Страница 11 из 14
- Всю ночь ворочалась, - будто бы сама с собой продолжает бормотать женщина. – Бедная ты моя, - теперь уже почти по-матерински вздыхает она. – Что, Ань, чай пить будешь?
Девушка лишь кивает головой. Эти надоедливые сны лишают всяческого желания что-либо делать, даже жить. Она, молча, встаёт и подсаживается к своей соседке. Анна знает о ней всё: то, что Тамара дочь одного нэпмана, расстрелянного лет десять назад, вместе с её мужем и братом. За жизнь не держалась, если бы не дети в приюте. Болтлива, может утешить, иногда чуть строга, а о том безумии, что творится вокруг предпочитает молчать. Также как и о своих родственниках. А она о своей соседке не знает ничего. Впрочем, как и все остальные.
Анна… Девушка ухмыляется: ей смертельно надоело это имя, эта связь с прошлой жизнью, о которой ей так хотелось всегда забыть и которая теперь так и норовит занять место столь
недолго-радостной новой. Её настоящее имя Анастасия, но лучше никому об этом не знать. У неё взбалмошный характер, который она постоянно скрывает за маской безразличия, она умна и знает несколько языков, но постоянно притворяется, что даже не знает, как умножить сто на шестьдесят. Она привыкла ко лжи.
Анастасия… Это имя словно издёвка. «Воскрешённая». Да о каком воскрешении можно говорить, когда ей не хочется просыпаться по утрам? Кажется, в детстве она слышала об одной странной, совсем недетской игре: каждое утро, едва проснувшись, вспомнить ради чего нужно открыть глаза. Иначе – выстрел. Если бы она решила попробовать, то курок уже давно был бы нажат.
Ещё один день, ничем не отличающийся от других. Ранний подъём, потом долгая и скучная работа на заводе почти до позднего вечера. Каждый день она видит одно и то же: серое небо за окном, свист закипающего чайника, одинаковые лица работниц консервного завода, монотонный звук машин. Кажется, будто у прежнего разгульного, немного безумного, но прекрасного мира, забрали сердце и душу и заменили их железным мотором. Ей больно смотреть на заколоченные дома своих знакомых из прежней жизни, ей горько видеть, как на месте вековых лесов вырастают безликие города, лишённые сердца. Ей становится страшно при взгляде на этих людей: будто бы у них, действительно, не сердца, а какой-то грубый железный механизм.
Девушка всё ещё молчит, однако Тамара всё видит в её небесно-голубых глазах. Страх, боль и… капельку гордости. Женщина совершенно не понимает свою знакомую: нет бы рассказать что на душе, отчего у неё кошмары по ночам, ан нет! – гордая слишком! Прям, царевну какую-то из себя строит!
Анастасия боится своих снов: они слишком реалистичны, они слишком напоминают о прошлом. Сегодня ей приснился старый кошмар: ещё живая семья, ещё недавно бывшие так близко родные лица….
Отец и мать сидят на качелях и улыбаются. Под ногами зелёная, как изумруд, трава, над головой синее, словно сапфир, небо. Солнце пронзает своими золотыми лучами. Дети играют в тени деревьев. Девочки плетут венки из полевых трав, а маленький Алёша смеётся так звонко, точно серебряные колокольчики.
- Настя! – вскрикивает Ольга. Настя оборачивается и видит сестру лежащей на траве. Руки и ноги в нелепой и уродливой позе, а на груди алое разрастающееся пятно. Алое, как рубин, что когда-то был любимым камнем.
Остальных девушек нет: их не видно, однако отчётливо слышны их истошные крики. Такие, словно хоронят заживо.
Алёша, любимый брат, тоже куда-то исчез, только на пожелтевшей траве лежит его игрушка: деревянная лошадка, украшенная диковинной росписью, а теперь ещё и кровавыми пятнами.
Родителей нет: качели, с которых ещё несколько минут назад они смотрели на детей, одиноко поскрипывают в наступившей тишине.
С поседевшего неба падает снег. Такой горячий, словно кипяток. Только на сердце так холодно… Девушка наугад бредёт в густом буране. Хочется просто упасть и заснуть, только бы не видеть эту бесконечную белую мглу… Вдруг чьи-то горячие руки ложатся на плечи. Настя оборачивается и видит такое родное лицо:
- Дмитрий, - тихо шепчет она.
