Страница 12 из 14
Аня знает, что второй вариант больше похож на правду. Правду, что по вкусу напоминает полынь и звучит как крики кладбищенских воронов. Девушка пытается привстать, но ноги скользят, утопая в хлипкой грязи. С горькой ухмылкой Анастасия смотрит вокруг: создаётся ощущение, что и природа сошла с ума – уже декабрь-месяц, а вокруг не снег, а мерзкая слякоть.
Декабрь. Месяц, столько значащий для неё… Как же было в колыбельной бабушки?
«Будешь ты в декабре вновь со мной, дорогая»
И вновь на дворе декабрь, пьянящий, будоражащий память, манящий заглянуть в самые сокровенные, так быстро растаявшие, счастливые сны… Анастасия оставляет беспочвенные попытки встать и со злости бьёт рукой по отвратительной тёмной жиже, заместившей снег. Она поднимает покрасневшие глаза к небу: с серого, похожего на дешёвую бумагу, небосвода падают первые снежинки. Чистые, ещё не омрачённые мерзкой грязью. Воспоминания, точно вьюга, врываются в память, срывая все оковы, все замки, что были поставлены.
Вот опустевший бальный зал и наивная, как ей тогда казалось, девчонка, вальсирующая в мёртвой тишине…
Вот холодное багажное отделение поезда Ленинград – Париж, и чьи-то тёплые руки, дружески похлопывающие по плечу…
И вот снова, эти руки, так крепко сжимающие в шаге от бездонной пропасти, эти глаза, в которых виден страх…
Эта улыбка, искренняя, чистая, когда они вновь оказались тут…
Улыбка исчезает, оставляя место лишь напрасной надежде. Хотя, тут места надежде нет. В этом мире каменных склепов и механических сердец она не нужна.
Старая колыбельная, под которую, словно в такт, падают лёгкие снежинки, словно спасает от этой бесконечной апатии и меланхолии. Хочется жить. Просто жить. Но возможна ли жизнь без веры, которой лишают? Возможна ли жизнь без надежды, которая умерла? Возможна ли жизнь без любви, любви, которую расстреливают у кирпичных стен?
Медленно, едва двигая замёрзшими ногами, девушка поднимается с места. Снежинки падают на обветренное лицо, покрасневшее от мороза. Сразу вспоминается нечто почти забытое: солнечный день, снег, падающий с веток деревьев и сверкающий серебром, смех, такой дорогой сердцу смех…
Раздаётся уродливый заводской гудок. Где-то воет собака. А она стоит, прислонившись к старому дубу, улыбаясь и плача одновременно.
========== Опальная царевна. Часть 3 - Как однажды в декабре ==========
Уже безумие крылом
Души накрыло половину,
И поит огненным вином
И манит в черную долину.
И поняла я, что ему
Должна я уступить победу,
Прислушиваясь к своему
Уже как бы чужому бреду.
А. Ахматова «Реквием»
Заунывные звуки метели за окном. Метель, метель – кругом только метель и точно ничего нет больше на свете! Где-то по окну бьёт ветка осины, с каждым ударом ломая всё больше прутьев. Пустота и тишина. И безумие. Безумие, так похожее на непроглядную ночь и седую метель.
Она сидит, прислонившись к едва тёплой батарее, и смотрит на стену, покрытую облупившейся жёлтой краской. Она так долго хотела забыть, кто она, что это фактически произошло. Эта девушка не помнит того, что произошло с ней даже совсем недавно: болезнь и безумие стёрли из памяти улыбающееся лицо пожилой женщины, её глаза полные счастья, мудрости и благородства. Почти забыто лицо, что когда-то было смыслом жизни, что когда-то было рядом…
Но что-то осталось. Чувство страха, накрывающее с головой, когда наступает темнота, чувство вины и ощущение того, что она что-то забыла. Что-то должна сделать. Но что – она не помнит.
Аня, наконец, выходит из оцепенения и поднимается. Медленно, точно сомнамбула, она идёт по холодному коридору, почти не понимая, где она. Кругом темнота и лишь по ежеминутным приступам удушливого кашля можно понять, что она всё ещё здесь.
Квинтэссенция страха – только так можно назвать тот мир, в котором она пребывает. Вечные страхи, навязчивая паранойя, боязнь всего, что только есть – всё это сделало из когда-то прекрасной девушки живую мумию.
