Химеры

— Он парень моей сестры! — «И отец ее ребенка», — мысленно добавляю я. — Варя любит его, а он ее.

— Кевин очень влюбчивый парень! — Рэй хмыкает, не веря мне.

— Он изменился за это время. Не смейся над ним! Они с Варей много чего пережили, как мы с тобой. Ты тоже думал, что не умеешь любить…

Судя по нему, кажется, я его убедила, потому что прочитала вину и сомнения в глазах. Но все равно, он продолжал сохранять свою Оденкирковскую отстраненность с налетом грусти. И как ему это удается?

— А твоя сестра похожа на тебя?

— А Ева с Ноем похожи? — Он хотел что-то сказать, но тут же прошел проблеск в его сознании. — Вот и мы с Варей такие же. Лицо одно, но нас не перепутать.

Рэй тяжко вздыхает и снова ерошит волосы, отворачиваясь от меня:

— Чувствую себя… дураком.

— Почему?

— Все всё знают, один я… — и замолкает, не закончив. Бедный мой! Представляю, каково это.

— Эй! Не говори так. Просто все о тебе заботятся. Ты всё вспомнишь или узнаешь… Ты ведь сам говорил, что всё будет хорошо.

Он оборачивается, смотрит на меня лукаво и о чем-то думает. Вот бы узнать о чем!

— Ладно, я уходить собиралась…

— И что ты будешь делать?

— Не знаю. Погуляю по Саббату, зайду в оранжерею, побеседую с Евой… А тебе лучше побыть одному, переварить всю информацию, наш разговор.

Он встает с кровати и подходит ко мне, топчущейся возле двери вот уж пару минут.

— Придешь к ужину?

— А когда он? — Я пытаюсь понять который час, вроде вот — встала и завтракала.

— Через три часа. Из-за ночного поиска тебя, весь график в Саббате сбился. Сейчас уже пятый час дня.

— Ничего себе!

— Так ты придешь на ужин?

— Да, конечно.

— Отлично! А то у меня куча вопросов есть.

— Например?

— Где мы встретились? Наши любимые места? Где состоялся первый поцелуй? Как долго мы встречались? Я очень сильно тебя бесил? А ты меня? — Пока он спрашивает, я потешаюсь над ним, уж больно мило это выглядит, совершенно чуждо для его Оденкирковской скрытности — вопросы так и сыплются. — Я очень ревнивый или очень-очень ревнивый? У нас есть любимое кафе? Парк? Ресторан? А наша песня есть, фильм, код, тайный язык?

— Нет. Мы еще этим не успели обзавестись.

— Правда? Отлично! Тогда не планируй ничего на вечер — этим и займемся после ужина.

— Всем сразу?

— Нет. Начнем по пунктам — я составлю список.

— С удовольствием этим займусь с тобой.

Я смеюсь в ответ и целую его в губы — он сразу же отвечает мне, зарываясь пальцами в мои волосы. Но сама начала — сама прерываю поцелуй. Рэй смотрит влюбленно: мне кажется, или он забыл, что надо дышать? Боже! Я в восторге, когда он так смотрит на меня!

— До ужина! — И выхожу из комнаты, оставляя его одного и чувствуя провожающий меня взгляд.

Я шла по коридору в приподнятом настроении, намереваясь зайти к мисс Татум, а затем на кухню к миссис Лонг. Давно не видела их: интересно узнать, как у них дела, что изменилось за время моего отсутствия? Я свернула на главную лестницу, чувствуя знакомый холодный мрамор резных перил. Почти вприпрыжку спускалась по ступеням, чувствуя мягкость ковровой дорожки под ногами. Меня всю распирало от счастья: хотелось петь, кричать, носиться и прыгать, как маленькая. Мой Саббат! Мой любимый замок! Мои любимые люди! Мой Рэй. Я дома!

— Мелани. — Ее голос был глухой, уставший, без привычных стальных ноток, которые всегда звучали, когда она что-то хотела. Я обернулась и увидела Реджину на площадке второго этажа. Такой лицезреть мисс Хелмак было странно, я даже сначала не узнала ее: Светоч будто постарела — не накрашенная, седая, в шелковом домашнем костюме, бледная.

— Можно с тобой поговорить?

— Да, конечно, мисс Хелмак. — Я вернулась на второй этаж и подошла к ней, еще больше ужаснувшись ее виду. Эти все переживания вымотали бедную женщину. От Реджины мало что осталось королевского.

