Страница 14 из 17
Настя встаёт.
Н – Не хорошо, Даниил Сергеевич, стыдно должно быть.
Д – Не хорошо (в сторону, еле слышно)
Настя уходит. Даниил вздыхает и устало потирает глаза.
Сцена 5
Обстановка: дом, утро.
Действующие лица: Даниил, Анна, Елизавета
Даниил обувается в прихожей. Рядом, немного в стороне, стоит Анна, покорно ожидая возможных указаний.
Даниил заканчивает обуваться, распрямляется, на секунду задумывается.
Д – Анна…
А – Да.
Д – Позовите, пожалуйста, Елизавету Павловну. Я на улице буду.
А – Хорошо.
Анна уходит.
Даниил выходи на улицу; ждёт, опустив голову и о чём-то усердно думая.
Через некоторое время выходит Елизавета.
Е – Анна сказала, что вы меня звали.
Д – Да, я её просил. А проводите меня до машины (улыбается).
Е – Разумеется.
Неспешно направляются в сторону ворот.
Д – Я вообще… Конечно, не ряди того, чтобы вы меня проводили, звал. Я, Елизавета Павловна, извиниться хотел.
Е – Не стоит…
Д – Нет, я был не прав и я хочу извиниться.
Елизавета начинает улыбаться.
Е – Извинения приняты.
Д – Я вчера всё лежал и думал… Да, не прав я был, наговорил лишнего, не подумавши. Действительно, если представить…
Елизавета вздыхает.
Е – Лучше даже не представляйте. Это очень больно.
Д – Это я и понял. А Мария Фёдоровна часто… просила?
Е – Раньше ещё не очень; думала, конечно, но просить стеснялась. Потом, когда надежда в ней совсем угасла, она решилась и попросила… Владимира, вы же знаете, да?
Д – Да.
Е – Владимир мне рассказал. И мама всё ждала. А я ещё понять не могла, что она в последнее время так косо на Владимира смотрит? Только вчера, когда он про своё обещание рассказал, я всё поняла. Но я его не виню, я… Понимаю. Да, он должен был, но не смог, так же, как и я не смогла. Я представляю, как ему было трудно решиться, потому что мне было трудно точно так же. И вы, прошу, не судите Владимира строго за его слабость (улыбается).
Д – Я не осуждаю.
Е – И меня не осуждайте, я тоже слабая. А как мама просила… Да, в последнее время часто. Тут всё наложилось. И боль её, от которой невозможно было никуда деться, и наша боль, душевная, и то, что Владимир обещание не выполнил, и, а это, прежде всего, её смирение. Она уже распрощалась с жизнью, и жить не хотела. Потому, в последнее время, очень часто меня просила. И так, между делом, и намёкам, и на серьёзный разговор звала.
Д – Даже варианты предлагала?
Е – Конечно! Она рассудительная была. Самый её любимый вариант был – передозировка обезболивающего. Она не могла сама себе внутривенно укол сделать, поэтому и просила. Или ещё предлагала подушкой задушить, мол, у неё опять приступ был удушья, а я не успела. Тогда она говорила, что ты главное подушку не отпускай, как бы я ни брыкалась (грустно улыбается). Или даже предлагала ударить чем-нибудь тяжёлым в основание черепа, а потом сбросить с лестницы, мол, она сама с лестницы упала, споткнулась и головой неудачно ударилась.
Д – Страшные вы вещи рассказываете.
Е – А как слушать это страшно? Нет, не то, что она умрёт в итоге, это как раз и не страшно, а как вот я своими руками… Трусость человеческая, самая обычная трусость. А мама мне и так, и так, всё пыталась достучаться, а я… Боюсь, не могу и всё тут.
Даниил кивает.
Д – Да уж…
Е – Знаете…
Елизавета задумывается.
Е – Одно время мама почти совсем не ела. Просила, чтобы ей еду оставляли, а она потихонечку… Действительно, еда отбавлялась. А потом Анна не выдержала и призналась, что мама приказала ей еду понемногу отбавлять, чтобы незаметно было, что она не ест совсем и чтобы тем самым истощить себя, чтобы болезнь добила её наконец… Но Анна добрая. И болтушка. Не выдержала. Я тогда к маме пришла, говорю, заметила я, как Анна сегодня еду выбрасывает, объяснись, а сама улыбаюсь, мол чего это ты удумала… Да так с улыбкой дело и кончилось. А потом я ночь напролёт ревела.