Теребя в руках маленький кулон с надписью «Вместе в Париже», что по-прежнему висит у неё на шеё, девушка идёт вперёд. Ей абсолютно безразлично, что кругом лишь темнота и под ногами просыпаны ржавые гвозди. Она в своём мире. Она в своём сне. Сне, который может вскоре кончиться.
-Вальс кружил и нёс меня,
Словно в сказку свою маня,
Первый бал и первый вальс
Звучат во мне сейчас, - хриплым и осипшим голосом напевает девушка. Эта песня всё, что осталось у неё от прошлого. От прошлого Анастасии и от прошлого Ани.
- Аня! – доносится голос по пустынным коридорам. – Аня!
Девушка не помнит имени обладателя этого голоса, но бежит в поисках его. Она знает, он важен для неё, важен… Или был важен?
- Аня! – нет, определённо этот человек жив. Не могут ведь мёртвые так кричать?
Девушка идёт, совершенно не разбирая дороги. Если ещё десять минут назад она была в пустом корпусе ещё не до конца заселённого общежития, то теперь дошла до комнат, где временно расположились представители партии на их заводе.
В одной из комнат, несмотря на поздний час, всё ещё горит свет. Доносится чьё-то бурчание и шелест бумаги. За столом сидит человек, лицо которого закрывает какая-то папка. Он, быстро просматривая её содержимое, ставит какую-то отметку у себя в бумагах и откладывает в сторону. И сейчас в его руках папка некой Анны Броневской – девушки лет двадцати пяти. Несколько отметок:
«К уголовной ответственности не привлекалась, к кулацкому сословию не принадлежит».
На эти строки чиновник не обращает никакого внимания, зато следующие приписки заставили его задуматься, как следует:
«Замужем за Дмитрием Броневским, осужденным за мошенничество, разграбление государственной собственности», далее следовало ещё несколько статей и одна весьма красноречивая фраза – «враг народа».
На лице мужчины появляется довольная улыбка, кажется, он сможет выполнить план в этом месяце… Затем он вновь возвращается к чтению:
«В 1927 – выезд за границу. Пребывала там несколько недель…
… Работает на Ленинградском консервном заводе. Должность: кладовщица…
…С декабря 1932 года не появляется на работе по причине болезни: туберкулёз. Также, по словам её соседки, пребывает в отрешённом состоянии, часто видит галлюцинации, вызывающие у неё странные приступы: она то плачет, то улыбается. Говорит во сне, чаще всего это обрывки фраз: «Распутин, будь ты проклят», «проклятье Романовых», «жду тебя». Также зовёт своих родителей, мужа, иногда произносит следующие имена – Ольга, Татьяна, Мария и Алексей.
Заводской врач Дорофеев»
Чиновник довольно улыбается. Хоть что-то хорошее за этот вечер… Но всё же какое-то странное ощущение его не покидает. Странная догадка осеняет его. Он тут же бросается к подшивке французских газет десятилетней давности, что привёз ему друг – так, на всякий случай, если не для дела, так хотя бы печь топить. Мужчина раскидывает ворох пожелтевшей бумаги по комнате и, наконец, находит то, что искал. Парижская газета за декабрь 1927 года.
«Русская княжна Анастасия Романова в Париже.
Сегодня вечером, в резиденции Её Превосходительства княгини Марии Фёдоровны, состоится бал, посвященный этому событию…»
«Дважды пропавшая царевна.
…На балу, посвящённом возвращению княжны Анастасии Романовой, сама виновница торжества так и не появилась. Княгиня Мария Фёдоровна лишь сообщила, что её внучка сделала осознанный выбор и предпочла покинуть Париж. Где она находится, княгиня сообщить отказалась и лишь призналась, что счастлива за неё».
- Где ты? Где? Отзовись! – доносится хриплый голос из коридора. Чиновник подбегает к двери и видит какую-то девушку, забивающуюся кашлем. Он подходит к ней ближе, но та его словно не замечает. Рыжие волосы, голубые глаза…
- Анна Броневская? – осведомляется он.
Ответа нет. Девушка смотрит точно сквозь него. Туда – в противоположный конец коридора.
- Постой! Где ты? – она испуганно озирается по сторонам, и взгляд её начинает проясняться. Аня бросает взгляд на стоящего рядом мужчину, отчего её зрачки испуганно расширяются, а с губ слетает крик.