Страница 27 из 38
«Вольность», «К Чаадаеву», «Деревня» совершенно недвусмысленно воплотили тенденцию к обособлению певицы Свободы. Но гони в дверь – влетит в окно! Послание «К Чаадаеву», начинающееся отрешением от «легких» устремлений, включает сравнение, явно навеянное музой-прелестницей:
Сравнение должно было бы восприниматься странным, неестественным, но волшебник Пушкин демонстрирует чудо: контрасты уравниваются, силы синтеза удерживают в единстве чрезвычайно разнородные детали. Образ жизни, который ведет Пушкин, явно противостоит аскетичной, спартанской модели поведения, которую культивируют декабристы. В конечном счете Пушкин оказывается проницательнее и дальновиднее, а его установка на полноту жизни – теплее и гуманнее: не противопоставлять одно другому, а уметь ценить все, причем с точной оценкой, что чего стоит.
Удивительно, что и слово «свобода» у Пушкина мерцает смыслами: это и состояние духовной раскрепощенности человека, это и явление общественное, гражданское, политическое. Разумеется, можно провести дифференциацию понятия, выделить тексты, где содержание слова конкретизируется, тяготеет к однозначности. Но для Пушкина более характерно, когда слово многозначно, и даже тогда, когда акцентировано одно значение, оно не исключает иных, а подразумевает их, контактирует с ними. Приведу здесь (чтобы к теме более не возвращаться) стихотворение 1821 года.
«Эллеферия» – по-гречески «свобода». Но это же слово – и женское имя; соответственно жанр стихотворения раздваивается: перед нами и политическое стихотворение, и любовное послание, где героиня – именно женщина с привычками, с характером и неотразимым обаянием. Как круто сказано: «пред тобой / Затмились прелести другие…» Утверждение допускает двойное толкование. Читаем стихотворение обращенным к женщине: здесь клятвенное предпочтение, отданное одной перед всеми остальными. Видим в послании обращение к свободе: речь идет об изменении приоритетов в иерархической шкале системы духовных ценностей. Пушкин демонстративно сводит воедино штрихи и детали, которым уместнее было бы образовывать собственные ряды, но поэту необходимо именно взаимообогащающее совмещение: обаятельное женское лицо только добавляет притягательности свободе; интимное чувство прекрасно уживается с чувством гражданским.
Умение преодолеть во многом внешнее противостояние музы-прелестницы и музы – певицы Свободы еще раз явлено Пушкиным, теперь как воспоминание, в восьмой главе «Онегина». Тут смешение особенно демонстративно, элементы противостояния двух обликов музы сняты совершенно. Решительно надлежит истолковать обозначение «молодежь минувших дней»: это молодежь декабристского круга. Однопланово показан и облик музы: резвая муза, ветреная подруга, вакханочка – это не комбинированный портрет, это нарочито однозначно показана хозяйка «изнеженной лиры». Но Пушкин находит точнейший ракурс: страстей много, а правит ими «единый произвол». Вот почему вакханочке не зазорно явиться на пир спартански настроенной «молодежи минувших дней»; в тон им она может выбирать и песни не развлекательные, а героические. Элементы картины разнородны, а сплав поразительно органичен; то и другое придает уникальность пушкинскому восприятию мира.
Теперь войдем в ту сферу, где муза-прелестница – полновластная хозяйка. Поэтическая тема «любовь» – это целый океан содержания. Любовь нескончаемо многообразна как гамма отношений, которые возникают между людьми. Слово богато – как мир.
Искрится оттенками это слово в лирике Пушкина. Казалось бы, его поздние лицейские стихи создают прочную базу для нового духовного взлета: элегический цикл обогатил поэта образом незабвенной, была дана клятва хранить эту любовь вечно. Вспышка платонической любви Пушкина просто удивительна силой потрясения; такие глубокие переживания не могут пройти бесследно.
Первые стихотворения петербургских лет подтверждают эти ожидания. Я уже обращался к посланию «К ней» (1817) в связи с рецидивом кризисных настроений и преодолением их. Необходимо отметить еще некоторые детали.
Закономерно ставятся рядом «любовь» и «добродетель». Это нормальное, единственно естественное сочетание, если в любви видеть приоритет духовного содержания: такая любовь облагораживает человека, развивает его внутренние силы, побуждает требовательнее смотреть на себя и вокруг себя.
А рядом с посланием «К ней» идут стихи о княгине Е. И. Голицыной, воссоздающие идеальный облик женщины; выпуклость портрета оттеняется контрастным отсветом. Опять на первый план выдвинуты духовные черты.
Здесь важно отметить равенство отношений и уровень, на котором оно устанавливается: рядом с духовно богатой женщиной в мужчине возникает стимул собственного внутреннего роста.
Стихотворения «Краев чужих неопытный любитель…» и «К ней», близко стоящие к элегическому циклу и перенимающие уровень духовного отношения к женщине, могли бы наметить устойчивую тенденцию. Этого не случилось. В стихах о Голицыной духовное поклонение женщине не предполагает иных, кроме духовных, отношений. В послании «К ней» вспышка влюбленности показана внезапной и мгновенной – «вдруг, как молнии стрела…» В контексте пушкинской лирики этого времени видно: так же «вдруг», быстро, как вспышка молнии, это чувство и гаснет.
Настроение стихов о Голицыной с поклонением духовно содержательному облику женщины быстро проходит. Пушкин не ищет новых кумиров и не возвращается к прежним. Этот факт подтверждает, что Бакунина, мимолетно посетившая Лицей и посеявшая некоторую смуту в сердце Пушкина (и его друзей), не может считаться прототипом и героиней его элегического цикла: это стихи не о реальной возлюбленной, а об отсутствии возлюбленной. Кстати, после Лицея какие-то отношения Пушкина с Бакуниной продолжались. В петербургские годы Пушкин пишет серию мадригалов (сохранившиеся – «Мадригал М…ой», «К. А. Б* * *», «В альбом Сосницкой», «Бакуниной»): часть из них поэт напечатал, другая часть дошла до нас разными путями, минуя печать. Они однотипны по настроению, форму варьируя. По одному варианту поэт сразу берет предельную ноту комплимента, возвысить которую, кажется, уже не представляется возможным; от заключительной строки ожидается разве что отступление, оговорка; но нет: поэт находит-таки возможность усиления комплимента. По другому варианту в комплимент, тоже неожиданно, включается нечто на него не похожее, даже колкость; заключительная строка опровергает предыдущее, все расставляя на свои места. Выбираю именно мадригал в адрес Бакуниной: