Страница 7 из 15
– О, Господи! Мой сын! – пробормотал он, настолько тихо, что никто не слышал его слов, кроме самого увечного Карлоса, который ответил на них безумным смехом.
– Ваш сын и будущий король Испании!
И он беспомощно забил руками и неразборчиво забормотал, уже в бреду.
Дон Фелипе отступил от кровати и шепотом обменялся несколькими фразами с докторами. Затем он мрачно сделал знак дону Хуану следовать за ним и вышел из комнаты.
Хотя молодой человек и ожидал упрека за то, что упустил Карлоса из вида, он был рад покинуть покои больного и размять ноги, застывшие от коленопреклонения, и руки, уставшие от перебора четок.
Он прошел вслед за доном Фелипе в маленькую круглую комнату, где солнечный свет лился сквозь приоткрытые зеленые ставни на белый мраморный пол.
Король сел. Хуан остался стоять. Его платье было в беспорядке, волосы растрепаны, лицо серое от долгого бдения, но все это не могло скрыть ни его юности, пышущей здоровьем, ни его красоты.
Он стоял и ждал, когда этот человек, самый могущественным человек в мире, отец которого был и его отцом, обратится к нему.
Он не любил дона Фелипе и не боялся его, но он был благодарен ему за то, что тот возвысил его, и надеялся в дальнейшем возвыситься с его помощью еще более.
Упрека, который он опасался услышать, не прозвучало. Дон Фелипе не стал говорить о своем пораженном несчастьем сыне.
– Ты не устал от Алькалы? – спросил он бесцветным, лишенным эмоций голосом.
– Нет, Ваше Величество, – правдиво ответил Хуан.
– Я слышал, что ты искушен в военном деле, но не уделяешь должного внимания остальным занятиям. Вскоре тебе предстоит прибыть ко двору.
– Кабинету я предпочитаю ристалище, – ответил молодой человек. – И боюсь, что я недостаточно способен для ученых занятий.
Дон Фелипе провел бледной рукой по столь же бледному лицу.
– Твой отец желал, – сказал он, – чтобы ты вступил в ряды служителей церкви. И я желаю того же. Я добьюсь для тебя кардинальского сана.
Странное чувство страха сжало сердце Хуана, когда он встретился взглядом с холодными глазами короля.
– Я недостоин, – быстро ответил он. – Я боюсь, что римский пурпур будет душить меня.
– О, – сказал дон Фелипе, скупо улыбнувшись. – Твое честолюбие жаждет иного, Хуан?
Хуан поднял голову, молодой и полный жизни.
– Разве возможно, Ваше Величество, чтобы сын вашего отца был лишен честолюбия?
Улыбка короля обернулась коротким неприятным смешком.
– К чему стремится твое честолюбие? – требовательно вопросил он.
Хуан сжал губы и ничего не ответил.
– Разве я не был снисходительным королем и любящим братом? – добавил дон Фелипе.
– Были, Ваше Величество.
– Тогда будь со мною откровеннее. Ну же, к чему ты стремишься?
Сердце Хуана забилось сильнее. «Быть инфантом Кастилии – быть королем». Эти слова были на его губах, но он не произнес их.
Король пристально смотрел на него.
– Я стремлюсь служить Вашему Величеству, – сказал Хуан.
Этот официальный комплимент как будто пришелся королю по душе.
– Ты можешь служить мне в Риме, – ответил он. – Ты мог бы служить мне, пользуясь благосклонным вниманием Его Святейшества.
Он перекрестился.
Хуан подумал о донье Ане и о мире, который, сверкая, лежал перед ним.
– Я бы с большим успехом послужил Вашему Величеству против морисков, – сказал он.
– Ты слышал о восстании? – спросил король.
– Да. Ваше Величество могли бы послать меня на его подавление.
– Дитя, – сухо ответил дон Фелипе, – это восстание – не малый огонек, который могла бы затоптать ножка мальчика.
Хуан вспыхнул от помятых брыжей до самых волос.
– Если бы Ваше Величество испытали меня, – сказал он без особой надежды.
Дон Фелипе не ответил. Он сидел, сложив руки на груди и задумчиво сжав пальцами одной из них подбородок.
– Расскажи мне о Карлосе, – сказал он. – Как случилось, что он пострадал?
