Страница 57 из 64
Эмма поднялась; на мгновение испытала удивление от слаженной, четкой работы мышц ног и спины. Ее реальность оказалась столь ненадежной, столь непостоянной и неустойчивой, что, казалось, собственное тело тоже вполне может отказать.
Уже сделав шаг к двери, она остановилась, порывисто обернулась.
— Что случилось? Что-то ведь с вами случилось?
Он взглянул на нее с каким-то странным тихим удивлением.
— Случилось, Эмма,- с усталой ровностью ответил он. - Очень, очень давно.
Эмма, уже зная, что больше он ничего не прибавил, еще несколько секунд ждала.
========== Глава 50 ==========
В госпитале Белль успела повидать немало контуженых, и сейчас она узнала застывшую на лице Румпельштильцхена оглушенность, дезориентацию, только без присущей контуженым настороженности, вслушивания в умолкшие вокруг звуки.
Она невольно даже огляделась, ожидая увидеть выбитое взрывной волной стекло, но в кабинете царил привычный порядок.
— Румпель, — позвала она.
Он сразу взглянул на нее.
— Белль. Давно вернулась?
Белль с нарастающей тревогой вглядывалась в него. Он держался так, словно у него было неотложное дело, от которого он отвлекается ради нее. Вежливый — через силу — интерес, невидящий взгляд, Румпель даже поднялся нехарактерно неуверенным движением, точно раздумывал, стоит ли.
— Что с тобой? — тихо спросила она, когда он вплотную подошел к ней. Страх холодил кончики пальцев, сушил губы.
Румпель не ответил, точно ее вопрос был бессмыслен.
— Да что с тобой?! — вырвалось у нее.
Ее испуг подействовал. В его глазах появилось узнавание, сбилось дыхание. Он потянулся к ней, порывисто, неуверенно, и столько боли и обреченности вдруг выплеснулось в это движение, что Белль замерла. Он так и не коснулся ее, остановился, отвернулся.
— Мне нужно поработать, - вновь собранный спокойный голос.
— Да нет же, я же вижу… ты… ты сам не свой.
Он сглотнул, бросил на нее секундный взгляд. Сбросив оцепенение, Белль шагнула к нему, взяла его руку в обе свои, сжала.
— Просто расскажи мне, — шепнула она. -Прошу.
Одно мгновение ей казалось — расскажет. И на долю секунды от этого стало еще страшнее.
Румпель вдруг едва заметно усмехнулся, с равнодушной мягкостью высвободил руку.
— Нечего рассказывать, Белль, - отстраняя ее и движением, и тоном, ответил он.
Пройдя за стол, он, не глядя на нее, вынул из нижнего ящика стола какие-то бумаги.
— Тебе лучше уйти. Мне нужно сосредоточиться.
Прикусив губу, борясь с подступающими к горлу глупыми и почти детскими слезами обиды, Белль покинула кабинет.
***
Сверчок, не поправляя съехавших на кончик носа очков, не отрывая глаз от опустевшей чашки, простужено шмыгая носом, лепетал:
- И вот я очнулся и вспомнил, кто я. Я бы никогда, никогда так не поступил, я себя знаю. Но тут я вдруг понял что стал… - губы и подбородок у него так и взялись мелкой дрожью, что у твоего младенца, - предателем, - подавился Сверчок последним словом и уставился на нее добрыми, ждущими утешения глазами.
Бабушка отложила вязанье –«двадцать восемь петель и спустить две» - и выпрямилась. Сурово глянула на моментально съежившегося Сверчка.
- Вот что я тебе скажу: всем нам тут несладко пришлось, да только далеко не все свою совесть вместе с чужими жизнями продавали.
- Ре…Реджина это заслужила, - пробормотал Хоппер.
- Ну, уж если Реджина заслуживала наказания за то, что натворила в Зачарованном лесу Злая Королева, то и Сверчок заслуживает всего, что причитается Арчибальду Хопперу, - отрезала она.
- Это…это был ненастоящий я, - только и выдавил Хоппер, учащенно моргая мокрыми ресницами.
Вздохнув, она поднялась. С сердитым сопением выхватила у него чашку, плеснула в посудину кипятка, бросила щепотку сушеных березовых листьев («Каши б тебе березовой») и чуть ли не силой всунула чашку Хопперу в руки.
- Память ты потерял - да себя не утратил, - припечатала она.
Хоппер поднял на нее покрасневшие, налитые слезами глаза. Рука у него ходила ходуном.
