Химеры

Курт улыбается и разводит в ответ руками, мол: «Ну, это же я». Именно в этот момент Стефана ведет вперед, прямиком макушкой в фонарный столб.

— Лови его!

Но Стефан сам справляется с управлением и повисает на фонаре.

— Спасибо вам! — Я отдаю охраннику боа и бюстгальтер стриптизёрши.

— Не за что. Заходите еще!

И исчезает. Полвторого ночи. Мы все пьяные под завязку. Начали в пабе, закончили в закрытом приватном клубе «Черри бомб», где хозяин был бывший Архивариус, Химера и друг Курта Ганна. Специфическая развратная атмосфера заведения, где стриптизерши за определенную плату быстро забывают свои правила и могут составить тебе компанию на ночь, располагает к полному моральному разложению. Но цель у нас была другая. Не знаю, какого дьявола Курт притащил нас сюда, где двое из трех считай импотенты, так как кроме своих возлюбленных ни думать и ни говорить не могут. Нет. Я не импотент, и не считаю себя им. Но просто не заводило! Черт, что я несу? Ужасно пьян! Завтра будет плохо…

Мы со Стефаном пили в компании Джакомо — владельца клуба, а Курт подвис на одной длинноногой официантке, которая всё заигрывающе отталкивала его. Сами же танцовщицы нас мало интересовали. Из-за такого расклада, где Стефан заливал свое горе, а Курту было не до разговоров, я взял на себя беседу с Химерой Джакомо. Не смотря на то, что он был неприятен мне. Джакомо был странный, он все жаловался на клиентов, на Химер, вспоминал прошлые дела в Сенате. Все никак не мог понять, чего в нем больше: само содержание клуба чисто было Химерским показателем, но в его поведении и суждениях много проскальзывало и от Инквизитора с Архивариусом. Наверное, Джакомо был итоговый продукт нашего Инициированного мира, когда под конец жизни ты понимаешь, что никуда не хочешь — ни на какую сторону. Живешь чисто для себя.

— Стефан, ты как?

В ответ доносится какое-то невнятное бормотание.

— Нормально. — Переводит Курт. Внезапно в мою спину врезается открывшаяся дверь.

— Ой! Извини. — На пороге черного хода стоит сам Джакомо — здоровый, лысый, накаченный, чем-то похожий на Брюса Уилисса. — Как он?

— Говорит, что нормально.

Владелец клуба кивает на обнимающегося с фонарем Стефана. Клаусснер десять минут назад устроил дебош, грозясь кого-то придушить, при этом из него речь лилась то на немецком, то на итальянском. Все закончилось тем, что Стефу стало плохо, и его вывели через черный ход к мусорным бакам, где мы собственно и пребывали сейчас.

— Ничего завтра протрезвеет — успокоится. Не думаю, что его девушку сожгут. Слишком мелко для аутодафе. Сейчас Инквизиторов мало… Вас берегут, как зеницу ока. — Джакомо сплевывает и закуривает. Я тоже поддаюсь соблазну и беру сигарету в зубы, облокотившись спиной на перила. Джакомо Берторелли, кажется так, зовут его.

— Слышал, что скоро обращения начнутся… Спасибо! — Я благодарно принимаю зажигалку и закуриваю. Кончики наших сигарет светятся в темноте, как нечто бесовское — наверное, так горят глаза у чертей в аду.

— А я слышал и другое…

— Что?

— Будто Химеры готовятся к массовой атаке, чтобы не допустить обращения. И вообще снести Сенат к чёртовой матери!

Я даже закашливаюсь. Всё это напоминает наши догадки, которые мы строили ночью в спальне Ноя, когда поняли, что за дар кроется в Мелани.

— Вы думаете это возможно?

— Снести Сенат?

— Ага…

— Да дерьмо все это собачье! Несмотря на явный перевес, если Инквизиторы сойдутся с Архивариусами, они всех Химер живьем зароют!

— А вдруг? Джакомо, ты же был Химерой!

Он ухмыляется.

— Вот именно был. На Химерской стороне полно дебилов, параноиков и сумасшедших. Поверь мне. Не удивлюсь, что появился такой среди них с комплексом Наполеона… Хотя, если рассматривать этот вариант с разрушением Сената и Инквизиции, то в первую очередь нужно убирать Старейшин. Тогда, да. Это становится возможным.

Я делаю парочку затяжек, наблюдая, как Курт тащит Стефа к нам на ступени. Клаусснера развезло окончательно.

