Страница 38 из 46
Её сменяла другая, мало чем отличающаяся от первой: такой же наряд, состоящий из свободных штанов и куртки, круглой шапочки и маски на лице. Только у первой из-под шапочки выглядывал светло-русый пучок с металлическими шпильками, а у другой – рыжий хвостик, перехваченный мягкой цветной резинкой. Вторая сестра не брала больную за руку, но иногда, подойдя близко, наклонялась к самому лицу, будто старалась уловить незаметное дыхание женщины.
Был еще один посетитель в этой палате. Он появлялся, когда сестры отодвигали марлевые занавески с окна и позволяли ему просочиться сквозь стекло и бесцеремонно усесться на кровать, занимаемую странно неподвижной больной. Солнечный луч скользил по белому покрывалу, по плоской подушке, высвечивал перепутанные пряди волос, бесцеремонно отыскивая в них серебряные нити седины. Особенно много яркого серебра было ближе к вискам – так седеет человек за секунды до встречи с ужасом или самой смертью.
Особенно бережно проходил солнечный луч через левый плотно забинтованный висок, ощущая под собой несмелое биение маленькой жилки, свидетельствующее, что женщина все-таки жива.
Но когда наступали сумерки, на лице женщины все яснее вырисовывалась маска смерти: глубже ложились тени под глазами, чернотой покрывались губы, кожа из бледно-желтой превращалась в синюшно-серую. Казалось, даже аппараты, отсчитывающие каждый толчок ее крови, удивлялись, что она еще жива.
– Думаешь, выживет? – послышалось неразборчиво из-за перегородки, где сидели сестра и дежурный врач.
– Кто знает. Внешних серьезных повреждений, сама знаешь, нет. Но удар пришелся по виску, а как теперь под коробушку заглянешь. Надо в область, снимок черепа делать да специалистам показывать. Но она не транспортабельна.
– А ты заметил, что она больше на мертвую смахивает, чем живую?
– Дорогуша, у нас какое отделение? Реанимационное, то есть оживляющее. Мы оживляем почти покойников.
– Все равно мне кажется, что ее уже нет, только оболочка осталась.
– Это ты про душу говоришь? Так у многих живых ее давно нет, а ничего, живут, двигаются, жрут, пакости другим делают.
– Я пятнадцать лет работаю, а таких здесь еще не видела, только в морге.
– Ладно, только ты свои соображения при себе держи, а то напугаешь родственников, и будут у нас еще пациенты.
Ненадолго установилось молчание. Было слышно, как свинтили крышку с термоса и полилась жидкость. По палате поплыл аромат хорошего кофе. Смачно захрустели печеньем.
– Мне ее дочку жалко. Придет, встанет, смотрит, смотрит. А потом слезки закапают. И ручкой все гладит щеку или волосы. А еще слышала, как эта кроха молилась, Бога просила да Богородицу.
– Не хлюпай, – ответил мужской голос, потом послышались шаги, и кто-то громким шепотом позвал:
– Доктор, зайдите…
– Я сейчас, – произнес врач, одним шумным глотком вытянув из кружки кофе.
Опять тишина, только слышны звуки приборов, да неясные шумы за двойными рамами окна.
Прошло еще несколько часов тишины.
В час, когда засыпают даже самые стойкие и привычные к ночным дежурствам медсестры и врачи, прибор рядом с женщиной стал издавать отчетливые щелчки, зеленая линия на экране будто подзарядилась от неведомого аккумулятора и пошла аккуратным зигзагом, характеризующим хорошую работу сердца. Вместе с этими изменениями, стали происходить неуловимые изменения в самом облике больной. Вначале ушла с лица мертвенная бледность, губы приобрели естественный цвет и не напоминали теперь губ покойника. Чуть заметно шевельнулись ресницы, а пальцы рук слабо заскребли по покрывалу. Вот раз-другой дернулась грудная клетка, пытаясь то ли вздохнуть поглубже, то ли выдохнуть. Нервным тиком задергалась щека. Еще усилие, и женщина со всхлипом вздохнула. Потом еще и еще. В горле зародился, но не мог выйти наружу стон или сдавленный крик. Гортань напряглась, четко обозначились жилы, кожа покраснела от усилий.
Задремавшей прямо за столом дежурной медсестре почудилось, что где-то рядом взвыла сирена, рождая ассоциации с пожаром или другой бедой. Потом она сообразила, что вой раздается в ее палате, подскочила, опрокинув стул, и чуть не снеся косяк, влетела в палату. Так и есть! Кричала женщина, которая неделю не подавала никаких признаков жизни. Да еще как кричала: с каждой секундой крик нарастал, в нем явственно слышались и страх, и боль, и душевная мука. Сестре стало жутко. Она выскочила в полутемный в этот предрассветный час коридор, и столкнулась со спешащим ей навстречу врачом.