— Ты права. Я устала и переживаю за Кевина… — Она легонько взяла меня под локоть и повела по этажу к восточному крылу замка, где был переход в закрытый коридор со спальнями, которые я когда-то чистила и там видела крысу.

— Прости, я подслушивала твои мысли, когда ты говорила с Рэем. Я услышала, что ты видела, как Морган делал эксперименты со знаками и лечила его подопытных… Так?

— Да…

— Мне нужна твоя помощь. — Она остановилась и развернула меня, чтобы заглянуть в мои глаза.

— Что с Кевином?

— Всё плохо.

— Насколько?

Молча потупив взгляд, Реджина подошла к одной из дверей и, открыв ее, взмахом руки пригласила во мрак.

Меня встретила вязкая тугая тишина и мертвый воздух — такое всегда в комнатах, где есть умирающий. Обычно люди в такой «атмосфере» говорят шепотом, боясь нарушить покой и сорвать эту звенящую тоскливую тишь.

— Проходи. — Я захожу, точнее погружаюсь, как в зыбучие пески, в эту немоту, ощущая ароматы новой комнаты: старина Саббата, пыль нежилого помещения, засушенной травы и лечебных микстур, и сладковатый неприятный запах… чего-то. Странно, что Кевина держат тут, а не в его комнате. Хотя, здесь явно сильное магическое поле, наверное, создано для Кевина, чтобы шел быстрее на поправку.

— Сюда. — Голос Реджины звучит откуда-то справа из глубины помещения. Комната большая. Она делится на маленькую прихожую и огромную основную часть. Спальня намного больше, чем наши комнаты. В середине ее большая старая кровать, на которой лежит Кевин: худой, болезненно серый, и только рыжая медь волос напоминает о том, что это Ганн. И снова этот запах — кисловато-сладкий, омерзительный, который звучит теперь сильнее и перебивает остальные ароматы.

— Он спит?

— Да… Мы просим Стефана отключать его, чтобы не было больно. — Реджина садится на кровать и заботливо поправляет одеяло. Только сейчас вспоминаю, что именно она все эти годы заменяла им с Куртом мать. — Посмотри сюда, пожалуйста. Может, ты что-то поймешь… Подойди с левой стороны.

Она подзывает меня, и я робко подхожу к кровати, еще больше поражаясь бледности измученного лица. Господи боже! Что с ним? Реджина тем временем аккуратно открывает мне руку Кевина, и я отпрядываю от едкого запаха. Светоч аккуратно начинает разматывать бинты на левой руке парня, из-под которых виднеются красные нездоровые прожилки. Когда она открывает мне знак Кевина, я отшатываюсь со вскриком, чувствуя тошноту: рука сплошная гниющая рана, но самое странное — она разлагается на завитках и линиях рисунка, но в центре его — чистая здоровая кожа, будто специально оставленная кем-то, чтобы можно было прочитать инициацию, которую я никогда не видела раньше. Это не Сенатский знак, где поверх ставится печать всевидящего ока — треугольник с глазом, это не Инквизитор и не Химера… это соединенные Солнце и Луна, сплетенные наподобие знака инь и янь.

— Что это?

— Я думала, ты вспомнишь и сама мне скажешь.

Я встречаюсь с серьезным пронзительным взглядом Реджины и, пересилив себя, снова смотрю на руку Кевина, стараясь не отвлекаться на неприятный запах.

— Моргану удалось объединить знаки…

— Угу. Только похоже неудачно. — Реджина устало ерошит волосы и трет глаза. Я осторожно трогаю рану. — Осторожно, пожалуйста. Каким-то образом он отзывается и на нас с Артуром.

— Чем вы его лечите? Почему гниет так странно?

— Мы лечим его всем! Но его кровь бунтует и ничего не принимает.

— Все дело в его даре?

— Даре? — Реджина удивленно смотрит на меня.

— Ну да. Кевин же может разгонять дары до максимума. Вполне возможно, его дар разгоняет до максимума новую инициацию…

— Какой бред! Инициация зависит от морального выбора, а не наоборот! Хотя… Может, ты и права в чем-то… На него действуют другие дары, но магия и лекарства не помогают.

— Если я сниму свою повязку, то смогу вылечить его. — Я киваю на черный платок вокруг своего знака.

— Если ты снимешь повязку, то тебя обнаружат. А если еще воздействуешь, то и облегчишь поиск.

Мне не понравилось то, каким тоном говорила Реджина: это было и раздражение, и безнадежность, и печаль. Мы обе понимали, что лучшее лекарство для Кевина — это я, но то, что означало для одного спасение, для второго — верная гибель.