— Если Химеры столь самонадеянны, значит, есть повод? Значит, есть кто-то из параноиков и сумасшедших?

Джакомо хитро смотрит, будто знает что-то, но взвешивает все за и против.

— А тебе это зачем?

— Ну, знаешь, если дела так пойдут, хочется спасти свою шкуру…

— Аааа… — Джакомо тянет, отворачиваясь в сторону. В этот момент Курт кладет Стефа на ступени, привалив к стене. Клаусснер что-то бормочет на немецком и потом затихает.

— Надо домой его тащить. — Курт явно протрезвел, нянчась со Стефаном.

— Ева… Ева… Komm zuruck…

Клаусснер делает странное движение рукой в воздухе, случайно посылая слабый заряд магии, из-за этого один из баков немного кренится, стукнувшись о другой.

— Ладно. Спасибо за все!

Я жму руку Джакомо и выбрасываю окурок. Мы с Куртом поднимаем отключившегося Стефана, который теперь всем своим весом давит на наши плечи.

— Ну и кабан! — Кряхчу я.

— Да, не Дюймовочка…

Мы, шатаясь, спускаемся со ступеней. Нам его тащить еще две улицы до портала. Черт! Надо было меньше пить.

— Оденкирк!

Я оборачиваюсь на оклик Джакомо.

— Если тебя действительно так волнует эта тема, найди Романову.

— Романову?

— Да. Инквизитора.

— Которую? Наталью?

— Нет. Младшую. Анну.

— Анну? — Имя неприятно звучит. Оно напоминает мне о другой девушке. Перед глазами встают картинки: испуганные и любящие глаза Мелани в такси, сверкающее кольцо на пальце и крик Савова «Понял, Оденкирк? Она моя!».

Я благодарно киваю Джакомо, и тот исчезает за дверью своего клуба.

— Пошли? — Курт нетерпеливо кряхтит под весом Клаусснера.

— Слушай, может, на него чары какие-нибудь наложим. Мы колдуны или кто? А то здоров детина!

— Какие?

— Не знаю, потеря веса…

— Хочешь Стефа в анорексика превратить? — Курт ржет над моей идеей. А сам толком еще ничего не предложил. — Хорошо. Тогда иди — лови машину. Воздействуем на водителя, чтобы в Саббат довез.

Примечания:

*отсылка к диалогу из романа «Идиот» Ф.М. Достоевского, когда Настасья Филиповна обращается к Гане: «- Что такое, генерал? Не прилично, что ли? Да полно форсить-то! Что я в театре-то французском, в ложе, как неприступная добродетель бельэтажная сидела, да всех, кто за мною гонялись пять лет, как дикая бегала, и как гордая невинность смотрела, так ведь это всё дурь меня доехала! Вот, перед вами же, пришел да положил сто тысяч на стол, после пяти-то лет невинности, и уж наверно у них там тройки стоят и меня ждут. Во сто тысяч меня оценил! Ганечка, я вижу, ты на меня до сих пор еще сердишься? Да неужто ты меня в свою семью ввести хотел? Меня-то, Рогожинскую! Князь-то что сказал давеча?

— Я не то сказал, что вы Рогожинская, вы не Рогожинская! — дрожащим голосом выговорил князь».

Другой хозяин

Мы ехали домой. В метро было немного людей, но, все равно, они поглядывали на нас: две девушки, одетые довольно странно, и рядом с нами статный Виктор в костюме Dolce&Gabbana, иногда поблескивающий неприлично дорогими часами.

— Пойдем, сядем. — Я киваю на освободившиеся места. Нина молча соглашается, и мы садимся между жирным вонючим мужиком с дыркой на куртке и старушонкой с огромным баулом.

— Как ты думаешь, солист группы «Сплин» Инициированный? — У меня в ухо вставлен наушник, в котором тоскливо льется песня.

— С чего взяла?

— Не знаю. У него какие-то все песни… инициированные…

Нина жмет плечами.

— Может быть… Многие Инициированные уходят к смертным. А может просто чувствительный к магии и нам. Типа экстрасенсов.

— Может быть…

— Кстати, о твоем запросе.

— Каком?

— По поводу разблокировки знака.

Я невольно кидаю взгляд на Савова — тот стоит в стороне от нас и задумчиво смотрит в одну точку.

— Ну?

— Искала. Есть зацепка. Это в одной книге. Но она у Сената. Мне Ной обещал достать.