Каштаны цветут дважды

Они вошли вместе, и Белоснежка нервно следила за тем, как он просматривает бумаги.

— Теперь ты сможешь выручить Дэвида и остальных?

— Это даст передышку, — уклончиво отозвался он. — Должно дать. А теперь я хочу задать тебе вопрос. Знаешь, чем сейчас занят огнедышащий дракон, которого ты знала под именем Малефисенты в Зачарованном Лесу и Марлин Флессе в этом мире? Жаждет тебя испепелить.

Белоснежка сжалась так же, как это сделала бы Мэри-Маргарет. Но ведь Белоснежка поступила иначе? Белоснежка не погубила ребенка, как помнила Мэри-Маргарет, нет.

— Вы действительно украли ее ребенка?

Белоснежка молчала, в памяти лихорадочно роились все доводы, которыми много лет — два года — назад они убедили себя, что поступают верно. Она шевельнула губами.

Румпельштильцхен продолжил:

— Белоснежка, сейчас не время для секретов и тайн. Дэвид так не считает, но уверен, ты окажешься благоразумнее. Что произошло в Зачарованном Лесу перед Проклятьем?

Белоснежка поднялась, но рук от стола не отцепила, чувствуя, как холодеют щеки, и стучит в висках.

— А на что бы ты пошел, чтобы спасти своего ребенка?

Румпельштильцхен странно усмехнулся. Что-то необычное промелькнуло в его взгляде.

— И на что пошли вы?— с ударением на последнем слове спросил он.

— Мы украли ребенка Малефисенты, — тусклым голосом ответила она. — Мы… это был единственный способ спасти Эмму!

— Спасти от чего?— в тоне Румпельштильцхена не прозвучало ни понимание, ни осуждение.

— От Тьмы.

Белоснежка, запинаясь, рассказывала о волшебнице с юга, о ее предупреждениях и обещаниях.

— И… мы заключили с ней сделку. Это… — она вдруг открыто взглянула на Румпельштильцхена, — это я настояла. Не Дэвид. Может… Может, поэтому Проклятье и оставило его возле Эммы, его, а не меня.

— Как имя вашей советницы? — резко спросил Румпельштильцхен.

— Я… я не знаю, не помню.

— Вот как? Доверились заезжей колдунье и даже имя не запомнили? —жестко усмехнулся он. — Опиши ее.

— Рыжие волосы, зеленые глаза, смешливая, шумная, — послушно перечислила Белоснежка.

Румпельштильцхен откинулся на спинку кресла, и Белоснежка вздрогнула, когда он с приглушенной злобой произнес:

— Зелина.

========== Глава 43 ==========

Глядя на присевшую за столик жалкой забегаловки Реджину, Кора недолго гадала, вспомнила дочь все или нет; Реджина смотрела на извилистую улочку словно зритель, которому смертельно наскучила отыгрываемая на подмостках пьеса.

Кора помедлила. Она знала, что на губах играет торжествующая улыбка, а взгляд ласков. Ни то ни другое не пришлось подделывать: триумф и нежность, смешавшись в пряно-сладкий ручеек, разлились по венам, заставляя быстрее биться сердце.

Власть, которую вчерашняя находка сделала так легко досягаемой, и Реджина — больше ей ничего не нужно. Не удалось удержать власть и дочь, ничем и никем не жертвуя, в прежнем мире; удастся в новом. Глаза Коры чуть сузились, когда она с мимолетной, едва тронувшей губы улыбкой подумала, что этим вторым шансом обязана Румпельштильцхену.

Реджина подняла голову, когда Кора была в двух шагах от столика. Глаза дочери расширились, что-то по-детски беззащитное промелькнуло во взгляде, в том, как стремительно, точно опасаясь нападения, Реджина встала. Продребезжали проржавевшие ножки стула.

Кора улыбнулась еще терпеливее, еще нежнее. Послушно остановилась.

— Мама? — прошептала Реджина. И лицо дочери мгновенно изменилось; перед Корой стояла Реджина, какой она видела дочь в последний раз: язвительно-самоуверенная, неприступно-холодная. Но, как бы та ни старалась, неуязвимой что тогда, что сейчас Реджина не выглядела. Кора едва не покачала головой: чему бы дочь ни научилась за все это время, искусство владения собой Реджине не далось.

Кора слишком хорошо видела: за всей своей воинственностью Реджина смятена, растеряна и, безусловно, одинока. А Реджина не умеет быть одинокой.

