Каштаны цветут дважды

В дальнейший поток речей арестованной Валден не вникал.

Он получил свою неизвестную величину, и вычисление, которое так долго ему не давалось, вдруг оказалось едва ли не обескураживающе простым.

Сын. Это многое объясняет. Это все объясняет.

Он поднялся, а девушка, запнувшись на полуслове, метнулась к нему и разве что в рукав не вцепилась.

— Я оказала вам важную услугу! Я взамен получу свободу?

Валден, выдержав паузу, выразительно покачал головой, внимательно следя за девушкой. Мимика Озэр была и без того чрезмерно оживленной, сейчас же зеленоглазая превзошла себя. Гойя схватился бы за кисти, лениво подумал он, доведись художнику увидеть смесь гнева, бессильной ярости, злобы и всепоглощающего страха, отразившуюся на искаженном лице девушки. Озэр беззвучно пошевелила губами, и он сострадательно пояснил:

— Видите ли, мадемуазель, все дело в том, что вы, как показало ваше письмо, слишком хорошо осведомлены о моей личной жизни, точнее, о личной жизни мадам фон Валден. Меня это, — он сожалеюще пожал плечами, — не устраивает.

— Что… что со мной будет? — побелев, прошептала разом угасшая девушка. Сообразительна.

— Поразмыслите, — увещающим тоном предложил он. — Судя по вашему рассказу, логическое мышление вам не чуждо. Так разумно ли оставлять вам жизнь, учитывая, сколь много вы знаете? Сожалею, мадемуазель, но таковы правила.

Валден был настороже: когда Озэр внезапным бешеным движением набросилась на него, он захлопнул перед ней дверь камеры.

— Малефисента! Я же спасла твою дочь! Румпельштильцхен! Помогите! — неслись исступленные крики явно тронувшейся умом девушки.

Уходя к себе, Валден отдал краткое распоряжение.

***

Кинув короткий взгляд на Эмму, Голд отступил, приглашая ее войти в квартиру. До кабинета они дошли молча.

— Ну, что случилось?

Заданный со спокойной сухостью вопрос помог Эмме собраться с мыслями. Непростое занятие, если учесть, что последние два часа она была занята преимущественно тем, что старательно гнала от себя любые мысли, потому как все они начинались с «я сошла с ума».

— Я… напала на офицера СС.

— Где это произошло? — бесстрастно спросил Голд.

Эмма назвала район.

— Тебя кто-то видел?

— Нет, не думаю. Кроме того парня, что я вроде как выручала, — она криво усмехнулась, — но ему точно не до меня. А эсэсовец меня не видел.

— Что же, значит, все обошлось.

Эмма неуверенно кивнула. Не поднимая глаз, она чувствовала, как испытующе смотрит на нее Голд. Тянулось молчание. Перейти ко второй части ее истории Эмма не могла, ни за что бы не смогла.

— Что ты недоговариваешь, Эмма?

— Я… — Эмма вскинула глаза, — лишилась рассудка. — Наверное, — добавила она.

Голд ждал, не выказывая ни любопытства, ни неодобрения.

— Я оглушила офицера, не приближаясь к нему. Я… я не знаю, как это произошло, но я просто потянулась за оружием, а, — Эмма беспомощно вытянула перед собой руки ладонями вверх, — потом вырвался горячий свет и сшиб его с ног.

Она умолкла. У нее галлюцинации, сейчас Голд так и скажет. Может, она на самом деле застрелила эсэсовца, а может, его и не было, может, вообще ничего не было, и на Рю Сарре она не была, может…— все так долго сдерживаемые мысли закрутились, замелькали, замельтешили.

Эмма, не моргая, смотрела на Голда, готовясь уже гадать, не галлюцинация ли и этот ее визит к нему, как вдруг ей бросилось в глаза, что он смотрит на нее с новым, обострившимся интересом, но не так, как смотрят на признавшегося в безумии человека.

— Этого следовало ожидать, — вполголоса произнес он.

Резкий звонок в дверь остановил его.

— Возвращайся через полчаса,— отрывисто велел Голд. — Нам нужно прогуляться в одно место.

Эмма без сожаления шла к двери. Нетерпения она не испытывала. То ли из-за предчувствия, что легким разговор не будет, и ответы, которые даст Голд, могут не понравиться, то ли оттого, что ей немного полегчало.

