Химеры

— Мисс Хелмак, тогда зачем вы его отправили на Начало?

— Просто нарушение порядка школы.

— Какое?

— Он ударил смертную.

— С каких пор стали так наказывать? Ведь, скажем так, провинность не достойна удалением из школы.

Твою мать! Этот кореец хитрый, как черт. Знает, на что жать. Мы находимся в кабинете вместе с новенькими, которых вообще это дело не касается. Но таковы правила. При допросе все обязаны присутствовать. Так же в комнате помимо Инквизиторов находятся кореец-Дознаватель и два его помощника — неизвестный мне Архивариус и Тогунде, который был Дознавателем по делу Мелани. Эти двое следят за нами, чтобы не было воздействия, магии и всяких разговоров и сообщнических знаков. Сейчас они допрашивали Реджину. Очередь Евы уже прошла. А вот мне предстоит еще отвечать на вопросы Сената.

Именно в этот момент заиграл мой мобильный, тут же привлекая всеобщее внимание и поднимая злость внутри меня: кого еще черт дернул?

Я достаю телефон, готовый скинуть номер, как тут же взгляд задерживается на имени звонящего — «Кевин Ганн». Я, как баран, смотрю на дисплей.

— Простите, у Рэйнольда Оденкирка сегодня день рождения. — Реджина обращается к Дознавателю, после чего оборачивается ко мне. — Это звонит твоя мама, дорогой?

Сообразив, что требуется соврать, я отпрашиваюсь у рядом стоящего Тогунде:

— Можно я отвечу на звонок? С утра жду его.

Тогунде в недоумении смотрит на напарника — тот кивает в знак согласия, после чего взглядом спрашивает у Дознавателя.

— Да, конечно, ответьте. — Кореец взмахом руки разрешает выйти.

Я кидаюсь из кабинета под трезвон своего телефона, как останавливаюсь в замешательстве у выхода — за мной следует Архивариус.

— Тогунде вас проводит. Простите, но таковы порядки.

Отлично просто! Я киваю и выхожу в коридор, смиряясь с тем, что разговор будет проходить под надзором Сената.

— Да?

Готовый услышать знакомый тембр Ганна с беспечными юношескими нотками, но застываю в шоке, когда в трубке звучит ЕЁ голос. Мое сердце забывает, как надо стучать, сбиваясь с ритма.

— Рэйнольд? Это я, Мелани.

Всё, что я могу сказать это сухое «да». На меня, не отрывая взгляда, пялится Тогунде, будто мой надсмотрщик в тюрьме. Сложив руки в ожидании, он замер в позе, превратившись во внимание. Сама собранность. У меня же пересыхает в горле и дрожат руки, но стараюсь не показать свою нервозность и радость, что могу слышать её.

— Я звоню поздравить тебя. Слышала, что у тебя сегодня день рождения…

Ее голос мягкий, тихий, неуверенный, но такой родной, такой реальный. Где же ты, Мел?

— Да. Спасибо.

В трубке повисает пауза. Я слышу ее дыхание и понимаю, что она в замешательстве. Не молчи, милая, не молчи!

— Как у тебя дела? — Я первым нарушаю эту тишину. Мои мысли путаются, в голове полный кавардак.

— У меня? Ничего… Нормально. А у тебя?

— Я… соскучился.

Это единственное, что могу сказать ей: малая толика того, что я чувствую. В трубке снова молчание. Слышу тихие всхлипы. Она плачет. Невозможно просто! Я не могу ее успокоить, и от этой беспомощности чувствую себя взвинченным, к тому же еще больше нервирует Тогунде, который уже дернул рукой, глянув на часы — показывает, что пора заканчивать разговор.

— Прости, но не могу говорить сейчас.

— Ты занят?

— Да.

— Может, мне перезвонить?

О боже! Я хочу этого! Но нельзя. Я не знаю, сколько пробудут тут Архивариусы. Да и опасно. Клаусснер уже в карцере. Мне еще не хватало там оказаться. Боюсь, как бы Архивариусы не оставили здесь кого-нибудь из своих или не поставили какие-нибудь магические запреты на нас. Слишком зачастили Саббатовцы в судах. Это чревато проблемами.

— Не стоит. Не звони. — «Не рискуй», — мысленно добавляю я. На том конце снова молчат. И я делаю то, что не должен был при Тогунде, проклиная себя на чем свет стоит: — И прекрати, пожалуйста, меня… звать.

— Звать?

