Инквизиция

Реджина кивает, напряженно думая о чем-то и глядя на залитый солнцем августовский Саббат. Она похожа на изваяние, памятник самой себе, одетая в черный брючный костюм. Сейчас она олицетворение самого Инквизитора: краткая, лаконичная, суровая.

— Они могут вызвать кого-то вместо Ноя? — Артур задумчиво произносит свой вопрос, который непонятно кому задан: то ли Гроховски, то ли сестре, то ли нам, то ли просто риторический.

— Ну… в распоряжении Сената нет таких даров. Есть одна девочка из Химер, распознающая правду и ложь, но она из клана Воронов, которые близки с кланом Теней. А значит, может быть заинтересована в решении дела против вас. Так что тоже вряд ли будут вызывать.

Артур благодарно кивает за ответ. Внезапно Даниил напрягается, отодвигает со скрежетом стул и встает.

— Простите, но мне уже пора. Вызывают.

— Спасибо тебе, Даниил. Ты очень много сделал для нас. Рада, что обратился с помощью. — Реджина протягивает ему руку. Даниил сухо жмет ее как-то осторожно, будто ему не нравится идея такого близкого контакта. Может быть, он из тех, кто ненавидит нарушающих его личное пространство?

— Просто не люблю долго оставаться в долгу, мисс Хелмак. Я рад, что вы согласились воспользоваться моей помощью.

Он берет кейс Архивариусов и снова прогулочной походкой направляется к двери.

— Итак, давайте подумаем, что будем говорить… — начала Реджина, но я вскочил без объяснений и ринулся за Даниилом, как только тот вышел из комнаты. Вынырнув под изумленные взгляды Инквизиторов из солнечного кабинета в прохладный сумрак коридора, я быстро нагнал Гроховски.

— Даниил!

Тот изумленно обернулся на мой крик. Подойдя, я снова проникаюсь неприязнью.

— Оденкирк?

— Ты сказал, что видел ее и общался с ней.

— Ты про кого?

— Про Мелани.

— Ах, да! — Его лицо исказила надменная улыбка. — И что?

Безумно хотелось расспросить, как она, что делает, что думает, спрашивала ли обо мне. Но не хочется унижаться перед Гроховски, который поиздевается надо мной, если чуть приоткрою истинного себя. Он уже хищнически скалится из-за столь личной темы. Передавать через него записки нет смысла. Так же, как и просить, чтобы передал Мелани дословно: «Не могу без тебя. Люблю. Прости».

— Сможешь передать кое-что от меня?

— Ну?

— Передай ей, что я сожалею о своих поступках в отношении нее.

— Всё?

— Да.

— Хорошо, передам. — Мое сердце радостно бьется в предвкушении, несмотря на то, что Даниил безразлично отворачивается от меня и идет к выходу. Надеюсь, Мелани поймет меня и простит. К сожалению, не могу с ней объясниться вживую. Но зато теперь имею шанс быть понятым на расстоянии.

Примечания:

* Persona suspecta — подозрительная личность

Карцер II

Резкий пронизывающий ветер кончается в ту же секунду, как мы проходим через портал. Вот я была на крыше, растерзанная людьми, которых люблю, и вот я уже нахожусь в вязкой тишине какого-то здания. Резкий переход — другая реальность. Передо мной теперь стелется длинный коридор какой-то гостиницы с красным ковром на полу, слева сплошное окно во всю стену, из которого виден заснеженный лес и горы. Здание, похоже, стоит на возвышенности. Ели расстилаются зелено-белым ковром у подножья здания — и ни намека на деревню, городок и вообще на присутствие других людей. Наверное, так и живут в горнолыжных гостиницах, которые строят для желающих по-настоящему уединиться. Здание большое, полуизогнутое, и мы где-то на этаже десятом, судя по виду из окна. В коридоре тепло, но сам пейзаж и этот белый синеватый свет зимы за блестящими окнами футуристического отеля морозит и заставляет ежиться.

— Где мы?

— Здание Сената. Карцер. — Архивариус идет деловито, я еле успеваю за ним. Напротив этого длинного окна расположены «номера», но вместо цифр на дверях висят маленькие дощечки для надписей мелом, на некоторых начертано что-то, кое-где прикреплены планшеты с листами на двери, как на кроватях у пациентов в больнице. Новое пространство и окружение даже отвлекают от головной боли и усталости. Сам Архивариус выглядит порождением этого места, как призрак, ей-богу. Черный человек в черном костюме в пустом серо-голубом коридоре с противной бордовой ковровой дорожкой, напоминающей ковролин в отеле Парижа. Безлюдно. Ни звука. За окном снег. Лишь наши утопающие мягкие шаги.

