Страница 18 из 20
Пол от тяжести, а я…
Не, ну ни за что не поверю, что только у меня есть пара косяков, кои промелькнули сразу после этой фразы.
Все после «я все знаю» вздрагивают, вспоминают, что именно какая-то сволочь может знать и откуда, а потом быстренько прикидывают, где лучше прикопать труп этого слишком знающего.
Так что повод вздрогнуть был и у меня.
Спрашивать, что ж ты, солнце рыжее, знаешь, я не стала. Сложив руки на груди, стояла и ждала продолжение речи артиста погорелого театра.
Из кухни на шум с бананом в руке выглянул Дэн, на штанине у него повис Сенечка. Енот, имея на редкость целеустремленный вид, пытался вскарабкаться повыше, жадно тянул лапы к банану и тихо возмущенно фыркал-сопел.
- Что, Канатчикова дача начала давать гастроли? – с интересом глядя на павшего ниц Вениамина, хмыкнул Дэн.
Я закусила губу, чтобы не рассмеяться.
Веня же поднял голову, с ужасом уставился на Дэна и трагически провыл, вопрошая:
- Кто, Варечка? Кто это? – пошел на понижение до страшного шепота и... – На кого ты меня променяла в этот раз?!
Дэн поперхнулся.
Сенека замер, забыв на миг о банане, что уже был пару раз надкушен.
- Я знаю, что тебя бросил тот гадкий человек, которого ты предпочла мне тогда, - продолжил трагедию в духе Шекспира Вениамин Вассерман, по которому, судя по скрытым талантам, должны рыдать все театры начиная с Большого. – Но теперь обжегшись и зная, что я всегда и все для тебя, ты снова выбираешь не меня! Почему, почему, Варя?! Ведь я люблю тебя! Боже, только ты знаешь, как сильно я ее люблю!
Веня закатил глаза к потолку.
Зря, бога там точно нет.
И почему только боже?! Весь родной истфак тоже в курсе, и Ромка с Милкой, а теперь еще и Дэн с Сенечкой знают.
На последних я и покосилась, помахав за спиной рукой, мол, валите отсюда.
Конечно, они меня сразу послушали.
Да-а-а, в моих мечтах.
В жизни эти двое меня нагло проигнорировали и продолжили с любопытством наблюдать за страдальческим монологом влюбленного. К тому же Сенечка, что таки добрался до банана и ручек, с Дэном от этого самого банана откусывали попеременно.
И глядя на все это хотелось то ли заорать, то ли захохотать.
Кажется, на Канатчикову дачу поеду первой я.
- Варенька, я говорил с мамой, - Веня, не вставая с колен и выставив перед собой букет, пополз в мою сторону, - она согласна, что ты переедешь к нам. Она приняла мой выбор!
Ну как так-то, Соломония Яковлевна?! Наша с вами хоть и единственная, но незабываемая встреча у дверей института успокоила меня, что вы будете стоят до последнего, умрете, но золотце свое в мои алчные руки не отдадите!
Я ведь поверила, а вы…
Нельзя так жестоко подставлять людей!
- …мама поняла, что я сильно тебя люблю, когда я две недели отказывался кушать ее тейглах[1]! – Веня признался с гордостью.
Дэн скептически хмыкнул… почему-то над самым ухом, щекоча кожу, и едва слышно поинтересовался:
- Помочь или как?
- Или как, - также тихо пробормотала я, - уйдите лучше.
Дэн не ответил сразу, и пока он молчал, Веня замер у моих ног и, вскинув вверх руку с букетом, закончил.
- … и теперь я жду только твоего ответа, Варенька. Ты переедешь к нам с мамой и будешь моей девушкой?
Вопрос повис во враз наступившей тишине, потонул в ней, а я неловко качнулась назад, почти падая на руки Дэна.
Он удержал и за плечи приобнял, а потом отодвинул в сторону и, шагнув к Вене, присел около него.
- Слушай, кончай комедию играть, - как-то проникновенно-угрожающе и тихо произнес мой сосед, - Варя никуда не переедет и девушкой твоей не будет.
- Почему это? Чем ты лучше меня?
- Ничем, просто она УЖЕ моя девушка и я тебе ее не отдам.
Вениамин гордо удалился вместе с букетом и… моим хорошим настроением.
А к шести вечера снова начался дождь, затянуло все небо низкими серыми тучами, потемнело враз, и я окончательно впала в тоску и меланхолию.
Не люблю дождь.
И Веню, после которого настроение стабильно в минус.
Еще сосед удивил.
Можно сказать защитил, ответил за меня, когда я не могла сказать ни единого слова. И думается, что Владик ни разу так не поступал. Он презрительно кривился, издевательски смеялся, но никогда мне не помогал.
И надо сказать спасибо, соседу, но Дэн после дневного демарша закрылся в комнате и учил свою биологию, а на пойти постучать и сказать у меня сил нет.
Завтра скажу.
А сегодня гора подушек у открытого балкона, миска попкорна, ноутбук, дремлющий Сенечка под боком и телефон в руках. Я звоню Милке, которая благополучно не отвечает и не выводит из меланхолии, не соглашается с тем, что Веня полный придурок, а я не полная дрянь, игнорирующая порывы большой, светлой.
Надоев слушать гудки, откладываю телефон и придвигаю ноут.
Значит-с, Варвара Алексеевна, будем сами справляться, фильмами. Старыми, любимыми, проверенными не одной депрессией.
Имитатор с Уивер, Игра с Дугласом и Пенном или Сердцеедки снова с Уивер?
Как в детстве, эники-беники ели вареники…
Выходит Игра.
Десять минут фильма и в комнату со стуком заглядывает Дэн.
- Что?
Сенечка, в наглую перебравшийся мне на живот, лениво приподнимает голову.
Дэн ж неожиданно спрашивает:
- С тобой можно?
Я пожимаю плечами, но пододвигаюсь и спрашиваю:
- Игру с Дугласом смотрел?
- Нет.
Он подходит, хмыкает, глядя на стоящий на кухонной табуретке ноут, и садится рядом.
- А как же биология?
Спрашиваю, когда Николас ван Ортон-Дуглас прощается с женой, и кошусь на Дэна.