Химеры

— Я не мог смириться. Не мог понять его. Мы с ним были не особо близки, я всегда относился к нему, как к чему-то постоянному и неизбежному в своей жизни. Поэтому, когда он ушел, я всё никак не мог понять: неужели все настолько серьезно? Когда увидел его в суде с твоей сестрой, прости, но я не усмотрел в ней ничего такого сверхъестественного!

— А потом?

— А потом… я пытался тоже влюбиться. Я смотрел на Стефа, на Рэя и пытался понять, чем же вы с Евой промыли им мозги, что они готовы в огонь броситься ради вас! Наверное, я не способен на такие высокие чувства…

Я не сдерживаюсь и фыркаю! Ой, какие знакомые слова!

— Что смешного?

— Ты знаешь, что Рэй то же самое говорил про себя?

— Ну его-то я понять могу! — Курт соблазнительно улыбается и флиртующе поднимает бровь. — Если бы ты не отдавала столь явное предпочтение этим двум оболтусам, когда появилась здесь, я тоже бы вступил в борьбу за твое сердце.

— Оболтусам?

— Я сейчас про брата и Оденкирка.

Я не выдерживаю и начинаю хихикать над обиженным тоном Ганна, будто у него незаслуженно отняли игрушку.

— Что?

— Ты противоречишь себе! Ты только что сказал, что не мог понять, почему Рэй и Стеф готовы были броситься в огонь ради нас! А сейчас говоришь другое.

— Ну… Я говорил обобщенно, приводя вас в пример! Ты же — дело другое!

— Ага! Значит ты способен влюбляться!

— Получается, способен! — Он смеясь всплескивает руками, забыв об игле.

— Осторожно! — Я кидаюсь к нему. Но трубка из пакета Курта выпадает и заливает свежей кровью всё. С криками мы начинаем исправлять дело. Так как мы лежали валетом на софе, мне было проще сесть и нависнуть над ним, а затем и вовсе перебраться к нему на колени.

— Твою мать! Всё выплеснулось!

— Ничего не выплеснулось! Немножко только!

— Немножко? Ты посмотри — софа улита!

— А ты еще больше руками размахивай!

Я сидела у него на паху и дрожащими пальцами пыталась заново ввести иглу в плечо Ганна, Курт же явно наслаждался моментом, нагло положив руку мне на бедро и коварно хихикая:

— Бросай своего зануду и переходи на темную сторону.

— Я так понимаю, зануда — это я…

Я вздрагиваю от неожиданности, из-за чего ввожу иглу резко и неаккуратно — Курт шипит от боли. Рэй стоит на пороге и сверлит нас взглядом, крепко сомкнув челюсти и держа руки в кармане брюк. На лице непонятная смесь чувств: брезгливость, злость и… ревность.

— А что скажешь, нет? — Курт пытается исправить положение, видя, что назревает буря. Создается уж больно щекотливая ситуация. Я же красная от смущения сползаю с колен Ганна и виновато поправляю свою иглу, чувствуя на себе тяжелый изучающий взгляд Оденкирка.

— Меня Реджина прислала забрать пакеты с кровью.

— Я пролил. Неосторожно получилось. Взмахнул рукой, задел, трубка вылетела. — Курт пытается объяснить произошедшее. Рэй молча вытаскивает только что вонзённую мной иглу и запечатывает Ганновский пакет, стараясь не смотреть на друга. Так же сурово и замкнуто подходит ко мне и, еле касаясь, неощутимо проделывает те же движения. Лишь на мгновение наши взгляды встречаются, и внутри меня всё переворачивается, потому что темно-серый цвет глаз приобрел темные оттенки — с виду холоден и держит себя, а внутри него бушует буря. Ему не надо говорить, лишь этот мимолетный взгляд, и я готова вымаливать прощение, чувствуя себя предательницей.

— Рэй…

— Жду тебя на ужине!

Он принципиально не хочет слушать, его губы превращаются в тонкую линию, а во взгляде читается злость и обида. Выходит стремительно, прихватив с собой пакеты.

— Черт! Я должна всё объяснить… — Я срываюсь с места, но Курт успевает схватить меня за руку.

— Мел! Остановись! Ему надо остыть! Мы же ничего крамольного не сделали!

— Да, но я сидела на тебе, как…

— Как кто? — Курт смеется. А мне плохо. Я взбешена и напугана. Только сегодня я вернула Рэя и вот так глупо его теряю. — Послушай меня, он успокоится, я с ним поговорю, извинюсь за щепетильную ситуацию. Поверь мне! Знала бы ты, как Стефан одно время бесился, когда я флиртовал с Евой. Сейчас только мне и Рэю разрешает, потому что понимает, что дурачимся, что ничего серьезного не последует. Оденкирк тоже это поймет. Но сейчас не суйся. Когда успокоится, я сам поговорю и извинюсь. Окей?

