Рыцарь Испании

То, что он делал сейчас, было так же просто, так же сладостно и, без сомнения, так же дурно, как воровать яблоки. Он подумал о том, что сказала ему королева: «Есть ли где-нибудь хоть кто-то, кого вы любите? Тогда спешите к ним». Ана любила его. Она была прекрасным созданием – и она любила его.

Было удивительно, что в мире, запятнанном кровью, мире, который Господь наказывал столь сурово, существовали такие вещи, как любовь, – и соловьи.

Он осторожно поставил ногу на балкон и замер, прислушиваясь.

Он слышал однажды, что, по мнению праведников, соловьев создал дьявол, чтобы они отвлекали людей от молитв, и, если молиться достаточно истово и не слушать, то они улетают, и потому соловьи не поют около церквей.

Захлебывающиеся трели птицы напомнили ему об этом.

Он не перекрестился, как обычно делал в присутствии чего-то, что считал неправедным. Ему вдруг пришло в голову, что если дьявол создал соловьев, то, возможно, именно он создал и любовь, и тогда получается, что ненависть была создана Богом. Хуан тихо рассмеялся и стал медленно пробираться среди горшков с заботливо постриженными розами, расставленными на балконе.

Ночь обещала быть очень жаркой, и окно было открыто. Хуан вступил в полутемную комнату и остановился. Он снова прислушался и вновь не услышал ни звука, кроме пения соловьев.

Он стоял совсем тихо и обеими руками держал шпагу, чтобы она не зазвенела.

Неужели она уехала? Или замужем? Или мертва?

Его сердце взывало к ней. Он напряг слух, стараясь различить шорох ее плотных шелковых юбок, и тут же улыбнулся тому, что вообразил, будто она ждет его. Она не знала, что он едет к ней, – должно быть, она спит в своей комнате.

Он тихо вошел в соседнюю комнату. В ней были полностью занавешены окна, и было так темно, что он не видел собственных ног.

– Ана, – тихо прошептал он. – Ана.

Он пошел вперед и что-то задел. Видимо, лютню – ее струны зазвенели в темноте.

Затем Хуан увидел прямо перед собою длинную тонкую линию слабого света. Он предположил, что свет пробивается из-за закрытой двери, и медленно пошел к ней, ведя рукою вдоль стены и касаясь гобеленов и спинок стульев. Дойдя до источника света, он пошарил в поисках дверной ручки и нащупал ее. Она повернулась в его ладони, и дверь открылась.

Он заглянул в маленькую круглую молельню, пропитанную запахом ладана.

Арочный потолок был голубым с золотыми звездами, стены – алыми с позолотой. На маленьком алтаре, опирающемся на множество столбиков, стояла белая алебастровая статуя Девы Марии, увенчанная свежими цветами жасмина.

По обе стороны от Девы горело по четыре свечки на агатовых основаниях. Алтарное облачение и ковровая дорожка, покрывающая четыре ступени, были из пурпурной плотной ткани.

В углу он увидел желтую бархатную скамеечку для молитвы, на ее сиденье лежала большая книга в темно-красном переплете, а рядом стояла, не сводя с него удивленных глаз, донья Ана де Сантофимия.

Хуан закрыл дверь и медленно опустился на колени.

Молельню освещало лишь неяркое голубое пламя серебряной лампы, висящей перед изваянием Святой Девы, которое озаряло алтарь и наполняло остальное пространство молельни трепещущими тенями.

Голову Аны покрывала черная кружевная шаль, сквозь которую поблескивали уже знакомые ему длинные серьги в форме колосков.

Ее расшитое золотом платье, казалось, плавно переходило в богатый орнамент, украшавший стены.

Ее ножки терялись в темноте, как и весь пол, из которого, она, казалось, вырастала, и в чистом свете лампы сияло ее серьезное лицо.

Такой он увидел ее, и при внутреннем свете, горящем в его сердце, он узнавал каждую ее милую черту, скрытую от посторонних. Она сияла для него как драгоценность во тьме или звезда в полночном небе.

Она же увидела его коленопреклоненным в полумраке, со смиренно сложенными руками, и свет играл на стали и золоте ордена Золотого руна совсем так же, как она помнила. Его лицо было поднято к ней в обрамлении белых брыжей. В ее памяти оно было смуглым и страстным, с опущенным взглядом и сладостным ртом.

