Страница 18 из 26
Митрополит Алексий поднимает вопрос об освобождении некоторых архиереев, находящихся в лагерях и тюрьмах.
Сталин говорит: «Представьте список, рассмотрим». Когда список рассмотрят, выяснится, что в живых осталось только двое.
Сталин говорит, что Церковь может рассчитывать на всестороннюю поддержку правительства. Потом обращается к митрополитам: «Вот мне доложили, что вы очень плохо живете: квартирка тесная, покупаете продукты на рынке, нет у вас никакого транспорта. Правительство хотело бы знать, какие у вас нужды». Сталин продолжает: «Правительство вам предоставит завтра же трехэтажный особняк в Чистом переулке, который ранее занимал немецкий посол Шуленбург». Через несколько минут митрополитам принесли план особняка с садом и подворными постройками.
Сталин добавляет: «На рынке покупать вам неудобно и дорого. Поэтому государство обеспечит вас продуктами по государственным ценам. И еще. Мы предоставим вам две-три легковые автомашины с горючим». Сталин провожает митрополитов до дверей.
Затем дает указание о создании Совета по делам Русской Православной Церкви. Его возглавит начальник 4-го отдела III управления НКВД Георгий Карпов, который ранее организовывал слежку за церковными иерархами. Сталин говорит Карпову: «Своей деятельностью больше подчеркивайте самостоятельность церкви». Потом Сталин обращается к Молотову: «Надо сообщить населению о встрече с митрополитами».
Поместный собор, несмотря на указание Сталина о большевистских темпах, собрать не удалось. 8 сентября открыли Архиерейский собор. Если переводить на партийный язык, Архиерейский собор по сравнению с Поместным – это как Пленум ЦК в сравнении со съездом. Патриархом избран митрополит Сергий. Патриарх Сергий, а после его смерти патриарх Алексий называли Сталина богоданным вождем.
Еще до встречи с церковными иерархами Сталин принимает решение о роспуске Коминтерна – международной коммунистической организации, созданной для пропаганды и экспорта мировой революции. Сталину больше неинтересна мировая революция. Он начинает строить большевистскую империю с сильным великодержавным акцентом и соответствующей внешней политикой. Война, в которой уже очевиден поворот к победе, – отличное для этого время. Сталин чувствует его безошибочно.
После войны, когда Василевский станет министром обороны, у него будут очень сложные отношения со Сталиным. Старший сын Василевского, Юрий, вспоминает: «Отец позвал меня и сказал: „Если со мной что-то случится, ты будешь за старшего. Не подведи”». Ситуация усугубляется тем, что сын Василевского женится на дочери Жукова Эре. Сталин после войны крайне противится дружеским отношениям между главными полководцами прошедшей войны. Семейные связи вообще негласно запрещены.
Младший сын маршала стал архитектором.
Маршал Василевский иногда, представляясь, говорил: «Я – отец известного архитектора Василевского».
1944
11 июля 1944 года в Москву на станцию Москва-Товарная Западной железной дороги прибывает 11 эшелонов. В них десятки тысяч немецких пленных. В Москве их размещают на территории Московского ипподрома.
17 июля в 11 утра 57 600 военнопленных, в числе которых более тысячи офицеров и 18 генералов, трогаются в путь. Их ведут по Ленинградскому проспекту и улице Горького. На площади Маяковского шествие раздваивается, направо и налево по Садовым. Пять часов пленные немцы идут по московским улицам. Москвичам о предстоящем шествии сообщили лишь 17-го утром, по радио и в «Правде». Но на улицах было много народу. И все сохраняли спокойствие, молчание, почти тишину, было слышно только шарканье ста с лишним тысяч ног. Владимир Высоцкий, которому в это время шесть лет, высовывается в форточку из квартиры в доме на Каретном и кричит: «Гитлер капут!»
Шествие немецких военнопленных по Москве в документах НКВД проходит под названием «Большой вальс».
Шедшие по Москве немцы взяты в плен только что войсками 1-го, 2-го, 3-го Белорусских фронтов. Их плен – результат идущей полным ходом операции по освобождению Белоруссии. 1-й Белорусский фронт возглавляет маршал Константин Рокоссовский.
