Страница 10 из 21
– Хорошо, – сказал бизнесмен, – а этот ваш друг отвертку в руках держать умеет?
– Если не умеет, – научим, – ответил Гартин. И они ударили по рукам. Жить стало веселее. В то время даже 150 долларов были для нас большими деньгами. А на дворе уже был май 1992-го. В середине месяца сотни две старших офицеров, таких же, как и мы с Гартиным заштатников, собрали в большом зале Минобороны. Перед нами выступил только что назначенный новый министр обороны России генерал армии Павел Грачев. Когда Гартин с места задал ему какой-то вопрос, Грачев узнал его и воскликнул:
– О, старый знакомый! Вы как здесь оказались, замполит? После совещания зайдите ко мне, поговорим!
Я целый час кругами ходил вокруг белого здания Минобороны на Арбате, ожидая Гартина. Он вышел из подъезда с таким выражением лица, словно выиграл миллион в лотерею. Мне не терпелось поскорее расспросить его о разговоре с министром. Мы прошли в сквер, где над высокими кустами цветущей сирени возвышался бронзовый бюст Фрунзе. Сели на скамейку, закурили. Там Гартин и признался мне, что Грачев предложил ему генеральскую должность в нашем бывшем ГлавПУре. Сказано это было таким пресным тоном, словно речь шла не о генеральском звании, а о покупке мешка картошки.
– Ну а ты, – ты что? Что ты ответил? – нетерпеливо спросил я Гартина. Он посмотрел на меня насмешливым взглядом и ответил:
– Я отказался.
– Ты что, с ума сошел?! – воскликнул я, – тебе что, в этой нашей бригаде по сборке мебели каждый день генеральский пост предлагают? Я не пойму тебя!
Гартин курил, поглядывая то на цветущую сирень, то на бронзового Фрунзе.
– Вот эти же самые слова – «я не пойму тебя», – мне и Грачев раза три сказал, – раздумчиво вымолвил Гартин и продолжил, – а я ответил… Я ответил… Мол, так и так… Спасибо за доверие, Пал Сергеич, но я не смогу руководить людьми, которые будут считать меня блатным… А для меня важнее не красные лампасы на штанах, не шитая звезда на погонах, а чистая совесть. Ну что я тебе детские вещи говорю! Легко получить должность по протекции… Но есть еще и моральное право командовать подчиненными. Так вот там, в ГлавПУре, такого права у меня больше нет.
Высказав мне все это, Гридин снова замолчал. Затем азартно продолжил:
– Нет, ну ты сам подумай… Что люди будут говорить обо мне? Что Гартин «на халяву» получил генеральскую должность из рук Грачева? Поймал за хвост синюю птицу на похоронах Союза?
После этих слов Гартин тоном матерого кадровика-мецената вдруг спросил меня:
– Ты в референты министра обороны пойдешь?
По тону этого его вопроса я понял, что он уже дал согласие служить в референтуре министра и брал меня с собой. Я согласился. Ну не собирать же мне на Арбате офисную мебель, ожидая еще неизвестно сколько решения моей военной судьбы!
Гартина вскоре назначили начальником группы референтов министра обороны России, а меня – его заместителем. Мы денно и нощно писали речи и доклады министра на совещаниях, коллегиях, сборах, конференциях.
Однажды Гартина срочно вызвали к Грачеву.
– Кажется, мы допустили какой-то ляп в тексте речи или статьи министра, – мрачным тоном высказал он догадку и ушел. Но оказалось, что причина вызова к министру была совсем иной. Офицеры контрразведки засекли сына Гартина на каком-то антипрезидентском митинге и просигналили «наверх».
– Петр Петрович, – сказал Гартину Грачев, – ты поговори с сыном, поработай с ним. Ты же политработник, так сказать, инженер человеческих душ! А то как-то нехорошо получается, – сын референта министра обороны – экстремист… На президента бочку катит. А если до Ельцина дойдет? Борис Николаевич меня не поймет. И я буду вынужден тебя уволить…
Судя по тому, что Гартин продолжал служить, его сын светиться на оппозиционных митингах вроде перестал. Но своих «экстремистских» убеждений Юрий не изменил, – я судил об этом во время наших встреч с ним на квартире Петра Петровича.
– Вот как выпьет стакан водки, – так и прет на меня буром, – с усмешкой говорил мне Гартинстарший, и опасливо поглядывал на сына.