Хуан подумал, что этот вопрос следовало бы адресовать скорее их наставнику или герцогу Альбе. В конце концов, сам он не нес ответственности за капризного и болезненного принца.
– Он собирался музицировать под окном дочери привратника, Ваше Величество, но ступени лестницы, ведущей в парк, полуразрушены, и было темно, так что он упал.
– И этому было дозволено случиться?
– Мы полагали, что эта привязанность может помочь ему стать добрее. Он не особенно добр, – ответил Хуан с опасной откровенностью.
Глаза короля сверкнули.
– Я говорю о ступенях, – сказал он. – Как случилось, что они были небезопасны?
Хуан уже был готов ответить: «Они достаточно безопасны для того, кто не хром», но деликатность заставила его сдержаться.
Король поднялся и твердым шагом направился к двери.
Хуан вспомнил горячечный бред принца и, движимый добротой, произнес:
– Сеньор, принц очень желает вступить в брак со своей кузиной Анной, эрцгерцогиней. Если бы Ваше Величество видели, как он лелеет эту надежду, вы бы исполнились сочувствия к нему. Я думаю, что, если бы заключение этого брака было ускорено, это весьма способствовало бы умиротворению его души и укреплению здоровья его тела.
Дон Фелипе мрачно смотрел в пол.
– Карлос женится, когда мне будет угодно, – сказал он. – Я думаю женить его на его тете Хуане.
– О! – вскричал Хуан с юной прямотой. – Она старше его на десять лет и всегда носит черное платье. Какое отношение она может иметь к женитьбе? Разве она не вдова? Разве ее кудри не острижены и не помещены под алтарь босых монахинь?
– Она также вступит в брак, когда мне будет угодно, – ответил король.
– Сеньор, он любит Анну Австрийскую, свою кузину.
– Почему? – вопросил дон Фелипе.
– Ему очень нравится ее миниатюрный портрет, который привез ему посол императора.
– Я ее не видел, – резко сказал король. – И что же, она так прекрасна?
– Прекрасна и печальна, Ваше Величество.
– Больше, чем королева? – ревниво спросил Его Величество.
– Не настолько красива, – искренне сказал Хуан, – но на портрете она очень мила.
– У шотландской королевы приданое лучше, – ответил дон Фелипе. – Так вы не собираетесь становиться священником, дон Хуан?
– Сеньор, я не смог бы. Но я молюсь, чтобы вы отыскали мне иное применение.
– О, – мягко ответил король, – я найду тебе применение. Когда прибудешь ко двору, я отыщу его тебе.
Он покинул комнату, и Хуан, не получив никакого знака оставить его, последовал за ним.
Король вернулся в спальню больного, которая теперь была пропитана столь тяжелым запахом разложения, что Хуан остановился на пороге.
Вскоре стал очевиден и источник запаха – на богатом ложе рядом с потерявшим сознание инфантом лежало высохшее и разрушающееся тело монаха, завернутое в полуистлевшее одеяние.
– Это брат Диего, Ваше Величество, – с гордостью пояснил стоявший рядом монах-францисканец.
– Он был святым? – спросил король.
– Нет, сеньор, но он был полон святости, когда умер, и, если бы он смог исцелить принца, Его Святейшество канонизировал бы его.
Хуан перекрестился, глядя на останки. Древний череп лежал совсем рядом с искаженным лицом Карлоса.
У него слегка кружилась голова, он чувствовал себя больным и измученным, совсем как когда-то в монастыре Юсте, когда три дня и три ночи простоял, принимая участие в церемонии погребения человека, который, хотя Хуан тогда еще не знал этого, был его отцом, – великого императора Карла.
Дон Фелипе, не обращая внимания на докторов и священников, подошел к кровати и наклонился над сыном, который лежал оцепеневший, с остановившимся взором, едва дыша, и темная кровь непрестанно сочилась из его раны, впитываясь в повязку.
Тонкими пальцами король взял деревянный футляр с миниатюрой, лежавший на узкой груди принца, и нажал на пружину.
Крышечка отскочила, явив его взору прекрасный образец фламандской живописи. Картина размерами была не более грецкого ореха, но с удивительной отчетливостью воспроизводила тонкие черты печального лица эрцгерцогини Анны.