Химеры

Нет. Не может быть! Ужас наваливается на меня, от страха я не чувствую биения сердца. Кидаюсь к одежде, брошенной мной на пол, и лихорадочно начинаю одеваться. Только не это! Они поймали Мелани! За что? Почему сейчас?

Кое-как справившись с одеждой, вылетаю в коридор, проношусь по главной лестнице — и вот я в холле, но путь мне преграждает Стефан, пытаясь схватить за грудки и успокоить:

— Нет! Рэй! Не надо! Не ходи туда!

— Пусти! Там Мел!

Я пытаюсь отпихнуть его, но Стеф — настоящая скала — не сдвинешь. Тогда замахиваюсь, чтобы врезать Клаусснеру, но он заламывает мне руку.

— Рэй, придурок! Там Архивариусов куча! Курт!

Внезапно, будто из воздуха, появляется Ганн и теперь он пытается сдержать меня. Потасовка выматывающая, болезненная: мы пихаемся, стараемся не переходить на кулаки, но тем не менее постоянно делаем друг другу болезненные тычки и захваты, вцепляемся вгорла и за воротники рубашек. Несколько пуговиц отлетают с неприятными щелчками на пол.

— Прекратите.

Она даже не закричала. Простой приказ Светоча, который проносится электричеством в крови, цепляя наши взвинченные нервы. Мы останавливаемся со скрипом подошв на мраморном полу. Реджина смотрит страшно, жестко — так смотрят палачи на своих жертв.

— Стеф, уведи Рэя.

— Нет. Я останусь!

— Что они решили? — Курт удерживает меня, больно вцепившись в плечо. Реджина кидает нерешительный взгляд на меня, после чего произносит чуть осипшим голосом:

— Аутодафе. Артур и Ной готовят подземелье.

— Нет! — Я делаю попытку вырваться к Мелани. Но меня тут же скручивают в четыре руки, при этом Ганн лишает магии своим воздействием. — Пустите! Мел! Мелани!

Я ору, что есть сил. Реджина подходит ко мне и смотрит в глаза.

— Всё, Рэй. Не кричи. Это конец!

— Почему ты не скрыла ее? Почему?!

— Потому что она сама сдалась!

Я даже обмяк в руках друзей. Что это значит? Как сдалась?

— Пока ты спал, она вылечила Кевина и спасла его. После чего ушла в один из порталов, чтобы ее не обнаружили здесь, и сама позвала Дознавателя, сдавшись в руки Сенату.

Реджину трясет, будто от холода. Но мне хуже. Я не чувствую собственного тела, в голове стоит гул, в сердце мрак и паника. Хочется исчезнуть, рассыпаться прахом…

— Всем Инквизиторам Саббата, приказываю как Первый Светоч надеть свои официальные одежды и исполнить долг Святой Инквизиции.

Всё сказанное Реджиной проносится в нашей крови, заставляя подчиниться приказу.

— А ты, Рэй, можешь остаться тут. Не ходи. Не надо тебе это видеть…

— Нет! Я пойду… Я пойду… — Шепчу, не в силах ответить в голос, а где сердце всё болит. Хватаюсь за кого-то, чтобы не упасть. Это оказывается Стеф, который тут же подхватывает меня, подставляя свое плечо.

— Рэй! Не надо.

— Я пойду.

Я рычу на Клаусснера, глядя в его глаза, в которых читается жалость. Только этого не надо! Оставьте ваши щенячьи сопли при себе… У меня на похоронах никто не плачет.

— Стефан, Курт, позаботьтесь о нем. — И Реджина исчезает, стуча каблуками.

Дальше всё, как в кошмаре. Помню, что все, кто оказывался рядом со мной, начинал говорить тихим голосом, будто в комнате умирающий. По ходу, в их глазах этот умирающий был я. В оружейную меня не пустили, как я не рвался туда под разными предлогами. Ева вытащила наши одежды и раздала.

— Рэй, прекрати! О чем ты думаешь? — Ева в очередной раз поймала меня, вытащив из кармана силковый фонарь.

— Я хочу ее спасти, Ева!

Господи, неужели она не видит, что со мной творится! Я в лихорадке.

— Ты ее уже не можешь спасти, Рэй! А если попытаешься, нас всех сожгут. Мы просто не можем. Мы не имеем права! Прошу, не подставляйся! Если не можешь держаться, уходи. Вспомни, что ты Инквизитор!

Последнее почти пощечина от Евы или выстрел в упор. Словно встряхнула за грудки. Она права, я не смогу это сделать. Архивариусы не дадут. И подставлю всех.

