Страница 17 из 26
Ватутин звонит Сталину, предлагает наступать первыми. Сталин говорит Василевскому, что предложение Ватутина заслуживает серьезнейшего внимания. Василевский говорит Сталину, что для нас было бы гораздо выгоднее, чтобы враг первым начал наступление. 2 июля Василевский получает информацию о неизбежности немецкого наступления до 6 июля. Он сообщает об этом Сталину, просит разрешения предупредить фронты, он зачитывает Сталину подготовленный проект директивы для фронтов. Сталин утверждает текст директивы.
4 июля в плен захвачен немец 168-й пехотной дивизии. Он сообщает, что войскам розданы на руки сухой паек и порции водки и что наступление начнется 5-го. 5 июля немецкое наступление начинается. Оно идет меньше недели и заканчивается провалом. Провал – это поражение в танковом сражении под Прохоровкой. Василевский в воспоминаниях сухо напишет: «Мне довелось быть свидетелем этого титанического поединка двух стальных армад». Плюс приведет текст письменного донесения Сталину о ходе танкового сражения. Этот документ заканчивается словами: «Донесение задержал в связи с поздним прибытием с фронта. 2 часа 47 минут. 14.07.43. Из 5-й гвардейской танковой армии».
Потом будет первый салют за Орел и за Белгород. И московским детям, сохранившим ужас перед бомбежкой, дома будут объяснять, что это просто салют, а они еще долго не будут в это верить.
В декабре в Харькове, освобожденном в результате Курской операции, начнется судебный процесс над тремя эсэсовцами и одним русским, занимавшимися умерщвлением людей при помощи специально оборудованной машины. Казалось бы, те, кого судят, – всего лишь мелкие чины в огромной системе уничтожения. Главный обвиняемый – некий капитан Вильгельм Лангхельд, остальные в еще меньших чинах. Русский – не начальник полиции, а шофер душегубки. Но это первый процесс за войну. Те, кого судят, стараются добросовестно отвечать на вопросы. Но никак не могут вспомнить, сколько убито по их приказу. 200 человек, 300 или несколько тысяч. Русский обвиняемый испытывает уважение к газовой технике, говорит: «Я считал, что эта казнь гуманная». Они рассказывают, что они расстреливали 450 душевнобольных и оттуда, из толпы расстреливаемых, раздался крик: «Сумасшедшие, что вы делаете!» Константин Симонов, бывший на процессе, пишет: «Они спокойно говорят про себя: „я убил”, „я застрелил”, „я затолкнул их и запер”, „я нажал на педаль газа”. И в этом „я”, „я”, „я”, повторявшемся день за днем в зале суда, было что-то неправдоподобное даже после того, что я видел на войне».
Всех четверых приговорили к публичному повешению. Симонов пошел на площадь. Он пишет: «Немцы до последней секунды силились держать себя в руках. Шофер душегубки Буланов падал на землю, вывалившись из рук державших его людей, и был повешен как бесформенный мешок с дерьмом. Толпа на площади, пока шла казнь, сосредоточенно молчала. Я ни тогда, ни потом не раскаивался, что пришел туда, на площадь. Говорю только о себе, потому что такие вещи каждый решает сам для себя».
1 декабря 1943 года Сталин прилетает в Баку из Тегерана со встречи с Черчиллем и Рузвельтом. В Баку он пересаживается в поезд. Поезд, идущий в Москву, остановится на станции Сталинград. Сталин совершит поездку по городу, точнее, по тому, что осталось от города. В декабре 43-го Сталинград для Сталина – это не город, разрушенный до основания. Сталинград – это поворот, крутой поворот, после которого стал возможен тот разговор, который состоялся у него, Сталина, с Рузвельтом и Черчиллем в Тегеране. Конечно, прежде всего с Рузвельтом. Им обоим импонирует система послевоенного регулирования международных отношений, в которой США и СССР отводится главная роль. Черчилль не слишком верит в сотрудничество с СССР после войны. Когда обсуждалась перспектива открытия второго фронта, Черчилль выступил за высадку союзных войск на Балканах.
