Молчи обо мне

Но… что-то не так.

Я веду плечами, словно между лопатками засел раскаленный дротик, и из отравленного жала в кровь просачивается странное беспричинное беспокойство.

Это словно взгляд в спину, в затылок.

Я собираюсь оглянуться, но звонок телефона останавливает меня на половине пути.

Это Игорь.

— Женя, нам нужно встретиться, — после почти официального приветствия говорит он. — Это очень важно.

— Я не согласна на примирение, — напоминаю я. — Прости, но от того, что ты будешь названивать мне каждую неделю, ничего не изменится. Вернись к Юле и сыну. Посмотри уже правде в глаза и признай, что именно такая женщина тебе нужна.

Я не ругаюсь, не язвлю и не иронизирую, потому что только сейчас, когда мне есть с чем сравнивать, понимаю и чувствую разницу, между мужчиной, который хочет развестись, и мужчиной, который находит причины быть рядом с «плохой женой» даже после развода. С Юлей у Игоря почти тоже самое, что было у меня с Артемом: тяжелые болезненные отношения, где один творит, что хочет, а другой позволяет это делать.

— Мне нужна твоя помощь, Женя, — просит Игорь. — Час времени — это много?

— Да, — уже чуть более резко отвечаю я, потому что противный зуд смещается со спины на затылок, а потом — на лицо. Я физически ощущаю прикосновение взгляда к подбородку, челюсти… — Я не хочу повторять твои ошибки, Игорь. Мы разводимся. Я целый год помогала тебе своим терпением. Прости, но повторять это я не хочу и не буду.

Лука научил меня быть слабой рядом с ним.

И стервой, когда его нет поблизости.

— Я хочу забрать опеку над сыном, — почти с отчаянием выдыхает Игорь. — И мне нужно, чтобы…

— Хорошо, — перебиваю я. — Тридцать минут.

Мы договариваемся встретиться в сквере неподалеку от моего дома.

Когда официантка приносит мою термокружку, я поднимаюсь, набрасываю на плечо шубу и совсем чуть-чуть поворачиваю голову, когда настойчивый взгляд совсем уж откровенно шарит по моей фигуре.

Живот сковывает ледяными тисками, ноги на секунду слабеют до потребности снова сесть.

Мне показалось?

Это ведь не может быть он.

Это не может быть Артем.

Два года прошло. Мы не написали друг другу ни буквы, не обменялись даже точками в сообщениях. Почему именно сегодня, сейчас, когда я стою на пороге другой жизни, этот мужчина снова вторгается в мою реальность?

Я распрямляю спину, поправляю волосы и уверенно иду к выходу.

Он меня не узнал.

Или узнал, но не захотел поздороваться.

Или — я мысленно громко и зло смеюсь — узнал, но не вспомнил, кто я и что. Кажется, Артем любил шутить на эту тему и девушек с одинаковыми именами записывал в телефон под смешными прозвищами, чтобы не путать.

А я не была ни красавицей, ни умницей, и такие, как Артем, не помнят об МДЖ, когда те превращаются в БРФ — большой раздражающий фактор.

Поэтому — нет, я не повернусь и не сделаю шаг в прошлое.

Но у прошлого на меня свои планы.

Я понимаю это, когда выхожу на улицу, но крепкая хватка на локте заставляет меня остановиться.

Значит, все-таки узнал.

— Я надеялась, мне показалось, — не скрывая сарказма, признаюсь я.

— Привет, Женя, — здоровается Артем.

Впервые за два года я снова смотрю в лицо мужчины, которого любила больше, чем жизнь.

После нашего расставания — хотя точнее будет сказать, после того, как он ушел — я часто представляла нашу возможную встречу. Иногда это была какая-то романтическая сказка, где бы мы случайно столкнулись посреди Невского, посмотрели друг на друга и поняли, что нам суждено быть вместе. Иногда, когда мне было особенно больно, я «утешалась» тем, что представляла его на пороге моей квартиры: с извинениями, словами любви, к которым бы оказалась совершенно глухой. В своих фантазиях я наказывала его за всю боль и слезы, из-за которых моя подушка промокла насквозь.

Ну и, конечно, та запись в инстаграм. Мой последний крик в пустоту. Моя последняя мечта о нашем совместном счастье.