Я же, чёрт возьми, не Химера! Мне нужно выполнить долг Инквизитора, чего бы мне это ни стоило и как бы это трудно ни было! Только почему она? За что?

Мы одеваем белые толстые рясы с черными накидками, перевязываем талии бечевкой, берем факелы, как символ аутодафе, и идем в зал для сожжения. Все быстро, молча, как машины. Официально мы должны делать это ночью, чтобы смертные не догадались: сначала накормить в последний раз подсудимую, затем провести через Саббат в зал и там сжечь с зачитыванием приговора.

Меня трясет и лихорадит. Безумие. Чистое безумие! Я чувствую, как меня прошиб холодный липкий пот. Стефан и Курт, будто мои стражники, стоят по бокам и держат под локти, следя, чтобы я ничего не сделал.

На мгновение теряю чувство реальности, пока не вижу ее в проклятом круге для кострища. Она стоит в белой длинной рубашке — одежде приговоренных, смотрит в пол и переминается с ноги на ногу. Мел! Любимая. Ей холодно стоять босиком. Курт и Стеф почти протаскивают меня в зал. Тут куча народа: Архивариусы, Дознаватель и наши в белых балахонах, скрытые черными капюшонами. Черт! Как их много! Ева права, я даже дернуться не успею, чтобы ее спасти.

Барона стоит в стороне и смотрит задумчиво на Мелани, после чего берет слово:

— Я, Оливия Барона, Архивариус первого типа, Дознаватель по делу номер № 38.954.41.07 об убийстве Инквизитора Анжелины Хилл прошу от лица Старейшин святого Сената исполнить долг Инквизиции в школе Саббат и покарать ведьму за бесчинства и ряд нарушений. Вина приговорённой доказана. Мисс Хелмак, зачтите приговор.

Реджина начинает говорить хриплым голосом, я же — ни жив ни мертв. Я — только зрение и слух.

— Именем Инквизиции, властью данной нам Верховным судом всех инициированных — Сенатом, от лица Старейшин, ты, Мел… — Реджина запинается на ее имени, но быстро берет себя в руки: — Анна Шувалова, в замужестве Савова, Инициированная и выбравшая путь Химер, обвиняешься в нарушении ряда преступлений.

Реджина раскрывает дрожащими руками официальную бумагу Сената и зачитывает обвинения:

— В убийстве Инквизитора Анжеллины Хилл, за сокрытие улик, за побег из Карцера и попытке уйти от наказания. Сенат приговаривает Анну Шувалову к сожжению на костре без права на суд. Да свершится суд. Да свершится день. Dies irae, dies illa. Твое последнее слово, Анна.

Мелани молчит и трясет головой. Я смотрю на девушку, которая уже дрожит от холода, ее волосы скрывают любимое лицо, поэтому не могу понять, что чувствует сейчас. Делаю неуверенный шаг к ней, но меня грубо оттаскивают назад. Артур берет канистру и выплескивает содержимое ее на Мелани. Едкий, резкий запах бензина. Слышу всхлип со стороны Евы. Я же чувствую боль, и только через секунду понимаю, что она не моя — я вцепился в руку Стефана, впившись ногтями, и почти ломаю ее.

Слышу монотонное заклинание врат в исполнении Чейз и она поднимает факел, надвигаясь на Мел, вокруг которой зажигаются знаки по полу.

— Нет! Не надо! Нет!

Вырываюсь вперед, но меня тут же оттаскивает множество крепких рук. И со всех сторон идет шипение, будто змеи:

— Рэйнольд!

— Прекрати!

— Держись, Рэй!

Оливия выходит чуть вперед:

— Вы что-то хотели сказать, мистер Оденкирк?

Но тут заступается за меня Артур и начинает свое воздействие:

— Просто Рэйнольд переживает и желает, чтобы сделали обряд по правилам.

— Я не вижу нарушений со стороны мисс Чейз. Я не понимаю.

— Я хочу это сделать сам! — Не знаю, откуда у меня взялись силы произнести это. Я вообще не понимаю: это сказал я или кто-то другой.

— Ну, раз вы так хотите. Имея уважение к вам, как к выдающемуся Инквизитору, я думаю, никто не будет против.

Я подхожу к Чейз и забираю из ее рук факел, слыша за спиной ропот своих. Напряжены. Боятся меня. Но они не в курсе, что я сам боюсь себя и того, что делаю.

Но это должен сделать я, как делают любимые, когда им приходится решать вопрос об отключении своей половины от аппарата жизнеобеспечения.