Страница 9 из 11
«Почему девушкам нравятся плюшевые медведи? Секрет в том, что форма большинства плюшевых медведей схожа с формой тела младенца, а именно: короткие ноги и руки, пухлый торс, большие глаза. А при виде младенца у женщины в крови повышается уровень гормона Прогестерон – гормона родительского инстинкта, инстинкта нянчить.» – Спасибо, Википедия, теперь я знаю с кем точно не стоит связываться вплоть до возникновения желания ценить по ночам вопль в диапазоне от двух до четырёх килогерц.
Со всеми девушками.
Кое-кто прибывает в высшей степени возмущения от лицезрения оккупации своего ноутбука.
Раскинув руки настолько узко, насколько возможно, я говорю:
– Ну, бывает.
Вылетая из-за стола, поддерживаю её стремление к чтению:
– Очень интересный блог.
Она в ужасе от услышанного:
– Ты что, читал?!
Чтобы не оплошать в начатой лести, приходится признать тот факт, что я не дотянул до конца.
– Но начало отличное.
Она советует больше так не делать. Затем рекомендует поспать на полу.
Весь дом раздражается новой порцией стонов.
Не то чтобы я извращенец, но всё равно пытаюсь представить себя на месте этой девушки. Как бы я вёл себя в подобной ситуации, будь я девушкой. Естественно. Кем же ещё? Было бы мне стыдно за нарушения покоя остальных?
Нет.
Когда я мысленно на её месте, можно осознать всю полноту её ответной реакции на воздействие окружающей среды.
На воздействие члена.
Если появляется желание безосновательно обвинить человека, стараюсь прикинуть – не согрешил бы я тем же, будь у меня возможность. Принцип работает просто – обвинять можно только в том, в чём сам преуспел исправиться.
Не снимая верхней одежды, падаю на заправленную кровать.
Раздаётся крик негодования.
Пытаюсь извиниться за наглость. Стараюсь вымолить прощение за провонявшую костром одежду. Допускаю правоту каждого сказанного ею предложения. Оптимизирую восприятие ситуации под выводы ругающейся.
Принимаю всё, что должен отвергать.
Я как парень, который настолько сильно любит свою девушку, что готов терпеть каждое её обвинение.
Подкаблучник.
Кира уходит, возвращается, снова удаляется, и…
За время её отлучки успеваю поваляться на диване первого этажа, вместе с двумя прекрасными собеседницами. А также помогаю Толстому перебраться к ним. Он не противится, потому с чувством выполненного долга возвращаюсь в всё ещё пустующую комнату.
… и спустя пятьдесят минут императивно выдирает меня из сна, чтобы забрать вторую половину одеяла. В данной комнате процветает феминизм, поэтому для меня покрывала как бы и не нашлось в принципе.
После предвиденной беседы – парочки старых воспоминаний, троечке глупых шуточек – лёжа в ночной тишине, вальяжно приближаясь к линии старта второго круга сна, она вдруг спрашивает:
– Что будет, если кто-то из нас двоих полюбит второго?
4.2
Я бы рассказал ей что, мать твою, произойдёт…
Приготовься к самым отвратным воспоминаниям, – говорю я себе, и начинаю вспоминать.
…Случится 24 марта 2010 года. Когда, в пятнадцать лет, посмотрев на стрелки наручных часов (20:23), я позвонил в дверь её старой квартиры.
Сегодня они лелеют свою независимость, владея собственной землёй в пределах границ города. Но как будто ещё только вчера вся их семья раскладывала вещи по коробкам, замирая в прощальной тоске прямо посреди комнаты.
Я стоял на пороге новой – счастливой или же прямо противоположной – жизни: девятый этаж, давление выше нормы, пульс – 89 ударов в минуту, при силе толчков равной 9,5 баллов по шкале Рихтера. То ли от того, что лифт не работает, то ли из-за предстоящего.
Она открыла дверь.