Пряча за улыбкой удовлетворение, Кора тихо заговорила:

— Вечером я почувствовала, как по городу пронеслась волна магии. Проклятье разрушено, Реджина.

Реджина, не сводившая с Коры глаз, напряглась и вдруг встрепенулась, как от незримого толчка, неспешно опустилась на стул и подчеркнуто развернутым жестом поднесла к губам чашку бледно-желтого, спитого чая.

— Частично, мама, — вежливо ответила дочь. — Мы ведь все еще здесь. Я, — Реджина охватила чашку второй рукой, скрывая нижнюю часть лица, дерзко взглянула в глаза Коре, — хорошо наложила это Проклятье.

Кора мелодично рассмеялась.

— Ты наложила Проклятье и выбрала сторону проигравших? Милая, — она покачала головой, — прости, не верю. Впрочем, это сейчас не важно.

Кора потянула к себе стул и села за столик.

— Проклятье начало разрушаться, ко всем вернулась память, и ты понимаешь, что следующим шагом, — она неторопливо отложила в сторону ридикюль, — должны стать поиски магии.

— О, за этим дело не станет, — небрежно пожала плечами Реджина.

Восклицание вырвалось необдуманно:

— Ты знаешь, как принести магию?

Глаза дочери вспыхнули злорадством.

— Маленький секрет, мама, мой маленький секрет.

— Реджина, — стараясь вложить в голос как можно больше тепла, заговорила Кора, — тебе нужны союзники, и никого, кроме меня, тебе не найти.

— А вот тут ты ошибаешься, — Реджина выглядела все увереннее, все ожесточеннее, все независимее. Последнее всерьез встревожило Кору. Независимая Реджина — не ею управляемая Реджина. Этого нельзя допустить.

— Румпельштильцхцен, — протянула она, сохраняя на губах сожалеющую, полную ласкового укора улыбку. — Хочешь довериться ему?

Реджина наклонилась вперед, вперилась в Кору насмешливым взглядом.

— Речь не о доверии, мама, всего лишь об альянсе. Ты сама всегда учила меня выбирать силу. А он сильнее тебя.

Подавив готовое сорваться с губ возражение, Кора помолчала. Позволила губам сжаться в твердую, жесткую линию.

— Он тебя использовал, — проронила она.

— А у тебя это никогда не получалось, — зло кинула дочь.

Следующая фраза не была обдуманной, не была подготовленной:

— Я всегда думала только о твоем благе!

Едва произнеся эти слова, Кора поняла: она совершила крупную ошибку.

Короткий рваный выдох; Реджина еще мгновение смотрела в ее глаза, точно проверяла, не ослышалась ли.

Кора потянулась к руке дочери, но Реджина спокойным движением поднялась. Бегство — признак слабости, Кора это хорошо знала, но в том, как уходила Реджина, не было ни того, ни другого.

— Реджина, остановись. — позвала она. — Реджина, он опасен.

— Не для меня.

Но Реджина все же остановилась, несколько секунд простояла, замерев, плечи напряжены, голова высоко поднята. Обернулась.

— Он мне причинил много зла, — кивнула Реджина и вдруг всхлипнула, легкий звук, жалобный, едва слышный, но Коре на мгновение почудилось, что где бы ни было ее сердце, его пронзила острая боль, — ну а ты, ты, мама, убила Дэниэла. Как думаешь, кого я никогда не прощу?

Тишина, поглотившая все звуки шумного кафе.

Пальцы, сомкнувшиеся на серебряном замке ридикюля.

Когда-то она вырвала себе сердце, чтобы не позволить любви к Румпельштильцхену контролировать ее жизнь. План оказался безукоризненным, исполнение идеальным. Сейчас она не испытывала к магу, единственному мужчине, которого когда-либо любила, ничего, кроме умеренного уважения, умеренного опасения и не слишком умеренного стремления одержать над достойным противником верх.

Реджина. С Реджиной все оказалось сложнее, непредсказуемее… и больнее. Несмотря на отсутствующее сердце, несмотря на все предосторожности боль от того, что дочь уходит, не оглядываясь, что дочь снова уходит, проникла в Кору.

Она резко поднялась. Власть и любовь: выбор в пользу первого никогда ее не подводил. Не подведет и вновь. Немного терпения, и вся власть этого мира будет в ее руках. Только ее.

У выхода кто-то перерезал Реджине дорогу, размахивая руками, что-то сбивчиво, горячо заговорил. Кора всмотрелась. И узнала татуировку.