Опрометчивые желания

«Страдалец!» — внутренне вскипела Виктория, но вслух сказала:

— Тогда не стоит тратить его на недомолвки. Говори, милый братец, всё, зачем пришел. Я не буду больше перебивать и отвлекать тебя своими шутками.

Норвард застыл с прищурено-смешливым взглядом, а потом глаза вновь обрели ту холодность и злость, с которой он зашел в комнату. Он снова заговорил.

— Хорошо. Люблю деловой подход. Бал состоится завтра. Твое присутствие обязательно. Платье и что там еще необходимо тебе из женского убора принесут завтра утром. Помочь с нарядом придут несколько горничных. Живых, как ты понимаешь, поэтому говорить с ними не стоит, иначе мне придется отрезать им языки.

Виктория глотала его слова, каждое из которых отзывалось гулкой пощечиной.

— Как ты понимаешь, есть еще одно условие, ты будешь в маске. Ты же не хочешь, чтобы наши высокородные гости увидели твое изъеденное хворью личико?

Виктория кивнула, пытаясь проглотить налипший в горле ком.

— И маску ты оденешь прежде, чем к тебе придут горничные, — сказав это, Норвард развернулся и направился к двери. И, уже закрывая ее за собой, добавил, — если хочешь, твой верный слуга поможет тебе ее надеть?

Виктория не выдержала, схватив со стола вазу — единственное, что можно было подержать в руках в этой комнате, и швырнула ее в брата. Но он, похоже, ждал чего-то подобного, быстро прикрыл дверь. Ваза со звоном разлетелась о железные вкладки двери и осыпалась крупными осколками на пол.

— Сама, так сама, — сказал брат из-за двери и зло расхохотался. На этот раз — искренне.

Просторная маска, полностью закрывавшая лицо до подбородка и зашнурованная на затылке, не давала Виктории рассмотреть все как следует. Вертеть же головой по сторонам, словно она никогда не была на балу, казалось неприличным.

«Милочка, и вы еще думаете о приличиях?!», — смеялась над собой Виктория, но нормы приличия, вместе с языками и законами правописания, вбитыми чопорными учителями, помимо рассудка брали свое.

А между тем в зале, озаренном необычным голубоватым светом, было великолепно! Как давно уже Виктория не видела такой роскоши! Как давно она не выходила на свет и не вдыхала полной грудью не просто свежий воздух, а аромат роз и орхидей?! Хотелось веселиться, кружиться, петь и унестись вихрем в танце под аккомпанемент оркестра, расположившегося на балконе.

Но вместо этого она прижалась к колонне, стараясь слиться с ее тенью. Пугали посторонние взгляды — любопытные вначале и полные отвращения и жалости после того, как ее представили. Конечно, маска на лице наследной принцессы не осталась не замеченной. Что думали они о Виктории? В какие страшные болезни из приписанных ей братьями они верили? Зато Норвард и Джейкоб, казалось, совсем не замечали присутствие сестры. Зачем им всё это? Для чего они вытащили Викторию на свет Божий, и уж тем более, на суд людской? Как бы то ни было, они, похоже, совершенно списали ее со счетов. Для них она лишь выродок, от которого рано или поздно надо избавиться. Виктория понимала это сейчас как нельзя лучше. Это сидя в заточении в пыльной комнате хочется поскорее свести счеты с жизнью, а здесь, среди изысканных блюд, блистающих нарядами и драгоценностями дам и лоском — кавалеров, хотелось жить. Как же Виктории захотелось жить! И не как раньше, а по настоящему — полной хозяйкой всего, что могли разглядеть глаза сквозь узкие прорези маски.

— Позвольте пригласить вас.

Виктория вздрогнула. То, что ее пригласили — это было невозможно! Она ослышалась! Да, да, всего лишь приняла сказанное кому-то другое на свой счет… Виктория завертела головой, но это лишь вызвало улыбку у мужчины лет двадцати в опрятном, но сделанном из дешевого тусклого сукна, смокинге. Он еще раз склонил перед Викторией голову и протянул руку в приглашающем жесте.

— Не откажите старому другу.

Виктория вздрогнула. Всмотрелась в его лицо, насколько получилось: смазанные черты, голубые глаза, острый прямой нос и длинные тонкие губы, словно кто-то ножом разрезал рот. Память зашевелилась, отдавая тягучей болью — где-то видела похожее, когда-то очень давно… Кажется, даже потешалась над «лягушачьей» улыбкой.