Белорусская операция, или операция «Багратион», начинается 24 мая 1944 года. Окончательный план наступления отрабатывается в Ставке 22 и даже 23 мая.
Действия левого крыла фронта Ставкой одобрены. На правом крыле Рокоссовский предлагает нанести два удара.
Причем оба удара должны быть главными. Это идет вразрез с установившимися взглядами, согласно которым при наступлении наносится один главный удар, для чего и сосредотачиваются основные силы. Предложение Рокоссовского о двух ударах встречает резкую критику. Верховный главнокомандующий и заместитель Верховного главнокомандующего Жуков категорически против. Рокоссовскому дважды предлагают выйти в соседнюю комнату и продумать предложение Ставки. Каждый раз Рокоссовский возвращается и вновь отстаивает свое решение. Сталин утверждает его план наступления. Так вспоминает этот эпизод Рокоссовский. Теперь фрагмент из воспоминаний Жукова:
«Существующая в некоторых военных кругах версия о „двух главных ударах” на белорусском направлении силами 1-го Белорусского фронта, на которых якобы настаивал К. К. Рокоссовский перед Верховным, лишена основания. Оба эти удара, проектируемые фронтом, были предварительно утверждены И. В. Сталиным еще 20 мая по проекту Генштаба, то есть до приезда командующего 1-м Белорусским фронтом в Ставку».
Отношения Рокоссовского с Жуковым непростые. Спустя годы Рокоссовский пишет о тяжелейшем ноябре 41-го под Москвой:
«Напрасно некоторые начальники думали, что только они желают успеха, а к остальным нужно применять окрики и запугивание. К этим лицам я бы отнес и нашего комфронтом. Доходило до того, что начальник штаба армии Малинин упрашивал меня намечать КП в стороне от дорог, желая избавиться от телефона ВЧ, по которому ему приходилось выслушивать внушения Жукова. Вспоминаю, как после разговора по ВЧ с Жуковым я вынужден был заявить, что если он не изменит тона, то я прерву разговор с ним. В тот день грубость переходила всякие границы».
В 20-х числах ноября 1941 года после очередного разговора с Жуковым Рокоссовский выходит на дорогу и под ураганным огнем у деревни Пешки пытается остановить отступавших. Кто-то кричит: «Что вы делаете, товарищ генерал!» – и вытаскивает его из-под огня.
«А что мне оставалось делать, – скажет потом Рокоссовский, – если за невыполнение приказа остановить противника я отвечаю головой? Чем я могу его задержать. Вы же сами видите».
Рокоссовский вспоминает январь 1942 года, когда после победы под Москвой наше дальнейшее наступление жестоко захлебывается. Он пишет:
«Ведь было совершенно ясно, что противник, хотя и отброшен от Москвы на сто с лишним километров, еще не потерял своей боеспособности, а у нас нет сил на разгромный штурм. Необходимо накопить силы. Почему же, в таком случае, мы продолжаем изматывать не врага, а себя в бесперспективном наступлении? Чем руководствовался знавший обстановку командующий Западным фронтом, мне и до сегодняшнего дня непонятно».
Командующий Западным фронтом – это Жуков. Временами, когда Рокоссовский говорит о Жукове, разговор на самом деле получается о другом, то есть о Сталине.
«Бесконечные попытки наступления в январе 1942-го – это грубейшая ошибка Ставки Верховного главнокомандующего. Это несостоятельная наступательная затея, которая выгодна только врагу».
И дальше на разных страницах полного варианта воспоминаний, опубликованного только в 1997 году, Рокоссовский будет повторять:
«Желания Ставки не соответствуют возможностям войск. В поспешных мероприятиях Ставки отсутствует дальновидность, необходимая для столь ответственного органа».
Кроме того, Рокоссовский пишет:
«Мне неоднократно приходилось сталкиваться с фактами, когда заместитель Верховного главнокомандующего Жуков и начальник Генштаба Василевский в период решающих событий находятся у командующих фронтами, в войсках, а Верховный главнокомандующий остается в Москве. Один».