Казалось, её удивительная улыбка будто озаряет тусклые очертания подъезда. Затхлый от выкуренных сигарет воздух словно тут же захлестнула свежесть лесной чащи. Столь же тёплые, сколь и нежные руки обвили шею, голова легла на плечо, а губы раскрылись, чтобы сказать то, что чуть не заставило сердце вырваться наружу.
– Как же я рада, что ты здесь.
Никогда ранее я не принимал во внимание возможность полюбить настолько старого друга.
Нам довелось познакомиться в четырёхлетнем возрасте. Память поможет нарисовать картину тринадцатилетней давности: там невзрачный мальчишка, оставленный с сестрой в холе одной из детсадовских групп, стоит, теребя любимую синюю футболочку. Это его первый день в новом садике. Он – ребёнок, чьё детство потеряно в постоянных криках родителей, а затем и вовсе похоронено в одной могиле с их разводом.
Такие хрупкие и такие смазливые братик и сестрёнка, которые сейчас находятся в десятке лет от нас, вынуждены испытывать неприятное чувство одиночества уже на протяжении очень долгого для них времени. Расположившись подальше друг от друга, они явно не намерены возобновлять общение, которое так легко уничтожили. Этот раз не первый и уж точно не станет последним. Впредь до того дня, пока образумившийся брат не осознает значение истинных ценностей жизни. Пока, зайдя в её комнату со своим чересчур личным и искренне чувственным признанием, не скажет, что всегда любил её и будет любить, несмотря ни на что. И пока не извиниться за каждую глупую шутку, которая была и – посмеявшись почти что через слёзы он добавит: – будет.
А сейчас они не разговаривают друг с другом. Потому что слишком глупы. Ведь это просто дети – ещё даже не могут назвать себя людьми. Государство уже узаконило их разумность, но у них её нет. Они никогда не задумывались о смысле жизни, не имели выбора, не знали тех чувств, что уничтожают мир.
Стоя порознь, мы, с присущей нам детской бестолковостью, старались не воспринимать существование второго в комнате. Продолжаться это могло до бесконечности. Нас спасла воля случая. А точнее – воля обычной девочки. Войдя в комнату раньше всех остальных, без всяких стеснений она вдруг начала расспрашивать меня и сестру обо всём, что только могло заинтересовать ребёнка тех лет, впервые увидевшего чужаков на знакомой территории. Уже к концу её допроса комната наполнилась вопящими цветами жизни, которые пытались разделить между собой сферы влияния игрушками – никого не прельщали потрёпанные модельки машинок, когда была возможность стать обладателем пластмассового тираннозавра.
В последующем эта жизнерадостная девчушка, так умело – даже сама того не понимая – помирившая нас сестрой, стала мне лучшим другом и безупречным проводником в мир раскрепощения.
Впервые в жизни у меня появилась своя уютная компания – я, Кира, её подруга, мой лучший друг со стороны не противоположного пола, а также его верный друг, частенько любивший пачкать штаны. Во время сон часа наша маленькая семейка почти никогда не спала – не нарушая границ своих коек, мы утопали в веселье и шутках, которые совсем не были похожи на шутки современных мальцов. А на летних прогулках мы всегда помогали друг другу в столь сложных занятиях, как раскачивание качелей или же постройка песчаного замка после дождя. Мы с гордостью пронесли наш союз через треть прожитой жизни, а затем настало время открыть новые ворота. Впереди ждала школа.
Кто знает, что так кардинально поменяло тёплые отношения с Кирой на нечто совсем противоположное. Возможно, основной причиной тому послужило уничтожение привычного облика нашего замкнутого круга – из пятерых остались лишь я и она. Все остальные просто исчезли, так, будто бы никогда и не существовали.
В промежутке от первого до четвёртого класса мы с ней стали пустым местом друг для друга. У каждого возникли свои проблемы с установлением связей на том или ином уровне классной иерархии.
Годами позже, словно очнувшись после глубокого сна, мне пришло напоминание о тех прекрасных годах, оставшихся за бортом шестилетия. Иногда мы даже пытались восстановить то, что было утрачено, при помощи организации совместных планов на послеурочное время: чаще всего – играя классом в снежки, с последующими проводами до дома уже без класса.