– Итак, вы пришли, – сказала она и вздохнула.

– Я пришел, – повторил он, и они застыли, глядя друг на друга, разделенные белым изваянием Святой Девы в сияющей короне из жасмина.

Было слышно, как снаружи продолжают выводить свои трели соловьи, и Хуан чувствовал, что из открытого на балкон окна через спальню в молельню слабо доносится аромат ночных цветов.

Ана пошевелилась, и Хуану показалось, что трели птиц и аромат цветов стали отчетливее. Он услышал, как тяжелый подол ее платья шуршит, касаясь пола, и задержал дыхание.

Потом он поднялся.

Она склонилась перед Девой, затем взяла одну из восьми свечей, горевших рядом с изваянием, и прошла мимо него, держа свечу перед собою. Он повернулся и последовал за ней через спальню, которую маленький огонек оставил погруженной в темноту.

Он увидел, как из мрака неясно выступили зеленые занавеси ее кровати и лютня, которую он задел, лежащая на полу, – лютня из розового дерева, украшенная росписью.

Когда она достигла внешней комнаты, в которой принимала его прежде, она поставила свечу на полку в углу и покорно встала под нею.

Хуан понял, что комната освещена гораздо ярче, чем ее могло бы осветить пламя одной свечи, и увидел, что в углу, отражая и тысячекратно усиливая слабый свет свечи, висит на подъемных блоках, закрепленных на потолке, золотой гобелен квадратной формы, изображающий встречу святой Анны и святой Елизаветы. Фигуры святых были словно вырезаны на глубине одного фута, золотые на золотом фоне.

Ана подошла к гобелену.

– Моя мать, – будь благословенна ее память! – начала работать над этим гобеленом, а я завершаю его с тех пор, как мне исполнилось пять лет. Когда он будет готов, он будет отослан Его Святейшеству в Рим на украшение алтаря, – сказала она.

Хуан подошел к гобелену и увидел, что рельефность изображения достигнута с помощью великого множества терпеливых стежков, выполненных золотой нитью, одни поверх других.

– Он настолько тяжел, – объяснила Ана, – что требуется сила двоих мужчин, чтобы поднять его на этих веревках.

Она положила тонкую смуглую руку на подъемные блоки.

Громко пели соловьи. Ана дрожала и не поднимала глаз.

– Я уезжаю, – сказал Хуан.

– Из Испании?

– На галере из Барселоны. Помочь рыцарям святого Иоанна против неверных.

– Вы пришли попрощаться?

– Я пришел сказать, что вернусь.

– Это может оказаться не в вашей власти, дон Хуан.

Пение птиц, аромат цветов, сияние золотого гобелена слились в сознании Хуана; звук, запах и цвет смешались в единое вещество, рассеянное вокруг фигуры Аны.

Кружевная накидка соскользнула с ее головы и упала на плечи, ее волосы засияли прядями чистого света в завитках, которые поддерживал ее высокий черепаховый гребень.

– Ана! – сказал Хуан, – Ана!

Она стояла без движения, лишь серьги дрожали от ее горячего дыхания.

Хуан сел на длинную низкую скамью перед гобеленом.

– Сядьте рядом со мною, – сказал он. – Сядьте поближе.

Она повиновалась и положила свою ладонь в его, она была серьезна и спокойна, но он весь дрожал.

– Вы вернетесь к королю, – сказала она.

– Нет! Я отплыву на Мальту. А затем я вернусь к вам.

– Если любовь будет вести вас, вы вернетесь, – ответила она. – Любит ли вас король так же сильно, как я?

– Насколько сильно вы любите меня, Ана? – отрывисто спросил он.

Она ответила серьезно:

– Я ни разу не думала ни о ком другом с тех пор, как впервые увидела вас.

Она медленно перевела взгляд на его лицо.

– И вы – брат короля. И вы скоро покинете меня. Я очень устала.

Он обнял ее и прижал ее хрупкое тело к своему парчовому дублету. Ему подумалось, что соловьи поют, должно быть, у нее в сердце, если, когда он обнял ее, самый воздух словно стал их пением.

Глава VIII. Алтарное облачение

Он осторожно устроил ее голову на своем плече, и ее волосы прижались к его брыжам.