Делая вид, что ничего не замечает, бабушка вернулась к своему креслу и, усевшись, вновь вздохнула.
-И то правда, что чужие мы тут. Всех ломает, всем не по душе здесь, что героям, что злодеям, что, - она с суровым пониманием глянула на Сверчка, - всем остальным. Ну-ка, пей, пей, - прикрикнула она, и он послушно сделал глоток.
Стуча когтями, подошел Понго и положил морду ей на колени - конечно же, запачкав слюной вязание. Отстранив пса, она вновь деловито застучала спицами. Тридцать и сбросить, тридцать две …
***
Опустившись в глубокое кресло, Валден окинул глазами сумрачный кабинет: плотные тяжелые шторы на единственном окне, преобладание темных тонов, густые тени по углам — все это напоминало старое голландское полотно.
— Ну и что привело вас сюда? — поинтересовался Голд. В вопросе не было ни формального сухого радушия, ни оттенка напряженности, и Валден затаенно усмехнулся.
— Пришел поделиться некоторыми соображениями, — Валден наклонился вперед. — Знаете, на обратном пути из Берлина у меня было много свободного времени, которое я и заполнил размышлениями о «Сторибруке».
— И что надумали?
— Видите ли, мысль о том, что вы встали на сторону подпольщиков, смехотворна. Но, если представить, что в сети есть кто-то, кто вам близок, кто вам дорог, — Валден выдержал паузу, следя за тем, выражение Голда становится бесстрастным, — то все предстает в несколько ином свете. — Резко сменив тон, Валден выговорил холодно, отчетливо: — Вы покрывали не «Сторибрук, вы покрывали своего сына.
Тяжелая тишина, аккуратное движение, каким Голд поправил обшлаг, снабдили Валдена последним доказательством в пользу слов Озэр.
— Любопытная версия, — приглушенно бросил наконец Голд.
— Разумеется, — пожал плечами Валден, — это всего лишь версия, но, полагаю, вы понимаете, что она способна доставить вам немало неприятных минут. И поверьте, еще больше неприятных минут ждет Нила Кэссиди, поисками которого я лично займусь. Если, конечно, вы не предпочтете заключить со мной сделку. Согласитесь, Голд, это разумное предложение. Как вы справедливо замечали не раз: враждовать нам ни к чему.
Во взгляде Голда на мгновение вспыхнула бесконтрольная ярость, одновременно с этим тот повел рукой, но резко оборвал жест. Померещившееся Валдену голубое свечение над столом угасло.
— Рад, что вы со мной наконец согласились, — с холодной улыбкой протянул Голд.
— Уточним детали, — с новым оттенком властности уронил он. — Мне нужен «Сторибрук» и венские бумаги. Вам — безопасность Нила Кэссиди.
— Нила Кэссиди и Реджины Миллс, — спокойно вставил Голд. — «Сторибрук» вы получите, ну а венские бумаги пока останутся у меня.
— Хорошо, — после секундного раздумья отозвался он, поднимаясь. — Подготовьте все бумаги.
***
— И… это все правда? — полушепотом закончила Эмма.
В глазах отца смешанное с тревогой облегчение.
— Это все правда.
Тысячи «но, значит…» зашумели вразнобой, не давая Эмме вымолвить и слова.
— Но ты же немногим старше меня, — выпалила она, оборачиваясь к Мэри-Маргарет.
— Мэри-Маргарет, как и все остальные, провела в этом мире не восемнадцать лет, как мы с тобой, а лишь два года, — торопливо пояснил Дэвид.
Он хотел еще что-то добавить, но Мэри-Маргарет уже была возле Эммы. Охватила ее лицо ладонями, почти до боли сжала. Сбегали по щекам прозрачные капли, вздрагивали губы. В глазах - и несмелая просьба о прощении, и безудержное, сияющее, все сметающее, все покрывающее счастье.
— Мам… — несмело, удивленно, будто на пробу пробормотала Эмма.
Зажмурилась, когда ее обняли, — кажется, они вдвоем.
На затылок легла ладонь Дэвида, и что-то подсказало ей, что второй рукой он обнял Мэри-Маргарет.
Эмма хотела вырваться или хотя бы мягко отстраниться от родителей. Не хотела этого на скорую руку слаженного счастливого сказочного конца, где у нее есть папа и мама — Принц и Белоснежка, — и все они любят друг друга, и все будут жить долго и счастливо.