Химеры

— Нет. Я хочу…

Но Реджина рыкает на меня так, что я затыкаюсь:

— Я сказала, завтра! Обдумай всё до завтра! Иди с глаз моих!

Я разворачиваюсь и, хлюпая носом, бреду в свою комнату. Там, в ванной, сидя над раковиной с текущей холодной водой, могу разрыдаться.

Не знаю, сколько времени прошло, но скоро в мою комнату постучались. Твою мать! Сердце болезненно сжалось.

Наверное, это Рэй.

Глянув в зеркало, вижу свое опухшее лицо. М да… И вот с таким лицом, пытаюсь состроить из себя саму холодность и безразличие. Но открыв дверь, вижу мнущегося на пороге Курта. Он отрывает взгляд от пола и присвистывает, видя мои заплаканные глаза.

— Ты чего пришел?

— Я? Я хотел сказать, что поговорил с Рэем, что всё в порядке! Но вижу, не всё в порядке…

— Ааа… Спасибо!

— Ты поэтому плакала? Из-за инцидента?

— Нет.

Курт кивает, а на лице читается замешательство — не знает, что сказать и сделать.

— Ты не обижайся на меня, я всегда что-нибудь сделаю, а потом думаю… — Курт виновато трет шею, и в эту минуту он нереально напоминает Кевина.

— Нет, Курт, все в порядке. Правда! Я плакала не поэтому. Причин для слез хватает и без Рэя.

— Ладно. Тогда бывай!

— Хорошо. Пока. И спасибо тебе! — Я искренне улыбаюсь ему.

— На! Сегодня забегал на час в одно бельгийское кафе. — Он вытаскивает из кармана конфеты и протягивает на ладони. — Вам девушкам шоколад помогает при плохом настроении.

Я с удовольствием принимаю, обернутые серебряной фольгой, шарики. Наверное, вкусные.

— Спасибо! — Я наблюдаю, как Курт уходит по направлению к гостиной: широкая мужская спина, одет в костюм, красивый, храбрый, сильный, воплощение элегантности Инквизиции и ее безопасности. На мгновение мелькает мысль: а могло ли случиться так, что у меня был бы роман с Ганном-старшим?

Нет.

Определенно нет.

Оденкирк все равно похитил бы мое сердце.

Читай на Книгоед.нет

Тяжко вздохнув, собираюсь уже вернуться в комнату, как встречаюсь взглядом с Рэйнольдом, который стремительно выходит из гостиной. Он замечает меня и спешит ко мне, я же, перепугавшись и растеряв весь свой боевой дух, тут же закрываю дверь почти перед его носом. Черт! Вот ведь невезуха! Привалившись спиной, пытаюсь успокоиться и взять себя в руки. И вот он — стук: настойчивый, серьезный, Оденкирковский. Спокойно, Мелани! Тебе надо быть холодной и неприступной. Нужно оттолкнуть его, как бы это больно ни было. Иначе потом больно будет ему. Выдохнув и крепко сжав челюсть, открываю дверь. Он стоит и смотрит на меня сверху вниз своими красивыми глазами, а на лице читается принципиальность, суровость и злость — то, что меня пугало в нем в самом начале нашего знакомства, то, что принимала за ненависть ко мне и неприязнь.

— Я говорил с Куртом. Он все объяснил. Прости меня. — Говорит, как рубит. Видно, что до сих пор ревнует и злится.

— Хорошо. Я прощаю. — Отвечаю, копируя его прохладный сдержанный тон, рассматривая конфеты в своих руках, будто они интересуют меня больше всего сейчас. — Это всё?

Я поднимаю глаза и вижу замешательство на лице Рэя.

— Можно войти к тебе?

— Зачем?

Он явно не ожидал, что разговор возьмет такой оборот, и чувствовал себя неуютно в коридоре, смотря то на меня, то на блестящие конфетки в моих ладонях, которые я нервно перекатывала из руки в руку.

— Ты обижена на меня, понимаю. Я правда сожалею, что приревновал тебя к Курту. Просто ты сидела на нем и твои волосы свисали так, что в первое мгновение подумал, что вы… целуетесь. Вы еще хихикали, и фраза Курта про меня… Короче, я не ожидал увидеть такое и не знал, что думать.

Он мнется у входа, стараясь не смотреть на меня и не зная, куда деть руки: то на пояс положит, то проведет пальцем по губам, то начинает тереть шею в замешательстве. Это больно видеть, но я продолжаю гнуть свое:

— Всё в порядке. Я не обижаюсь на такие пустяки. К тому же я — Химера, сам знаешь, как мы относимся к флирту. Я бы не стала устраивать ревностные сцены, если бы ты целовался с кем-нибудь.

