Страница 19 из 24
При чтении слева направо, «по кругу», мы можем полагать, что сюжетная линия начинается на северном фасаде храма в восточной закомаре. Здесь изображен сидящий на троне муж, которого исследователи считают ктитором храма, Всеволодом Юрьевичем с отроком на коленях. В следующей закомаре мы видим композицию, которую исследователи условно называют «Давид пастырь». Символом государственности в этой композиции может служить образ величественного грифона. Современный исследователь М.Л. Серяков в ряде своих публицистических книг, таких как «Битва у варяжских столпов» и «Рюрик и мистика истинной власти», сделал ряд интересных наблюдений, посвященных древнерусской символике. М. Серяков считает, что грифон изначально был тотемным символом древних Рюриковичей и даже, возможно, предков легендарного князя Рюрика. Образ грифона, попирающего лань, невольно заставляет вспомнить и образцы древнего скифского искусства. Эмблемой же самого Давида в резьбе собора, вероятно, выступает личина льва, изображенного в фас. Смысловую семантику великокняжеской власти может воплощать символически фигура барса. Все центральное прясло западного фасада посвящено теме дарования праведному царю трона. В центре закомары восседает царь-священник Давид, выше представлен он же, ведомый ангелами к ниспосланному ему Богом престолу. Ниже этой сцены мы видим сюжет борьбы. Очень соблазнительно видеть в этой сцене борьбу Иакова. «И остался Иаков один. И боролся Некто с ним до появления зари; и увидев, что не одолевает его, коснулся состава бедра его и повредил состав бедра у Иакова, когда он боролся с Ним. И сказал: отпусти Меня, ибо взошла заря. Иаков сказал: не отпущу Тебя, пока не благословишь меня. И сказал: как имя твое? Он сказал: Иаков. И сказал: отныне имя тебе будет не Иаков, а Израиль, ибо ты боролся с Богом, и человеков одолевать будешь. Спросил и Иаков, говоря: скажи имя Твое. И Он сказал: на что ты спрашиваешь о имени Моем? И благословил его там» (Бытие 32:24–29). Тема борьбы продолжена еще одним сюжетом на стене собора. Это сцена, отражающая подвиги юного воина: его борьба со львом и с фантастическим «драконом». Но можно допустить, что это и не юноша. В русских летописных миниатюрах языческие волхвы изображались безбородыми. С определенными оговорками мы можем говорить, что миниатюристы подчеркивали эту особенность – отсутствие бороды, именно для языческих народов. Возможно, перед нами подвиг языческого героя, может быть и Геракла. Учитывая, что фигура на рельефе борьбы с крылатым «драконом» вооружена палицей, подозрение, что перед нами образ Геракла, только усиливается. Возможно, что Геракл был важен для символического ряда соборной резьбы именно тем, что он, смертный человек, обрел статус олимпийца и вошел в сонм бессмертных богов. Вероятно, именно эта мысль была столь важна средневековому автору и его заказчику. Следующие сцены распложены на южном фасаде собора. В самом верху центрального прясла мы видим небольшое иконографическое изображение Престола уготованного, от которого на Давида, сидящего на троне, сходит Святой Дух в виде голубя. Рядом, в восточной закомаре, сцена, которая была популярна в византийском и западноевропейском средневековом искусстве, – рельеф «Вознесение Александра Македонского».
Этот сюжет восходит все к той же «Александрии», в которой рассказывается о том, как Александр велел поймать двух громадных птиц и, привязав их к корзине, полетел на небеса. Средневековая традиция видела в этих птицах грифонов, что придавало изображению иную сакральную глубину. Грифоны в христианском традиционном бестиарии воспринимались как психопомпы. Они могли символизировать двойную природу Иисуса Христа, человеческую и божественную, и поэтому нередко изображались в декоре церквей и на ритуальных предметах. Сходные изображения грифонов украшали пол великокняжеской базилики Пржемысловичей в стольном Вышеграде (ныне в черте современной Праги). Известен этот образ и в убранстве храмов Болгарской столицы – Великого Преслава. В русской средневековой традиции «Вознесение Александра Македонского на небо» может быть истолковано прежде всего как символ священности царской власти, как духовное преображение человека и как уподобление земного владыки самому Христу и его святому Вознесению. В средневековье Александр наряду с Равноапостольным императором Константином воспринимался как идеальный государь.