– Что? Что случилось? – видно и ему стало не по себе от этого жуткого воя.
– Там эта… которая как мертвая была, стала кричать. Жуть.
– Идем.
Оттолкнув легонько медсестру, врач поспешно шагнул в дверь, натягивая на ходу маску. Автоматически взглянул на часы. Было три пятнадцать. В это время чаще всего умирают. Верно, агония, а жаль: сколько трудов, сколько надежд родных будет разбито в этот час.
Подойдя к кровати, врач остолбенел, рассмотрев страшное выражение лица у больной. Будто в ад заглянула, подумал он, хоть и был атеистом. Наверное, авария привиделась – последнее впечатление перед тем, как ушло сознание. Голова больной в напряжении поднялась, словно ее подушка обжигала, рот был оскален, и все тело напряглось и судорожно дергалось.
Забыв, что рядом стоит медсестра, врач подскочил к столику, выхватил из коробочки ампулу, зарядил шприц и, прижав руку больной своим левым локтем, всадил иглу в предплечье.
– Помоги, – крикнул он, стараясь удержать пациентку, которая не хотела или не могла успокоиться, – убирай все!
Медсестра, выйдя их столбняка, ловко освободила руку женщины от иглы, прикрепленной к внутренней стороне локтя, сняла присоски датчиков и, приговаривая «тише-тише», своей тяжестью придавила дергающееся и выгибающееся дугой тело к жесткому ложу. Через минуту она почувствовала, что женщина поддалась действию успокоительного, стала обмякать под ее руками, судорожные крики перешли во всхлипы, а из-под закрытых век полилась горячая влага.
Еще через минуту так и не очнувшаяся женщина вновь погрузилась в беспамятство.
Дежурный врач и медсестра спиной отходили от постели, на которой минуту назад в смертельном страхе выгибалась больная. Теперь она тихо лежала, но уже не напоминала мертвеца, а была просто пациенткой, которой нужна их помощь.
– У тебя там кофе еще остался? – устало опустился на жесткий стул врач. – Думаю, это кризис. Выживет.
Анна почувствовала на своих веках тепло, открыла глаза, но кроме бело-золотого круга ничего не увидела. В ушах стоял звон, словно маленькие колокольчики качались над нею, рассыпая свою нехитрую мелодию. Динь-динь-динь, слышалось ей. Она напряглась, чтобы понять, откуда исходят эти звуки, но ничего не получалось. Только серый туман начинал заволакивать яркое пятно перед ней, а ей оно так нравилось своей чистотой и теплым сиянием.
Утро, сообразила Анна, солнце. Опять эти звуки…Где Катя?
Она почему-то покачивалась в своей постели, словно старая нянька потихоньку толкала люльку рукой взад и вперед. Ей очень хотелось, чтобы качание прекратилось, но сил не было, чтобы произнести хоть слово.
– Вот и очнулась, – произнес незнакомый голос, чуть хрипловатый, но полный участия и ласки. – Молодец. Как вы себя чувствуете, Наталья Николаевна?
Я что не одна в комнате, еще какая-то Наталья Николаевна здесь? И кто это говорит?
– Откройте глаза, – по-доброму, но требовательно произнес голос. – Не волнуйтесь, все будет хорошо.
Анна осторожно открыла глаза, чтобы посмотреть, кто разговаривает у ее постели. Она сморгнула раз, другой пелена ушла, и вместо яркого радостного пятна, она увидела…Ах! Ангел небесный склонялся над ней. Темные глаза, окруженные мелкими морщинками, смотрели прямо на нее, удерживая ее взгляд, не давая глазам закрыться.
Я в раю, не испугалась, но и не обрадовалась Анна, ангелы вокруг меня. Значит, я умерла. Но когда, почему?
От небольшого усилия мысли Анны стали вновь путаться, и, не решив про себя вопроса, как она оказалась на небесах в обществе белоснежного ангела, провалилась в забытье. Сколько прошло времени, пока она вновь очнулась, неизвестно. Но теперь она не стала сразу открывать глаза, а прислушалась к звукам вокруг нее. Колокольчики она уже слышала, еще стоны, шаги, голоса… Пока она решала, открыть глаза или нет, рядом с ней послышались шаги и приглушенные, но все же возбужденные голоса. Анна взмахнула ресницами: перед ней в белых одеждах, с лицами, наполовину закрытыми тонкой материей, стояли и внимательно ее рассматривали трое небесных посланцев. В глубине ее существа родились слова благодарственной молитвы за то, что она неизвестно за какие богоугодные дела попала в рай.