– Как у вас с совестью, товарищи офицеры-коммунисты? – снова и снова «наезжал» на нас Юрий. – Сдали Советский Союз без единого выстрела и спокойно водку пьете? В прислугу Ельцину подались?
– Мы служим не Ельцину, а народу! – сколько раз тебе говорить?! – почти вскричал в тот раз Петр Петрович, – пить меньше надо!
Таким злым я его еще никогда не видел. Впрочем, вру, – видел. Было это в тот день, когда нашей группе референтов было приказано готовить письмо министра на имя Ельцина. Кто-то надоумил Грачева предложить Президенту России издать указ о том, чтобы армия «переприсягнула» ему. Мы должны были подготовить обоснование под такой указ. Дескать, нехорошо получается, – армия наша уже Российская, а почти весь личный состав служит под советской присягой.
– Никаких обоснований мы готовить не будем, – решительно сказал мне Гартин, – глупость все это! Присяга не костюм, который можно поменять! Я сам Грачеву об этом напишу и в глаза скажу!
Служебную записку Грачеву он написал. Прочитав ее, я сказал Гартину, что это не записка, а рапорт с просьбой об увольнении. Но он от своего не отступил. Отнес свою записку в приемную министра. И в тот же день Гартин получил ее обратно. В левом верхнем углу, наискосок, хорошо знакомым нам корявым грачевским почерком было написано: «Тов. Гартин! Не суй свой нос не в свое дело! Иначе уволю!».
Грачев Гартина не уволил. Но и с идеей «переприсяги» носиться перестал.
…Только на четвертый день пурга на Новой Земле стихла и мне удалось улететь. Я сидел у теплой трубы в чреве Ил-76 и думал про Гартина, вспоминал некоторые эпизоды нашей совместной службы. В памяти моей одна за другой мелькали давние картины событий.
…Была осень 1993 года – бурная и страшная осень. Кремль и Верховный Совет грызлись, как кошка с собакой. Ельцин приказал Грачеву подогнать танки к парламенту и усмирить взбунтовавших депутатов. Я хорошо помню тот вечер, когда полковник Гартин зашел в мой кабинет растерянный и бледный:
– У тебя водка есть? Налей.
Он выпил полстакана, а закусил дымом закуренной сигареты. Я видел, как дрожали его руки, – дрожали так, что огненный лепесток зажигалки никак не мог достать до края сигареты. Он смотрел на меня глазами человека, который боялся сообщить мне о смерти кого-то очень близкого. Я заволновался и почти вскричал:
– Да говори же, черт побери, что случилось?!
– Налей мне еще, – тихо сказал он и снова закурил. Затем долгим, изучающим взглядом вперился в мои глаза и похоронным голосом произнес:
– Мой Юрка тоже засел в Верховном Совете… Он там помощником у Руцкого… А завтра утром Грачев будет стрелять по нему из танка… Ты понимаешь, что происходит? Это же гражданская война! Брат на брата… Отец на сына… Сын на отца… Я должен спасти сына!
Я тоже пил водку с Гартиным и, как мог, успокаивал его. Прилично захмелев, мы решили вместе идти к Верховному Совету, чтобы вытащить из него Юрия.
Я предложил Гартину для пущей маскировки переодеться в гражданку.
– Что?!!! Что?!!! – вдруг страшным рыком зашелся он, – в какую гражданку? Это от кого я должен «маскироваться»? Это кого мы должны бояться? Тех, кого обязаны защищать?
Мы надели полковничьи шинели и двинулись к выходу из здания Минобороны. В коридорах была какая-то паническая суета – полковник и даже генералы шустро бегали, как посыльные солдаты. Суетились и какие-то гражданские люди с автоматами.
Прапорщик, дежуривший на посту у входа в Минобороны со стороны метро «Арбатская», проверил наши документы и предостерег нас:
– Товарищи полковники, я не советую вам выходить на улицу. Там опасно.
Сквозь толстые дубовые двери мы слышали шум разъяренной толпы.
– Открывайте дверь, товарищ прапорщик, – решительно приказал Гартин, – я хочу поговорить с народом!
Прапорщик открыл нам дверь и я вышел на улицу следом за Гартиным. В этот момент плотная толпа разъяренных людей с арматурными прутьями и милицейскими резиновыми дубинами захватила нас… Я лишь успел заметить, как слетела офицерская фуражка с головы Гартина и чьи-то грязные сапоги тут же растоптали ее – прямо перед моим носом, разбитым о мостовую…