Ведомые (ЛП)

Непросто прокладывать себе дорогу по проходу, когда все грузятся в самолет. Я — лосось, плывущий против течения. Разочарование покалывает веки. Мне нужно выбраться из самолета. Мне нужен Габриэль.

Стюардесса замечает барахтанье и встречает меня возле аварийного выхода.

— Какая-то проблема, мисс?

— Нет проблем. — Продвигаю сумку вверх по плечу. — Мне просто нужно уйти.

Она медленно меня осматривает.

Отлично, я, наверное, с ума схожу. Не то, что вы когда-либо хотели сделать в самолете.

— Вы — мисс Софи Дарлинг?

— А... да.

Она улыбается, переходя от усталости к странной нежности.

— Bene. Я как раз собиралась вас искать.

— Правда?

Черт, что я сделала?

Она берет меня под руку.

— Пойдемте со мной.

Иду за ней, потому что ну что еще я могу сделать? Люди смотрят на меня, и я сморю в ответ. Привет, расскажете мою историю, если меня казнят на электрическом стуле, ладно?

Но она не выводит меня из самолета. Ведет в первый класс. Внутри поднимается сопротивление, и я замедляю шаг. Не знаю, какого черта здесь происходит, но я не принимаю никакой благотворительности...

А потом я вижу его. Идеальный серый костюм-тройка, льдисто-голубой шелковый галстук, угольно-черные волосы идеально уложены — мужчина моей мечты. Он сидит в кабинке, рассчитанной на двоих, сузив глаза и следя за моими движениями, будто ждет, что я развернусь и побегу.

Облегчение заставляет меня пошатнуться. От радости я постыдно близка к слезам.

Настолько удивлена, что теряю способность двигаться, и стюардесса чуть ли не толкает меня на место.

— Габриэль? Что ты здесь делаешь?

Он хмурит брови.

— Вообще-то пришел за тобой.

Боже, его голос такой низкий, богатый и рокочущий. И раздражительный. Я так скучала по этому.

— Но ты ненавидишь летать. Этот полет длится двадцать часов!

Он гримасничает, становясь зеленым.

— Да, знаю. Ты важнее.

Сердце трепещет, и я хочу прыгнуть к нему на колени и зацеловать до чертиков. Но экипаж явно готовится закрыть двери.

— Ты не можешь так долго страдать. Я этого не допущу. Мы должны выйти.

Я хватаю его за руку и тяну, но он тянет меня обратно.

— Я должен кое-что тебе сказать.

У него непоколебимое выражение лица, и я знаю, что он не пошевелится.

— Ладно...

Словно перед расстрельной командой он расправляет плечи и поднимает подбородок. Но взгляд его глаз уязвим, беззащитен.

— Первое и самое главное — я люблю тебя. Я никогда не говорил этого женщине и никогда никому кроме тебя не скажу. Я прожил достаточно, чтобы быть уверенным, что ты создана для меня. Это уже совершенная сделка — подписанная, нотариально заверенная и все такое.

В моих венах как теплое шампанское пузырится счастье.

— Габриэль...

— Я не закончил.

Он выглядит так восхитительно преданным своему слову, что я сдерживаю улыбку.

— Ладно.

Он со вздохом кивает.

— Периодически я буду произносить неправильные слова. И буду лажать. К сожалению, это данность. Но не наступит время, когда я перестану любить тебя или захочу, чтобы ты ушла из моей жизни.

Я быстро моргаю, ошеломленная до слез.

Он хмурится, словно досадуя на себя, и наклоняется, чтобы вытащить тонкую папку из своего кейса. Протягивает его мне.

— Это тебе.

Мои руки слишком сильно трясутся, чтобы открыть эту чертову штуковину.

— Что это?

— Мое завещание. Едва успел сделать его вовремя, — объясняет он. — Я все оставил тебе.

Я срываюсь на высокий писк.

— Что? Почему? Как?

Габриэль смотрит абсолютно спокойно, как будто только что не убил меня.

— Хочу дать тебе осязаемое доказательство того, что... выйдешь ты за меня замуж или нет — моя жизнь буквально связана с твоей до самой моей смерти. Вообще-то, еще долго после того, как я умру, если будешь бережливой.

— Выйти за тебя?

У меня горят щеки.

А он в замешательстве приподнимает брови.