Он улыбается и молчит. Вдруг взмахивает рукой и словно белая пелена отступает: вот, там, вдали, там её дом! Ухоженный сад, бегающие взад-вперёд экипажи, ласковые взгляды, блеск бриллиантов и самоцветов… Бабушка, словно идущая вперёд…
Но так же мгновенно снег скрывает цветущий сад назад. Анастасия с удивлением озирается вокруг: небо сверкает красными огнями, то там, то тут вспыхивают огненные вспышки, повсюду слышен грохот разрывающихся снарядов… Дмитрий явно обеспокоен, в его глазах страх.
- Аня, беги! – кричит он, и девушку накрывает грохочущая тьма…
- Ань! Очнись! – кричит Тамара. Кажется, она на минуту забылась. Лицо женщины встревожено не на шутку. – Ты себя хорошо чувствуешь?
- Нет, - хриплым голосом едва успевает ответить девушка, прежде чем её начинает забивать кашель.
- На, выпей, - придвигает к ней кружку с горячей водой женщина. – Может, останешься тут сегодня? Нельзя ж идти такой больной. Я обо всём договорюсь.
Настя кивает и отходит к окну. Внизу нет ничего интересного, кроме засохшего куста шиповника.
Ветви чуть присыпаны снегом, а под ними – неприятного цвета грязь. Мимо с грохотом несутся уродливые грузовики, из большой мутной лужи пьёт собака.
Скоро станет тепло, снег растает, однако всё вокруг останется прежним. Всё, кроме шиповника. Он покроется свежей зеленью, а потом выпустит свои скромные розовые цветки. Несколько месяцев он будет дарить свой аромат, а потом появятся алые ягоды. Наступит зима, а потом всё начнётся по новой.
Среди этих безликих каменных склепов скромный шиповник – единственное живое существо. Сейчас он такой же, как и всё вокруг: сухой и безжизненный. Жёсткие колючие ветки сплелись в непроходимые заросли, а острые иглы словно выдают его желание выжить любым образом. Упрямые ростки лезут вглубь мёрзлой земли, даже в жёсткий камень, кроша хрупкий кирпич. Но наступит весна и он оживёт. Оживёт, несмотря ни на что, назло всем невзгодам.
Этот неприглядный с виду кустарник для кого-то символ здоровья, для кого-то вечной скорби. А колючие ветки – это не знак враждебности, он просто хочет жить, жить, как и все остальные. Несмотря ни на что.
- Что ты там интересного нашла? – собираясь уходить, спрашивает женщина.
- Надежду, - не отрываясь от окна, шепчет Анастасия.
========== Опальная царевна. Часть 2 - Оборвалось ==========
Мы встретились с тобой в невероятный год,
Когда уже иссякли мира силы,
Все было в трауре, все никло от невзгод,
И были свежи лишь могилы….
И ты пришел ко мне, как бы звездой ведом,
По осени трагической ступая,
В тот навсегда опустошенный дом,
Откуда унеслась стихов сожженных стая.
А. Ахматова “Из сожжёной тетради (шиповник цветёт)”
Тишину тяжёлого морозного воздуха нарушает уродливый заводской гудок. Здесь, в лесу, никого нет. Никого, кроме одинокой девушки, прислонившейся к старому дубу.
Вновь наступившая тишина, как невидимые нити, опутывает память стальной паутиной дней. Невозможно и пошевелиться, нельзя сделать и шага в сторону. Только делать, то, что велят. Ждать, когда тебе, как подачку бросают надежду. Любить, когда тебе дают эту возможность. Возможность, ставшую роскошью, ставшую чем-то невероятным и полузабытым. Умирать, сидя на снегу, когда всё обрывается: надежда, любовь и вера.
Анна закрывает глаза, по щеке бежит слеза, на полпути уже почти превратившаяся в лёд. Ей не хочется больше ничего, сейчас, когда у неё больше ничего нет. Даже нет надежды, похожей на тлеющий уголь. Она не ушла. Надежда умерла навсегда.
Перед глазами мелькают картинки ещё недавнего счастливого прошлого: дорогая улыбка, глаза, полные счастья и неоправданного юношеского оптимизма… В этом полуразрушенном мире мечты всегда рушатся первыми. Только сейчас Анастасия поняла, что вернувшись домой, она подписала смертный договор. Себе и Дмитрию.
Где он сейчас? За толстыми кирпичными стенами Крестов? Или в Трубецком бастионе? Где? Может, он сейчас, как и она, где-то смотрит на это серое небо, а может, уже и нет?