Некоторое время идут молча.
Д – Не тираньте себя, я всё понимаю.
Е – Нет, мне и самой высказаться хорошо. Это всё… Чтобы вы слабость мою осознали, в какой ситуации я человеку не помогла. И почему помощь моя требовалась. Мне на душе легче становится, если вы знаете, вроде как прощения в вас нахожу.
Д – Да кто я такой…
Е – Вы тот, кто должен разобраться, у кого всё-таки хватило жалости и духу помочь моей бедной маме. Мы на вас все очень надеемся. Нам интересно.
Даниил усмехается.
Д – Да-а, всё равно как-то…
Е – Не продолжайте. Действительно, я становлюсь навязчивой.
Д – Нет, я в том смысле…
Е – Я наверняка знаю. Да и конечно подумать вам ещё надо, уж простите за прямоту. Но я понимаю, не думайте обо мне плохо.
Д – Я о вас обо всех думаю только хорошее, потому и не могу ничего понять.
Подходят к воротам.
Е – Вы обязательно разберётесь, Даниил Сергеевич, я в вас верю.
Даниил снова усмехается.
Д – Да уж, хотелось бы разобраться.
Е – До свидания. Вы звоните, приходите, вы нас совсем не затрудняете.
Даниил открывает ворота и выходит.
Д – Добрые вы… Всем бы такими быть.
Е – Спасибо, Даниил Сергеевич.
Д – До свидания. И ещё раз извините меня.
Е – Извиняю. До свидания.
Ворота закрываются.
Сцена 6
Обстановка: кабинет начальника, день.
Действующие лица: Даниил, Константин
Даниил сидит за столом, понуро опустив голову; Константин выжидающе на него смотрит. Немая сцена длится относительно долго.
К – Ну так что?
Даниил пожимает плечами.
Д – Не знаю. В общем, и с бабулей этой никаких зацепок, и с Алексеем непонятно.
К – А с Алексеем что?
Д – Да тоже как-то… Ну вот зачем он убил? Не понимаю, просто не понимаю. Вроде нормальный человек, адекватный, на психа не похож. Что-то он не договаривает, а вот что – не могу понять.
Константин кивает.
К – Ладно, с этим товарищем и так всё понятно, он уже никуда не денется, ну а с бабулькой-то что делать?
Даниил довольно долго молчит.
Д – Висяк получается.
К – Висяк… Тебе самому-то не стыдно?
Даниил разводит руками.
Д – Ну не знаю я уже, что думать! Все там хотели, чтобы бабулька померла, буквально все. Кто из жалости, кто от чувства долга, кто от любви к ближнему своему…
К – Интересно…
Д – Но не врут они! Такая семейка… Необычная. Добрые прям…
К – Добрые, из жалости… А может и так? Почему нет?
Д – Да как-то… Нет, так оно и есть, и я всё понимаю. Но всё равно… (Даниил пожимает плечами). Не знаю.
К – Психи, они разные бывают. Я на своём веку столько дураков повидал… От большой и светлой любви чего тока народ не творит. Оно может и правильно творит, порою, а порою и что зря получается. И вот как судить? Закон любовь и жалость не учитывает. Это как на войне, добей, браток, а какое за это «добей» наказание, по закону? Трибунал, расстрел. А по совести? (пауза) То-то и оно. Так что всякое бывает.
Д – Бывает…
К – Помню я случай, я тогда ещё молодой был, в деревне работал. Убили деда, инвалида, ветераном был. Родных у него не было, дед совсем плохой стал, почти не ходил, от пролежней помирал. И кто-то сжалился над ним, застрелил. Но вот кто? Деревня-то большая, деда многие знали, а тогда ружья в каждом доме были. И ведь нашёл я его. Знаешь, как?
Константин выжидает.
Д – Как?
К – Кто мог сжалиться? Самый жалостливый, кому не всё равно. Остаётся только найти самого доброго гуманиста на селе и у кого духа хватит убить. Оказался там один, в войну санитаром работал, много повидал, имел опыт… добивания. А до войны на философа учился, гуманист тот ещё. Я с ним поговорил по душам, вижу, есть, что скрывать, а потом он и вовсе признался. Вот так.