— Я передаю тебе все, что имею, а ты зациклилась на этом?

Потому что остальное не имеет значения. Я никогда не смогу представить себе жизнь, в которой его нет.

— Отвечай на вопрос, Солнышко.

— Да, я хочу это сделать. Как можно скорее, если не трудно. — В его глазах появляется неуверенность. — Если ты, конечно, захочешь.

Я изумленно смотрю на него, слова застревают в горле.

Габриэль тянет манжеты.

— Если нет, то должен предупредить, что для тебя настанут тяжелые времена, если будешь пытаться избавиться от меня. Я могу быть настойчивым, когда хочу чего-то.

Я прижимаю руку к горящей щеке.

— Черт возьми. Я сбита с толку. Ты... это было предложение? Не могу понять.

— Черт возьми, — бормочет он, краснея. — Я же говорил, что все испорчу...

Я бросаюсь к нему, обнимаю за шею и целую в губы, чтобы заставить замолчать. Он замирает на секунду, будто слишком удивлен, чтобы реагировать, а затем целует меня в ответ, забирая контроль. Руками он держит мой затылок и поклоняется моему рту, словно я единственная, кто может дать ему воздух.

Ощущения настолько приятные, и я так отчаянно скучала по нему, что начинаю плакать... текут теплые слезы, которые он сцеловывает, шепча слова, ободряюще поглаживая мои щеки подушечками больших пальцев.

Когда мы отрываемся друг от друга, я слабо улыбаюсь ему.

— Ничего ты не испортил, — произношу, проводя рукой по его волосам. — Ты идеальный. Я люблю тебя, Солнышко. Таким, какой ты есть.

Он глубоко вздыхает и прижимается лбом к моему.

— Спасибо, Господи, за это. — Его крепкие пальцы сжимают мои бедра. — Скажи еще раз.

— Я люблю тебя, Габриэль Скотт.

Его довольная улыбка настолько сладкая, что я не могу не поцеловать ее, попробовать.

— Еще раз, — требует он. — Не уверен, что правильно расслышал.

— Я люблю тебя, Габриэль Солнышко Скотт!

Мой крик вызывает пару взглядов и несколько смешков.

Габриэль улыбается как в рождественское утро.

— И я люблю тебя, Софи Болтушка Дарлинг. Больше, чем ты можешь себе представить.

Я осыпаю его поцелуями, потому что он здесь, и он мой.

— Прости, что сбежала. И мне жаль, что не объяснила все правильно. Это причинило тебе боль, а я не хотела обидеть тебя.

— Спасибо, — произносит он между моими атаками на его рот. Но потом удерживает меня на месте, взяв за щеки. — Однако меня раздражает одна вещь. Как ты могла подумать, что я отошлю тебя?— Его взгляд теплеет, но выражение лица становится серьезным. — Ты моя жизнь, Болтушка. В ней нет радости без тебя.

Милый мужчина. Оставляю его навсегда.

— Я боялась, — признаюсь с содроганием. — Боялась, что ты значишь для меня больше, чем я — для тебя. Я рассуждала не совсем здраво.

— Как и все мы.

Со вздохом я целую его бровь, щеку, повсюду, куда, могу дотянуться.

— Почему, если мы так хороши в разговорах, настолько дерьмовы в спорах?

Потому что есть разница между нашими спорами и тем, когда мы действительно злимся. Мне не нужно объяснять это Габриэлю. По его веселому взгляду я вижу, что он прекрасно меня понимает.

Он кусает меня за мочку уха.

— Может, потому что ненавидим ссориться и рассыпаемся на кусочки, когда пытаемся. Честно говоря, я бы остаток жизни предпочел носить костюмы из полиэстера, чем снова ссориться с тобой.

Я задыхаюсь.

— Даже не шути про полиэстер!

Он усмехается напротив моей кожи, звук посылает мурашки по всему телу.

Но потом снова ворчит:

— И из всех мест в мире ты едешь в Австралию?

Вина скручивает мой желудок. Я была такой дурой, когда решила сбежать.

— Мне нужно было прочистить голову.

— Прочистить голову — значит, прогуляться. А не ехать на другую сторону планеты. — Габриэль смотрит на меня с подозрением, но выражение его лица слишком счастливое и довольное, чтобы он мог выразить свою подозрительность в полной мере. — Я начинаю думать, что ты хотела меня наказать.