Черчилль рассчитывал преградить путь советским войскам в Юго-Восточную Европу и таким образом предотвратить разрастание советского влияния. Но Рузвельт и Сталин настаивают на том, что второй фронт должен быть открыт на севере Франции. То есть союзные войска пойдут не наперерез, а навстречу советской армии.
И эта договоренность в Тегеране достигнута: второй фронт будет открыт на севере Франции в мае 44-го. Поддержка Сталина Рузвельтом объяснима. Сталин обещает Рузвельту после капитуляции Германии вступить в войну против Японии. Хотя это будет нарушением пакта о нейтралитете с Японией, который СССР подписал в апреле 41-го и который спас СССР от нападения на Дальнем Востоке. Блестящую операцию против миллионной японской Квантунской армии в 45-м спланирует и осуществит Василевский.
Сталин уже завершает поездку по Сталинграду. Вокруг – куски стен, пустые коробки домов, кучи щебня, в которых копошатся одинокие черные фигурки людей. Итак, в Тегеране достигнуто соглашение по Польше. Восточная граница Польши останется там, где она проведена по договоренности с Гитлером в 39-м. А западная польская граница отодвигается до Одера, теперь уже по согласованию с Англией и США. СССР в 43-м уже разорвал отношения с польским правительством в эмиграции и создает на территории СССР «Союз польских патриотов», формирует польскую дивизию. Это начало пути к установлению в Польше нового просоветского строя. Договоренность в Тегеране с союзниками об увеличении польских земель на Западе означает расширение территории будущего влияния СССР в Европе.
О разделе Германии пока не договорились. Сталин садится в поезд на сталинградском вокзале и едет в Москву. В Сталинграде он был в простой шинели и фуражке без знаков отличия. В Тегеране – в горчичного цвета военной форме, которая блистала благодаря только что введенным в Красной армии погонам.
Погоны, от которых Красная армия отказалась после революции, введены вновь в январе 43-го. 17 января 1943 года газета «Известия» публикует приказ народного комиссара обороны И. В. Сталина № 25 «О введении новых знаков различий и изменениях в форме одежды Красной Армии». Почти вся вторая полоса газеты – это фотографии новых шинелей, кителей, мундиров и фуражек. Василевский пишет: «Когда принималось решение о введении погон, Сталин попросил начальника тыла генерала Хрулева показать погоны старой русской армии. Разглядывая их, Сталин обратился ко мне: „Товарищ Василевский, покажите, какие погоны вы носили в старое время”».
Погоны, царские мундиры реабилитированы в 43-м. Правда, в форму со стоячим воротником впервые с послереволюционных времен были одеты солдаты, выстроенные перед прилетевшим в Москву Черчиллем еще в августе 42-го. Но до Сталинградской битвы это носило разовый характер. В 43-м извлеченные на свет погоны и мундиры для Сталина – это атрибуты возрождающейся империи, его империи. И не единственные атрибуты. Василевский пишет: «Должен, к слову, заметить, что и ордена Суворова, Кутузова, Александра Невского, Нахимова учреждены также по предложению Сталина. В его кабинете в годы войны висели портреты Суворова и Кутузова». В 43-м Сталин отказывается от старого гимна – «Интернационала». «Интернационал» создавался в 1888 году как международный революционный гимн пролетариата. Впоследствии стал гимном СССР. Летом 43-го Сталин заказывает новый национальный гимн. Текст редактирует лично.
Тогда же, в 43-м, Сталин совершает разворот в отношении Православной церкви. Вечером 4 сентября Сталин обменивается мнениями с Берией и Маленковым по вопросу, следует ли ему принимать митрополитов Сергия, Алексия и Николая. Все сходятся на том, что следует. Звонят патриаршему местоблюстителю митрополиту Сергию. После 25 лет большевистского террора в отношении Церкви митрополиты впервые приезжают в Кремль, где их принимает Сталин в присутствии Молотова. Сталин благодарит Церковь за патриотическую работу в годы войны.
Сталин интересуется, какие основные проблемы стоят перед церковью. Митрополит Сергий отвечает: «Главная проблема – выборы патриарха, но в условиях войны собрать Поместный собор трудно, понадобится время».
Сталин спрашивает: «А нельзя ли проявить большевистские темпы?» И отдает распоряжение о привлечении авиации для транспортировки участников Поместного собора.