В голосе Мелани слышатся нотки удивления. Это как глоток свежего воздуха, потому что слышать печальный голос невероятно тяжело. Я еле сдерживаю себя, чтобы не прошептать ее имя в трубку…

— Да. Ты постоянно зовешь. Позавчера ты сидела на ступеньках и позвала меня…

Я слышу глухую тишину, что на мгновение пугаюсь, что звонок прервался:

— Алло?

— Я тут. Просто… как? Я же была в Вяземке!

— Я тебя слышу! — Рычу я в трубку, ловя сосредоточенный взгляд Тогунде. Твою мать! Он может на минуту отвлечься?

— Рэй, это невозможно! Я же смертная.

Я только уж собирался ответить, как дверь открылась и в коридор вышла Кристен.

— Рэй! — Она громко окликает, разнося мое имя эхом по коридорам Саббата, и кивком головы указывает на кабинет. — Пошли! Они требуют именинника. Наверное, поздравлять будут.

Тогунде хмыкает на шутку Деннард, расслабляясь в своей позе.

— Меня зовут. Не могу больше говорить.

— Да, конечно.

Мне не нравится, как прозвучал ее голос! Но времени нет.

— Прости, — шепчу я в трубку и отключаю мобильник. Тогунде взмахом руки приглашает в кабинет. Я тяжело вздыхаю, пытаясь отвлечься и настроиться на предстоящий допрос. В конце концов, у меня теперь есть возможность с ней связываться. Если она звонила с телефона Кевина, то значит Ганн рядом с ней. А это уже много!

Начинай!

Я стояла и глупо пялилась на телефон, в котором шли частые гудки. «Прости», — и связь прервалась. Что сейчас произошло?

Ч Т О Э Т О Б Ы Л О?

Я не на такой разговор рассчитывала. В грудной клетке разрасталась боль — дышать стало трудно, сердце стучало, будто сорвалось с катушек. Я начала снова набирать номер Рэйнольда, но как пошли гудки, тут же сама скинула звонок.

Плачу. Точнее, слезы льются бесконтрольно, размывая дрянную реальность в пятна. Смотрю на мир глазами утопленницы.

В дверь стучатся, но, не услышав от меня ответа, решают робко заглянуть.

— Аня? — Это голос Кевина. Но самого Ганна не вижу — лишь нечеткий силуэт. Его горячие руки ложатся мне на плечи, а затем он берет мое лицо в ладони. — Что случилось? Ты звонила ему?

Я киваю. Чувствую, как он забирает телефон из моих не слушающихся пальцев.

— Ты с ним говорила?

Снова киваю.

— Что он сказал?

— Чтобы не звонила ему…

Откуда взялись силы прошептать? Ганн прижимает меня и гладит по волосам. И я плачу, уткнувшись в его плечо. Не знаю, сколько прошло времени, когда Кевин предложил мне умыться. Он отпускает, и я прохожу в ванную комнату, не видя ничего, наткнувшись на дверной косяк и споткнувшись о порог. Холодная вода действует освежающе. Я успокаиваюсь. Истерика, как гроза: нахлынула и прошла, оставив глухую тишину внутри меня. Пытаюсь разобраться, в чем было дело.

Сначала убил его голос. Резкий, холодный тон — понятно было сразу, что он не обрадовался звонку, не желал слышать меня. Это было невыносимо. Думала, бросит трубку, но он продолжил разговор и сказал, что скучает.

— «Не могу говорить сейчас», — и я воскрешаю в надежде, что не все потеряно. Просто это нелепость! Абсурдная случайность! Я не вовремя, надо только перезвонить попозже.

— «Не стоит. Не звони».

Он обрубает концы. Это как пощечины.

— «И прекрати, пожалуйста, меня… звать. Ты постоянно зовешь. Позавчера ты сидела где-то на ступеньках и позвала меня…»

А вот это было неожиданно.

— «Я тебя слышу!»

Как? Я же смертная!

Смотрю на запястье — оно чистое, без Знака. Я не понимаю, как могла посылать ведьмин зов? Как он мог видеть и слышать меня? Бред какой! Так или иначе, это пустое и ненужное.

Рэй не желал меня слышать. Он сказал, что любит меня, там, на ступенях Вашингтонского суда, просто не простил. Возможно, пытается забыть и начать жизнь, где нет меня.

— «Рэй! Пошли! Они требуют именинника», — незнакомый женский голос в трубке возвестил, что у него жизнь течет по своему руслу, в своих берегах.

— Анька! С тобой там все хорошо? — тревожный голос Вари за дверью. Беспокоится. Наверное, видела меня, в каком состоянии шла в ванную.