? Откуда он? К каким родам принадлежит его семья? И что они получат в ответ от Станислава? О-о-о… Страшно подумать… И Михаил впал в уныние…