Я киваю, понимая, что рациональное зерно в его словах присутствует. Тем более мы же ничего такого не делали! За нами вины нет. Но, черт возьми, это невыносимо обидно и несправедливо!

Так. Мне нужно побыть одной и успокоится.

Курт выходит из комнаты, а я стою возле софы в полном расстройстве и непонятных чувствах. Но, как назло, в комнату входит Ева. Да что они сговорились, что ли? Замок огромный, а ощущение, что проходной двор!

— Она не хочет слушать… — Ева падает на софу в полном расстройстве, не замечая, как чуть не села на мокрое пятно крови. Только сейчас понимаю, что подруга на грани — еще немножко и расплачется.

— Кто?

— Реджина! Вся эта затея с кровью — пустая. Она лишь оттянет время. Кевина нам не спасти. Мы только продлеваем его муки.

— А что она хочет делать с нашей кровью?

— Разные обряды. Твою же — попробовать дать Кевину, мол, твой дар с сочетанием определённых заклинаний поможет ему в лечении.

— И ты не видишь его живым?

— Нет… — Ева закусывает губу, но слезы уже не удержать.

— Сколько ему осталось? — Я шепчу не в силах спросить в голос, глядя, как тихо плачет подруга.

— Дня два. Если Реджина усилит магическое воздействие, то он может продержаться еще дня два.

Я киваю и, прошелестев «прости», выхожу из комнаты. Перед глазами так и стоит бледное лицо Кевина.

Кешка… Рыжий, родной. Вспоминаю его слова перед встречей с сестрой, когда ушла амнезия:

«Мы с тобой созданы для других, не для себя: я, мальчик-батарейка, способный разгонять и увеличивать чужие дары, и ты, девочка-лекарство, спешащая, как Чип и Дейл, на помощь, чтобы залатать чужие раны».

Мальчик-батарейка… Неужели всё? Зачем Морган сделал такое?

«Значит, не сильно был нужен. К тому же опальный Инквизитор, в чьих жилах смешение инициированных сторон, идеальный подопытный…»

Понятно, кто мы с тобой были, Кевин. Идеальные подопытные. Перед глазами возникает Варька, смеющаяся рядом с ним и обнимающая своего любимого Инквизитора.

«Если он любит тебя, а ты его, то будет всё так, как вы захотите. Магия сведет вас». Это сестра мне сказала, когда успокаивала после звонка Рэю. Тогда Варя успокаивала, но сейчас понимаю, она говорила про себя и Кевина.

Я внезапно останавливаюсь и осознаю, что прошла весь Саббат, и сейчас стою у ступеней, ведущих в подземелья. Сообразив, куда инстинктивно направлялась, я выдыхаю и спускаюсь. Только сейчас замечаю, что замерзла — на улице конец ноября, а я прошла улицу и стою в морозной сырой темноте. Надо в оружейную. Там может найду что-нибудь.

Шмыгнув к подсобке, где хранились ножи, амулеты, силки и прочее вперемешку с библиями, святой водой и крестами, под тяжелым взором Каина с картины я нахожу белые рясы Инквизиции. Как сейчас помню, Саббат, сжигающий ведьму, лицо Рэя, подсвечиваемое зеленым огнем. Вот они — одежды палачей: белые рясы с черными капюшонами балахонов сверху — грубые и тяжелые. Ладно. Сойдет. Я хватаю первую попавшуюся одежду и иду в Китай.

Зима. Сумерки. Ветра нет, но холодно. Лед сковал озеро по берегам и вокруг домика. Всё бело-синее. Даже чернота земли, камней и веток и то в темно-синем цвете. Красота! Царство снежной королевы. Снег покрыл и пол, который заиндевел и стал опасен: попади нога на скользкое — легко можно упасть. Я осознаю, что кутаясь в инквизиторскую одежду, напрочь забыла про обувь. Ноги ужасно мерзнут в тоненькой подошве балеток. Поэтому легонько приплясывая, стучу по двери, чтобы она перестала быть порталом, открываю дверь в дом и встаю в темноту на пороге дома, не заходя внутрь. Гляжу изнутри на эту белоснежное царство через распахнутую дверь. Понимая, что сев у порога, закутанная в серый балахон, я закрыла портал сюда — никто из Саббата не сможет пройти сюда, так как открыта дверь. Ну и ладно! Ну и хорошо. Никто здесь не нужен. Я хочу подумать и решиться.