Страница 20 из 24
«Говоря о программе богатейшего скульптурного убранства Дмитриевского собора во Владимире, О.М. Иоаннисян показывает, что ее вдохновитель был носителем очень амбициозной и откровенно имперской идеологии. Вне всякого сомнения, во время создания Дмитриевского собора таким во Владимире был только один человек – сам князь Всеволод Юрьевич Большое Гнездо… Основной смысл программы скульптурного убранства владимирских построек, возведенных как Андреем Боголюбским, так и Всеволодом Большое Гнездо, сводится, – полагает исследователь, – к идее прославления единодержавной власти князя…»[85] [85].
В 1221 году князь Всеволод собирает «съезд» всех сословий, начиная с родовитого боярства, на котором за его сыном Юрием были признаны наследственные права на великокняжеский Владимирский престол. Историк Л.В. Черепнин считал эту дату поворотной в русской истории. С этим трудно не согласиться. Перед нами прообраз будущих Земских соборов, призывавших государей на Московский царский престол. С даты 1221 можно говорить о становлении института наследственной монархии в Северо-Восточной Руси. Идея самодержавия, пришедшая из Византии, с самого начала своего бытования на русской земле была сопряжена с идеей избранности русского народа стать последним христианским царством.
2.3. «Слово о погибели земли Русской» и монархический вектор древнерусской идейной парадигмы
В тринадцатом столетии появляется один удивительный по высокой поэтичности и смысловой насыщенности памятник древнерусской книжной культуры, который по достоинству должен быть оценен как один из шедевров общемировой средневековой литературы, – «Слово о погибели Русской земли». Сейчас известны два почти идентичных списка памятника: первый, более ранний – XV в. и второй, более поздний – XVI в.; оба списка одинаково дефектны и восходят к общему протографу, но список XV в. сохранил более древние черты. Памятник датируется серединой XIII в. «Слово о погибели земли Русской» – ключевой текст для понимания развития тех идей, которые были заложены древнерусской литературой еще киевского периода во владимирский период домонгольской Руси. Памятник этот являет собой текст, который вызывает ряд недоуменных вопросов у исследователей. В первом же смысловом блоке этого произведения: «О светло светлая и красно украшенная земля Русская… о правоверная вера христианская!» – прикровенно звучит тема святости земли, учитывая этимологическую и смысловую близость в славянских языках понятия светлый и святой. Светлость и красота земли обусловлены «правоверной верой». Мы вправе усматривать в этом пассаже книжный вариант былинной идейной парадигмы «Святая Русь», по крайней мере здесь тот же семантический ряд, который определяет Русь, как святую, избранную страну христианского народа в былинных произведениях. Второй пассаж этого небольшого, но чрезвычайно информационно насыщенного памятника определяет границы Русской земли. Что необходимо подчеркнуть, так это явные библейские реминисценции в описании рубежей Руси. Эти рубежи отделяют христианский народ от «поганых» стран. Автор Слова обособляет, четко очерчивая границы земли, покоренной русским князьям по воле Всевышнего. Иными словами, в прочтении данного пассажа через призму библейской традиции мы видим границы новой земли обетованной для молодого, «нового» христианского народа. П.А. Флоренский считает, что для средневекового сознания такое обособление тождественно одновременно и «освящению», и «обособлению для Бога», в Божий удел[86] [86].
Итак, первые два блока произведения дают нам две устойчивые идеологемы, преемственные по отношению к традиции киевского периода, традиции митрополита Илариона. Третий блок «Слова» требует еще более внимательной экзегезы.