— Генри?! — замирая от удивления, Виктория сделала ответный поклон и вложила ладонь в протянутую руку. Она показалась огненной, а собственная — ледяной и скользкой. — Генри Трейтор?

Он улыбнулся, кладя руку Виктории на талию, а она готова была заплакать — девять лет прошло с тех пор, когда они вместе рвали яблоки в королевском саду и шутили над гувернанткой мисс Альбертц. Ощущение, словно под веки насыпали песка, показалось необычным, а всё потому, что Виктория давно перестала плакать.

Вместе со слезами к горлу подступила обида на годы в заточении и мраке. Отец не слишком баловал дочку. Жену он не любил и после смерти Елизаветы открыто стал сожительствовать с вдовствующей супругой мелкого скотопромышленника Дианой Эшли, от которой уже успел прижить двух сыновей. Братья были намного старше Виктории и как незаконнорожденные не имели права наследовать трон.

Но тем не менее, отец ввел их в фамильный замок в окрестностях Винздора и от слуг и подданных требовал послушания и уважения большего, чем для будущей королевы. А саму Викторию постепенно устранил от общества. Ей запретили выходить в город, а потом — и в сад, учителя приходили на дом и давали уроки в комнате с задернутыми шторами.

Когда Георг отправился к праотцам, сыновья заняли его место, опираясь на билль о наследовании Елизаветы Первой, долгое время прозываемой в народе Королевой-Девственницей. К сорока годам она наконец-то решилась заключить брак и завести потомство. Поговаривали, история с рождением Эдуарда Александра на самом деле «дурно пахла». Тяжело больной принц Австрии, супруг Елизаветы, не мог зачать ребенка, к тому же после рождения наследника некоего Эбенизера Пинчера произвели в рыцари. Но годы прошли, стирая истину и застывая сухими строчками хроник. А в них оставался лишь закон, запрещающий наследовать трон тем, кто не способен дать потомство. По Англии же каждую осень расползались слухи, что юная претендентка на трон страдает от тяжелой болезни и неизвестно, дотянет ли до свежей травы.

С выбором спутниц жизни братья Эшли не задержались, однако, обзавестись детьми так и не смогли. Но и Виктории от этого легче не становилось. Как только подошла пора, когда ее не грешно стало выдать замуж, Англию наводнили новые сплетни, что юная наследница чрезвычайно дурна собой: многочисленные язвы и родимые пятна, уродливо искривленный нос и длинные уши. Чтобы не шокировать чудовищем народ и даже собственных слуг, правящие братья Норвард и Джейкоб издали указ, навсегда заточивший сестру в родовом замке…

Жизнь пролетала перед глазами, а Генри все кружил Викторию по залу под неодобрительные и удивленные взгляды гостей и хозяев.

— Вы прекрасно танцуете. Все-таки мистер Морган сумел научить вас держать спину и отсчитывать ритм, — склонившись, прошептал Генри.

Только в этот короткий миг Виктория порадовалась, что лицо ее скрыто под маской. Иначе на бледных щеках горел бы рябиновый румянец. Смущение овладело сердцем, превращая язык в кусок ваты. Пока Виктория лихорадочно соображала, что ответить, почудилось, что по спрятанным под маской и собранным в строгий пучок на затылке волосам словно пробежались чьи-то пальцы.

— Думаю, Их Величества напрасно пошли на уступки Палате Лордов и Совету и допустили вас на бал. Конечно, их рассказ о том, насколько вы уродливы и больны и меня не оставил равнодушным, но, Бог мой! Как чудесна ваша талия и как прелестны плечи…

Викторию бросило в жар. Приличие диктовало тут же залепить развязному кавалеру пощечину, но рука, вложенная в его ладонь, не желала слушаться, а сердце еще выше вздымало грудь. Виктория еще думала, что ей ответить, или как отплатить Генри за такой неоднозначный комплимент, как вдруг музыка стихла. Джентльмены засуетились, провожая дам к местам для отдыха, в одиночестве разбредались по залу, ловя прислугу с закусками и бокалами на подносах. Но Генри не спешил покидать Викторию. Он наклонился ближе, всматриваясь в узкие щелки прорезей для глаз, а потом произнес: