Страница 20 из 42
Нож прижимается сильнее к моему горлу, и я чувствую слабое жало, когда он слегка прокалывает мою кожу.
— В своих мечтах, ты не так себе это представлял? — насмехаюсь я, сухая пыль под моим лицом щекочет мой нос, когда я вдыхаю землю подо мной, небольшая ноющая боль в моём животе, говорит мне о том, что рана, которую я недавно заклеил, — разошлась.
— Я сказал… — он наклоняется, усиливая давление коленом на мою поясницу своим весом, но я воздерживаюсь и не вздрагиваю. — Перевернись, бл*дь!
Мой член дёргается и начинается наливаться в полномасштабный флагшток из-за того, что я улавливаю его восхитительную властность. Доминирующее положение здесь по-прежнему принадлежит мне. Не многое нужно, чтобы сбросить его, и я знаю, что он не будет использовать свое оружие никак, кроме как в качестве угрозы. Он хочет этого слишком сильно.
Он хочет меня слишком сильно.
Я медленно двигаюсь, но, конечно же, только тогда, когда его вес приподнимается, и как только я оказываюсь на спине, он прижимает меня коленями с обеих сторон моих рёбер. Одна его рука удерживает лезвие чуть выше моего кадыка, другая отчаянно освобождает член из его расстегнутых штанов.
Затем он надо мной, двигая своим сильно сжатым кулаком по большой гладкой длине, его лицо искажается в безумии — смеси похоти и агрессии, трансформирующие его прекрасные черты лица во что-то обнажённое и первобытное. И несмотря на то, что он на краю своего контроля, он так ни разу не разорвал зрительный контакт, не даже когда ревёт от своего освобождения, резко и тяжело дыша, раскрашивает моё лицо струями своей спермы.
Его кулак замедляется, его глаза спокойные, и он смотрит вниз на меня с комбинацией удовлетворения и ужаса.
— Теперь чувствуешь себя лучше? — спрашиваю я своим спокойным, полностью контролируемым, практически скучающим тоном, не выдавая ни капли того хаоса, который чувствую внутри. Но мой член имеет собственное мнение, когда пульсирует напротив щели в его задницу.
Его глаза вспыхивают: тьма, безумие и проклятие циркулируют в их коричневых глубинах, а затем он на мне. Его рот нападает на мой в жестоком поцелуе. Зубы, языки, губы — всё борьба за превосходство, пока кровь и сперма не смешиваются в вихре опрометчивого коктейля разврата в моих вкусовых рецепторах.
Это не поцелуй — это битва.
Это война монстра и добычи — только теперь он стал хищником, и это заставляет меня захотеть его ещё сильнее.
Когда Джеймс отрывает от меня свой рот, мой монстр мурлыкает от удовлетворения из-за пореза на его губе, оставленного его зубами.
— Вот теперь, я чувствую себя лучше, — заявляет он. Его пристальный взгляд резкий и неумолимый. И только тогда я вижу нож, отброшенный на пол сбоку от меня. Я позволил ему взять его. Я позволил ему спровоцировать борьбу, и я позволил ему пустить первую кровь.
Но не в следующий раз. В следующий раз он взмолится о спасении.
В следующий раз я уничтожу его.
Глава одиннадцатая
Джеймс
Я потерял свой чёртов разум.
Вот что произошло.
Я прихожу к осознаю того, что полностью безумен, пока мы едем на машине к объекту «Доминиона» в соответствии с полученными новыми разведданными. Моя глотка всё ещё ободрана, и я до сих пор чувствую вкус Люка Хантера на своем языке.
Я просто больной и сумасшедший мудак, спятивший от того, что Люк сделал со мной, а затем я с ним — средь бела дня, на открытом воздухе, под ранним утренним солнцем, видимые Богу и всем остальным.
Мы не сделали это под прикрытием ночи.
Мы не скрыли нашу развращенность в тенях. Мы позволили тьме стереть солнечный свет и сделали это под пение птиц и цветение природы. Мы покрыли новый день плащом зла и покончили со всеми отговорками от этого… от нас… будучи не больше, чем просто двое мужчин, борющихся с плохими парнями.
Это действо сделало нас ничуть не лучше тех плохих парней… извращенных, злых и безнравственных… и видит Бог, если я не хочу повторить это снова.
И снова.
— Я бы предложил монетку за твои мысли, но это так банально, — начинает Люк, прерывая тишину между нами. — Кроме того… — дьявольская усмешка приподнимает уголки его губ. — Я уже знаю все твои мысли.
Я игнорирую его слова-насмешку и спокойно отвечаю:
— Мы должны сосредоточиться на Фёдорове. Если это изолятор временного содержания, мы можем столкнуться с армией.
— Сегодня мы просто наблюдатели. Разведчики, если пожелаешь. Уверен, ты знаком с концепцией. Нет никакой необходимости нам «светиться».
Ублюдок ухмыляется.
— У меня нет проблем с самоконтролем, — категорически заявляю я.
И снова эта самодовольная улыбка притягивает мои глаза к его губам. Эти зверские грёбаные губы.
Я моргаю и отворачиваюсь в другую сторону от него, сморю на проезжаемые мимо поля, на то, как фермеры собирают урожай, а рогатый скот скитается по лугам.
— Мы бросим машину примерно в мили от места, — произносит он несколькими минутами позже. Теперь тон его голоса деловой. — Подойдём сзади фермерского хозяйства с левой стороны, там, где снимки со спутника показывали небольшую лесистую местность.
— Здорово, — саркастически отвечаю я. — Больше деревьев.
Руки Люка напрягаются на руле, но он больше ничего не произносит, пока мы не достигаем отмеченной точки в миле от нашего места назначения, и он начинает выдавать мне приказы, как будто я один из его людей, а не равный ему. Как будто он не обошёлся со мной грубо и жёстко своим членом всего лишь час назад или около того.
— Я понял, — отбриваю его я и, как только он заканчивает, беру дополнительную обойму для моего пистолета, и прикрепляю ещё один нож к моей лодыжке. — Я был в бесчисленных разведывательных миссиях.
Он с издёвкой хохочет, пока не прижимается ко мне в тот момент, когда наклоняется в багажник автомобиля, чтобы захватить снайперовскую винтовку. Движение гарантировало, что я почувствую каждый дюйм его эрекции, заполняющую его брюки.
— Осторожнее, Джеймс, — шепчет он мне в ухо. — Ты не готов ко всему, что я мог бы обрушить на тебя.
Моё дыхание перехватывает, яйца подтягиваются, и каждый волосок на моём теле встаёт дыбом, как будто он наполнен электричеством, а я — проводник.
— Ты и понятия не имеешь к чему я готов, — предупреждаю я, толкаясь бёдрами в его сторону достаточно сильно, чтобы заставить его громко выпустить воздух из лёгких, прежде чем перемещаю своё тело перед ним и без предупреждения хлопаю крышкой багажника, закрывая ее. — Давай, пошли.
Я не дожидаюсь, чтобы увидеть последовал ли он за мной. Мы идем в том направлении, даже если он хочет верить, что здесь он единственный лидер.
Я могу позволить ему думать, что следую за ним, но власть — это тонкое искусство восприятия. А Люк видит лишь только то, что я позволяю ему.
***
Менее чем через двадцать минут мы по-прежнему скрыты деревьями, и на первый взгляд перед нами заброшенный фермерский хутор.
— У них здесь есть где-нибудь охрана? — бормочу я сам себе. Моё пассивно-агрессивное отношение относится скорее больше к ситуации с Люком, чем к разведывательной миссии.
— Это бы привлекло лишь больше внимания. Разве не это подчеркивает тот факт, что они хранят здесь товар? Лучше всего скрываться у всех на виду, — как ни в чём ни бывало отвечает Люк. — Кроме того, они держат в кармане большую часть окружающих деревень. Никто из местных не будет достаточно глуп, чтобы пойти против них, а любой с достаточным количеством власти даже не имеет представления о их существовании. Это по-настоящему умно, — продолжает он. — Я должен отдать должное молодому щенку. Он научился на ошибках своего отца.
«Я что, слышу восхищение?»
Люк прекращает своё наблюдение и поворачивает голову, чтобы посмотреть на меня, его взгляд проникновенный.
— Ревнуешь?