Были и другие глупые фантазии, из разряда тех, которые представляет любая женщина, когда от нее уходит любимый: глупости, глупости и еще раз глупости. Защитная реакция психики.

Но сейчас, когда между нами меньше метра, я не знаю, что чувствую.

Радость? Нет.

Счастье? Нет.

Удовлетворение от того, что он смотрит на меня как-то… совсем не так, как смотрел раньше. Нет, это не коленопреклонный восторг, и радости в его глазах вряд ли больше, чем в моих. Просто тот Артем, которого я знала, всегда смотрел на меня сверху вниз, всегда с подчеркнутым снисхождением и изредка даже гладил по голове. Не скрывая, что я для него просто маленькая глупая Женя, зверушка, с которой было хорошо и комфортно, пока она не стала лезть на руки и просить почесать за ухом.

Смешно, но меня не злит наша встреча, меня злят воспоминания, которые, словно сточные воды, разом прорывают плотину моего покоя. Артем просто катализатор. И пока я не захлебнулась, лучше избавиться от его влияния.

И заодно от его пальцев на моей руке, потому что это касание мне неприятно. Оно жжет, словно клеймо.

— Убери руку, пожалуйста, — спокойно прошу я, представляя, что даю указание одному из своих сотрудников.

Артем на секунду сводит брови, но демонстративно убирает ладонь, пряча руки в карманы пальто.

Он почти не изменился, хотя годы оставили на его лице достаточно отметин: морщины в уголках глаз стали глубже, седина с висков перебралась почти до самой макушки. Наверное, поэтому он стрижется так коротко: пытается выглядеть немного моложе. Хотя, конечно, он из того сорта мужчин, которых возраст делает только лучше: такие всегда нравятся женщинам, если только вы не девочка пубертатного периода — и любой мужчина старше Джастина Бибера априори дряхлый старик.

— Ты спешишь? — Артем заглядывает мне за спину. Что он там ищет? Мою компанию? — Я могу подвезти.

— Я спешу. И я за рулем. — Мой голос — как песок в Сахаре, и хочется прокашляться от противной колючей сухости в горле.

— Ты вроде всегда хотела «Кайен», — продолжает Артем. Теперь понятно, что он искал. — А «Гелик» считала мужской машиной.

О чем мы говорим? Зачем? Почему не сделали вид, что обознались, что приняли случайных, немного похожих, людей за отголоски прошлого?

— «Кайен» на плановом техосмотре. — Я позволяю себе единственную эмоцию и щедро приправляю ею мимолетную улыбку. Надо же, не забыл, что я хотела и о чем мечтала. — Рада, что ты помнишь обо мне так много.

Артем тоже выкраивает усмешку: ту самую, «знаменитую», от которой я когда-то напрочь теряла голову. Фирменный коктейль «Холостяк»: пополам Абсолютной свободы и Пофигизма, разбавить шипучим Сарказмом, пара капель Иронии и щепотка Эгоизма.

Я не хочу прислушиваться к своим чувствам, искать в себе тайные знаки, намеки на то, что мне уже все равно или наоборот — у меня до сих пор не отболело. Это не имеет значения: случайные встречи после двух лет тишины, обречены кануть в лету.

Мы абсолютно чужие друг другу.

Я… не знаю этого человека.

— А ты научилась иронизировать. — Он как будто пытается улыбнуться. — Глупо спрашивать, как у тебя дела.

— Да, глупо.

Я достаю ключи от машины и взглядом в сторону даю понять, что у меня нет времени на разговоры о прошлом. Но и грубить, выдавливать злорадство тоже не буду — просто не могу. Мне внезапно абсолютно пусто внутри. Я словно долго-долго бежала за поездом, выдохлась, упала, но продолжала ползти, сдирая колени, потому что должна была успеть хотя бы в последний чертов вагон. А когда он, внезапно, сделал полный круг и остановился прямо возле меня, не осталось сил даже радоваться.

— Извини, я правда очень спешу. Уверена, ты тоже. — Улыбаюсь. Не ему — себе самой. — Ты же всегда чем-то очень допоздна занят.

— Можем выпить кофе, сделаю ради тебя исключение, — предлагает он.

Так искренне, как будто ему внезапно захотелось узнать, что со мной стало, поделиться своими печалями и радостями. Не просто как со случайной знакомой, а именно со мной.