— Это что-то типы тюрьмы? — Я пытаюсь разрядить обстановку, меня пугает эта тишина и холодный свет.

— У Сената нет тюрьмы.

Это точно. Я знаю об этом. Они лишь временно держат в карцере, а потом либо уничтожают, либо придумывают другое наказание, либо отпускают. И вот мы останавливаемся у одной из дверей. Батлер подходит и пишет на доске мелом мои имена: «Анна Шувалова//Мелани Гриффит», после чего открывает дверь, приглашая войти.

Вхожу в комнату. В самом деле, похоже на отель: кровать, тумбочка со светильником, маленький стол и стул, стационарный телефон, графин с водой и Библия. Всё. Телевизора и радио тут нет, как и холодильника и прочей техники.

— Вам запрещено выходить из комнаты и общаться с кем-либо извне, кроме Архивариусов.

Я киваю в ответ, оглядывая свою клетку. Вспоминаю, как приехала в Саббат и тоже привыкала к пустой комнате.

— Вот вам новая одежда. Прошу сменить. — Он кивает на кровать, на которой лежит белая футболка и джинсы, рядом предметы нижнего белья. И стоит, выжидательно смотрит. До меня медленно доходит.

— Вы хотите, чтобы я это сделала при вас? — Он утвердительно кивает; нельзя понять, что он думает, по его лицу — одна сплошная суровая маска.

В полном замешательстве беру одежду и бреду в сторону в ванны.

— Нет. Нужно сделать это при мне.

— Зачем? — Кровь бросается мне в лицо.

Он что, извращенец?

— Я должен проследить, чтобы все ваши вещи были отданы Сенату до суда. Чтобы при вас не осталось ни одной личной вещи. И чтобы ни на одном предмете на вас не было магического воздействия.

Теперь понятно. Всё это напоминает тюрьму строго режима, а я — главный преступник-рецидивист.

Я стараюсь не смотреть на Архивариуса, который кажется безучастным к происходящему. Раздевшись донага, надеваю чистое сенатское белье на свое грязное тело, которое еще сохранило запах и воспоминания о прикосновениях Рэя. Архивариус забирает всё: мое испорченное платье, нижнее белье, кольцо, даже туфельки. И снова я возвращаюсь к тому, от чего уходила: у меня ничего нет. И никого… Они где-то там. А я здесь с ужасающей головной болью и вернувшимися воспоминаниями — блок Лукреции снят. Уж лучше не воспоминала бы. Права Реджина, прошлое мешает жить — оно возвращает все к тем же ошибкам.

Я выпиваю таблетку от головной боли, оставленную по моей просьбе Архивариусом, затем иду в душ, смывая грязь и запах Рэя. Всё. Я ничья. Падаю на кровать и засыпаю.

Очнулась я ночью, в темноте и тишине незнакомой мне комнаты, где даже запахов лишних нет. Стерильная реальность. Карцер.

Проморгавшись, я включаю свет, который своим расположением в комнате напоминает мою больничную палату, он даже звенит электричеством в проводах и нитях накаливания так же. Подойдя к окну, вижу черноту — ни единого огонька. Наверное, там тоже лес с заснеженными вершинами. Прильнув щекой к стеклу и сильно скосив глаза, я попыталась рассмотреть окна соседей, есть ли такие же полуночники, что и я, но, так как здание стоит дугой и наши комнаты на внешней стороне, то разглядеть соседа нереально. Все продумано и рассчитано до мелочей. Вздыхаю, слушая, как вздох проносится в тишине карцера. Ощущение, что мира нет, есть только эта комната с включенным светом и я. Наверное, чистилище — такой же карцер: еще не ад, но и не свобода. Сиди и раскаивайся за прошедшую грешную жизнь… Может, я умерла? Вдруг меня убили на крыше здания или раньше, теперь я действительно в чистилище? Нет, вряд ли, Рэй не может быть плодом моей фантазии — у меня слишком скудное воображение для такого. Значит, убили на крыше…