Исторический смысл и целевые установки автора «Слова о погибели Русской земли» не совсем ясны непосредственно из текста. Вопросы начинаются уже с заголовка памятника. В раннем списке XV в. заголовок написан с буквенными исправлениями и может быть прочтен по-разному: «Слово о погибели Рускыя земны и о смерти великого князя Ярослава»; или же «Слово о погибели Рускыя земны по смерти великого князя Ярослава». В списке XVI в. заголовок отсутствует. В чем главная причина «погибели Русской земли», неясно, потому что в обоих списках сохранилось только самое начало произведения, всего 2 странички. Причем в списке XV в. на все 45 строк отрывка памятника приходится более 20 ошибочных или переправленных написаний слов. Естественно, что столь небольшой текст с трудом поддается истолкованию и допускает широкий диапазон в толковании его смысла.
Для уяснения главного смыслового послания читателю данного текста необходимо найти ту точку отсчета, с которой автор начинает повествование о бедствиях Руси. Высказывание в «Слове о погибели Русской земли» о времени «болезни» христиан «от великого Ярослава и до Володимера», вероятно, относится к периоду деятельности этих великих князей. Определить точные временные параметры «болезни» затруднительно. Однако совершенно очевидно, что время «погибели» Русской земли и время «болезни» христиан в «Слове» относится ко второй половине XI – началу XII вв. Но при этом в «Слове о погибели Русской земли» время «болезни» продолжено до времени правления Мономаховых правнуков – «и до ныняшняго Ярослава, и до брата его Юрья князя Володимерьского». Таким образом, время «болезни» христиан распространяется на первую половину XIII. Но выражение «и до ныняшняго Ярослава, и до… Юрья» означает не непрерывное продолжение «болезни» в течение XII–XIII вв., а ее периодические рецидивы во время правления князей Ярослава Всеволодовича и Георгия Всеволодовича. Предыдущие княжения их прадеда Владимира Мономаха, их деда Юрия Владимировича Долгорукого и их отца Всеволода Юрьевича Большое Гнездо «Слово» не могло относить ко времени «болезни», так как деяния этих князей находят в памятнике самую высокую оценку. Более чем вероятно, в последней, оборванной фразе «Слово о погибели Русской земли» есть намек на два этапа «болезни» на Руси: первый этап – «болезнь» во второй половине XI–XII вв., т. е. от смерти Ярослава Мудрого; второй этап начинается лет через 100 – «болезнь» в первой половине XIII в., после смерти Всеволода Юрьевича Большое Гнездо в 1212 г.
Таким образом, нетрудно заметить, что для автора «Слова» «болезнь» – это отсутствие единодержавия на Руси, которое мыслится им как законная, канонически выверенная форма верховной власти христианского государства. Следовательно, помещение «Слова» в литературных памятниках XV века перед Житием Александра Невского прозрачно прочитывается как обозначение новой вехи, когда с периодом княжения Александра, несмотря на татарский разгром, христиане начинают излечиваться от болезни политической розни. И этот смысл «Слова» имеет для нашего исследования принципиальное значение, так как подтверждает нашу мысль о том, что сама идея необходимости единодержавия во времена сыновей Всеволода Большое Гнездо и князя Александра Невского уже стала достоянием образованных слоев древнерусского общества.
2.4. Житие князя Александра Невского как смысловое продолжение литературного памятника «Слово о погибели земли русской»
В стенах владимирского Рождественского монастыря, где был погребен Александр Ярославич, создавалось его Житие. Первая редакция его Жития была составлена, вероятно, в 1282 г. одним из монахов, который, вне всяких сомнений, был сподвижником князя, знал лично его и его окружение. Профессор Ю.К. Бегунов весомо полагает, что Житие было написано не без влияния Галицкой литературной школы воинских повестей, в традиционном духе житийной литературы светских властителей, например Vita Constantini Евсевия Памфила. Древнерусские произведения о героях прославляли их как добрых христиан, чудотворцев и преподобных. Вся их земная и государственная деятельность, их политические и военные успехи изображались как следствие их веры и праведности.
85
Прохоров Г.М. Древняя Русь как культурный феномен. СПб. Издательство Олега Абышко. 2010. С. 128.
86
Флоренский П.А. Богословские труды 1902–1909. Понятие Церкви в Священном Писании. М., 2018. С. 398.