А сама вспоминаю Деннард, висящую на Рэе и целующуюся с ним. Реальный же Оденкирк стоит, будто его водой окатили. Ну вот! Кажется, моя цель достигнута.

— Ладно, Рэй. Я устала, прогулка вымотала меня, я бы хотела пораньше лечь спать.

И пока он ничего не понял, начинаю притворять за ним дверь. Неожиданно что-то с тяжелым звуком ударяется об нее и мешает захлопнуть перед его носом. Я прослеживаю взглядом и вижу ногу Рэя в проеме. Подняв глаза, встречаюсь с яростным тяжелым взором темно-серых глаз: любимый не просто зол — он взбешен, что еле себя контролирует. Его магия в крови начинает гудеть, как в высоковольтных проводах, того и гляди сорвется и разнесет всё вокруг.

— Где ты была?

— Что?

— Где ты была? — Он чеканит каждое слово, я же пугаюсь до чертиков.

— Гуляла…

Он опускает взгляд на мои руки, где все еще блестят серебряные шарики конфет в ладони.

— Это же бельгийские конфеты? Да? Лучший шоколад в мире… Я их узнаю. У нас такие достать невозможно.

Тут до меня доходит к чему он ведет. Ах, вот оно что! Ну ладно.

— Не знаю, еще не пробовала. Возможно и лучший шоколад. Курту они нравятся.

Он кивает, будто услышал подтверждение своим мыслям и убирает ногу. Теперь во взгляде читается боль и брезгливость, что я оказалась настоящей Химерой.

— Спокойной ночи, Мелани. — То, каким тоном он произнес это, можно зачитывать сметный приговор или же приказывать к расстрелу. Не в силах ответить, киваю и закрываю за ним дверь.

Всё. Можно умирать от разрыва сердца. Я разжимаю ладонь, и подтаявшие конфеты от тепла моей руки глухой дробью падают и катятся по полу. И снова слезы. Сил хватает лишь дойти до кровати и сесть, спрятав лицо в ладонях. Боже! Что я сделала? Что натворила? Будь проклята со своей холодностью! Будь прокляты эти чертовы конфеты! Будь проклят весь Саббат с Куртом во главе! Ну почему нельзя любить и быть счастливой? Почему я должна страдать и мучиться, выбирая между любимым человеком и сестрой? Ну почему нельзя иметь все сразу? Я многого прошу? Я просто хочу жить, любить и быть любимой! Я хочу этого же и Варе, и ее ребенку!

Я хватаюсь за живот, будто меня туда ударили, задыхаясь в рыданиях. В этот момент дверь со стуком распахивается и в комнату врывается Оденкирк:

— Я не позволю из себя дурака делать! Мне нужны объяснения, черт возьми!

И тут же замолкает, увидев меня, сидящую в слезах с рассыпавшимися конфетами вокруг. А мне уже все равно. Сейчас я не способна лгать и притворяться — сломалась, дала трещину где-то внутри прямо по сердцу. Я могу только смотреть на него, как на своего палача; в отличие от Виктора я его не боюсь и готова принять любое, что ему в голову взбредёт.

— Ты плачешь? Почему ты плачешь? — Он явно обескуражен моим поведением. — Объясни, что происходит?

Я устало жму плечами, пусть сам додумывает — у него это отлично получается. Рэйнольд начинает расхаживать взад и вперед, положив руки на пояс и глядя себе под ноги:

— Ты сегодня с утра была такая… такая… А затем я вижу, как ты флиртуешь с Куртом и пропадаешь где-то! Собственно, как и он. Являешься под конец ужина, ведешь себя, как будто мы незнакомы, но с удовольствием разговариваешь с Ганном… И эти чертовы конфеты! — Он выплескивает ярость в магию, и конфеты, будто бильярдные шары от удара кием, разлетаются по углам комнаты. — А сейчас ты сидишь и плачешь до боли в животе!

Он останавливается и в задумчивости трет губы, а в глазах читается мука и… испуг?

— Ты любишь меня? Ведь ты не сказала сегодня это. Мел, ты любишь меня?

Он смотрит на меня, ожидая приговора. Я же не могу сказать, что люблю, но и не могу соврать — это выше моих сил.

— Зачем это тебе? — Я шепчу, чувствуя, как слезы снова текут по щекам. — Оставь меня, Рэй. Оставь в покое, пожалуйста… Умоляю тебя… Не надо.

— Ты любишь меня? — Его голос уже не требователен, он тих, дрожит с нотками мольбы в ответ. Мне кажется, что Рэй сам готов заплакать, судя по тому, как судорожно сглатывает и закусывает губу. Оденкирк напуган своими чувствами ко мне. Я же в его глазах чудовище, Химера, пытающая его.