Более того, на этом языческом царе всегда лежал отблеск божественного избрания. Для его современников он был «сыном Зевса». Для иудеев – Богом отмеченный государь, который почтил святыню Иерусалимского храма. Для древней Руси образ Александра – образ особенно дорогой, и мы до конца еще не можем точно определить его роль в становлении древнерусского «мифа власти». По средневековой западнославянской легенде Александр Македонский даровал народу славянскому грамоту с привилегиями на владение странами полночными.
Здесь сейчас не место исследовать реальные и мифологические пласты этой легенды. Однако, по древнему преданию западнославянского племени ободритов, их древний князь Антюрий, которому и принадлежит геральдическая эмблема грифона, был военным соратником царя Александра. Насколько этот легендарный сюжет отражает действительность, сейчас для нас не важно. Важно другое. Образ царя Александра в славянском средневековом сознании играл важную роль общепризнанного «мифа власти», каким-то образом играя важную структурную роль в этой мифологеме.
Тема расположения святых воинов на стенах храма заслуживает особого внимания. Кроме Димитрия Солунского, кому, собственно, и посвящен храм и св. Нестора, мы видим здесь св. воинов Феодора и Георгия, Евстафия Плакиду и самого императора Константина с мечом на коне. Далеко не случайно старший сын князя Всеволода получает имя Константин. Рядом с императором изображен одноглавый орел в фас, чей иконографический образ заставляет нас вспомнить сохранившиеся изображения одноглавых орлов на древних византийских тканях.
Царь Давид, орлы, львы и грифоны украшают фасад и другого более древнего княжеского храма Андрея Боголюбского – Храм Покрова на Нерли! Продолжение львиной тематики мы видим в убранстве Суздальского Рождественского собора 1222–1224 гг. и, конечно, в каменной резьбе Георгиевского храма в Юрьеве Польском, где лев уже красуется в качестве геральдического символа на щите св. Георгия. На Южных вратах XIII столетия Суздальского собора Рождества Богородицы было помещено изображение двуглавого орла, наряду с образами льва и грифона, чье символико-геральдическое значение тоже вполне определяется, исходя из общей сюжетной программы врат.
Таким образом, в памятниках зодчества Северо-Восточной Руси времен князей Андрея Боголюбского и Всеволода Большое Гнездо вполне отчетливо звучит царская тема и угадываются претензии князей Мономахова дома на священное царское достоинство по образу царя Давида, что нашло свое отражение в сюжетах храмовой каменной резьбы и в иных декоративных деталях храмового пространства. Говоря современным языком, перед нами не самый простой для дешифровки, зато самый массовый для того периода источник донесения информации до максимально большого количества потребителей. И эта информация говорит о том, что владимирские князья недвусмысленно заявляют о претензиях на царское достоинство, что должно было уравнять их в глазах средневековых людей с православными царями Царьграда. Да и сами храмы, о которых идет речь, представляют собой нечто совершенно исключительное для своего времени, не имеющее аналогий в храмоздательстве иных стран византийского культурного круга. Сохраняя каноническую архитектурную структуру, пришедшую к нам из Византии, в своем художественном воплощении эти храмы уникальны. Речь должна идти об исключительных шедеврах древнего мирового зодчества, вставших в один ряд с каноническими шедеврами древнегреческого зодческого гения. Принципиально важно для нас то, что именно такая изначально высокая творческая планка и задумывалась создателями этих потрясающих творений человеческого духа. Перед нами разворачивается особая сакральная архитектурная программа, в центре которой созидается замок князя Андрея – Боголюбово, место избранное чудесным образом самой Богородицей, место сосредоточения нового священного топоса, сознательно творимого Владимиро-Суздальскими князьями. Структурные элементы новой сакральной государственно-идеологической программы фактически предопределены. И особенно важно для нашего исследования обратить внимание на изображение головных уборов – венцов на главах царя Давида и Александра Македонского. Точно такой же венец впоследствии появляется на главе всадника на личной печати Александра Невского, которая появилась как своеобразный политический ответ на предложение папскими послами князю королевской короны, одновременно став ответом на коронование Даниила Галицкого. Царский венец на главе всадника с печати Александра Невского – это уже серьезная претензия на языке символов, вполне понятном для современников князя. Отметим, что в таком ракурсе вопрос о венце всадника с печати рассматривается впервые, хотя аналогии с венцами царей с рельефов Дмитровского собора очевидны.