— Привет, — пробормотала она, вдруг узнав в стоящем на пороге парне Нила Кэссиди.

Ответа не последовало, парень точно вообще ее не заметил.

Он в упор смотрел на Голда.

***

Не чувствуя боли в разбитых до крови костяшках пальцев, Зелина отступила от двери. Шаг назад, еще, еще. Уперлась в кирпичную кладку.

Правила?! Какие к черту правила?! Это она - она! - их установила.

Не может зло этого мира пожрать ее, оно всегда было послушно Зелине. Оно лишь вышло из-под контроля, просто вышло из-под контроля.

Которого у нее никогда не было.

Короткое рыдание вырвалось из груди: на ее месте должна быть Реджина.

Это Реджина должна задыхаться под черными волнами ужаса.

Это Реджина должна вжиматься в кирпичную стену за спиной.

Это Реджина должна вслушиваться в шаги по цементному полу.

Поворот ключа, щелчок замка.

Пришли. За ней.

***

Сорок пять минут спустя Эмма вновь постучалась в квартиру Голда.

На этот раз дверь открыла невысокая миловидная девушка. Как видно, та пришла незадолго до Эммы: на девушке все еще был накинут легкий плащ.

Эмма машинально попыталась припомнить, где встречала девушку, и так же машинально спросила себя, что та тут делает. Но ладони покалывало, стучало в висках, и Эмма не могла всерьез сосредоточиться ни на чем.

Когда она вошла в кабинет, Голд сидел у стола. Он повернул к ней голову, не отрывая от столешницы сосредоточенного взгляда.

— Вы…сказали, что нам надо поговорить и куда-то съездить, — неловко пробормотала Эмма.

— Присядь, — бесцветно ответил он.

Он заговорил все тем же ровным, бесстрастным тоном, неторопливо, часто останавливаясь, точно с трудом возвращаясь мыслями к Эмме. Голд говорил о другом мире и о королевстве. О Белоснежке и о Прекрасном Принце. О магии и портале, о Проклятье и Истинной Любви. О сказках.

Он говорил так равнодушно, точно желал как можно скорее отделаться от Эммы, словно она отвлекала его от чего-то неизмеримо более важного, чем рассказ о Зачарованном Лесе (Эмма на мгновение представила себе карту с подобным географическим названием). И в то же время ей казалось, что он продолжает нанизывать фразу на фразу оттого, что это отвлечение нужно ему самому.

Наконец Голд замолк. Эмма почувствовала, что ее ответа ждет лишь она сама.

— И… вы что, действительно хотите, чтобы я в это поверила? — выдавила она.

Он замедленно провел ладонью по сукну стола.

— Ты уже разрушила Проклятье, так что это твое дело.

— Так вы меня просто использовали, — тихо произнесла Эмма.

Эта фраза не тянула ни на вопрос — ответ был очевиден, — ни на обвинение; на последнее у Эммы не нашлось ни необходимой злости, ни еще более необходимой энергии.

— Так было задумано, — лишенная интонации фраза, взгляд, устремленный на Эмму и сквозь нее.

Она уже собиралась со всем сарказмом, на какой была сейчас способна, поблагодарить Голда за «исчерпывающий ответ», но он, словно очнувшись, неожиданно продолжил:

— В сложившихся обстоятельствах от меня не так много зависело. Я скорее поверил в тебя.

Эмма распрямила плечи, поднялась.

— То есть, сделали ставку, — с прежней своей и почти забытой за эти безумные недели интонацией твердого отпора произнесла она. — Вас можно поздравить с победой. Я все-таки пришла к финишу!

Готовясь - надеясь - получить в ответ язвительную отповедь, Эмма внезапно натолкнулась на взгляд, полный такого глухого и обреченного отчаяния, что ей захотелось отшатнуться, зажмуриться.

Вдруг стало настолько страшно, что Эмма почти пожалела о том, что нельзя укрыться за “Я все-таки сошла с ума”.

— И что мне делать? — тихо спросила она.

Голд шевельнулся, ей показалось, пожал плечами, но движение вышло слишком смазанным.

Эмма уже была уверена, что услышит что-то вроде «мне все равно», когда он сухо, отрывисто произнес:

— Пока ничего. Избегай прилежащих к Булонскому Лесу районов, попадешь туда — контролируй себя. Можешь идти.