Страница 46 из 64
***
Киллиан без труда пришел в себя после удара магической волны. Фальшивая память оказалась почти полной копией реальной памяти, разумеется, с небольшим различием.
Но Милу он потерял в обоих мирах и в обоих мирах поклялся отомстить ее убийце. И в обоих мирах Крокодил — Киллиан скрипнул зубами — оказался неуязвим.
Все это и многое другое осталось неизменным, вот только одна незначительная деталь: Киллиан в фальшивой жизни затесался в ряды хороших парней и даже весьма неплохо вписался в эту благородную компанию.
«Совсем как в старые добрые времена, когда мы с Лиамом бороздили моря, а на мачте не развевался черный флаг», — неосторожно подумал он, и тут же перед глазами встало лицо брата, пахнуло соленым морским простором. Киллиан резко отогнал воспоминание. Нечего себе душу бередить. Лиам мертв, Киллиан стал пиратом, ну а в этом мире его песенка, похоже, спета.
Морщась, он поправил закрепленную на шее перевязь, поддерживающую раненую руку — толку от поврежденной конечности теперь не больше, чем от крюка — и мрачно оглядел камеру. Спета, это точно.
Ощутить бы перед концом под ногами палубу «Веселого Роджера», глотнуть свежий бриз, услышать свист ветра в реях, ухватиться за брам-стеньги…
— Джонс, на выход!
…вдохнуть запах прогретой солнцем парусины.
***
Нил, кинув ключи на стол, упал в старое, продавленное кресло, привычно сдвинулся в сторону, когда пружина впилась в бок. За зашторенными окнами над Парижем разливался полуденный зной, но Нил все поверить не мог, что ночь закончилась.
Непомерно длинная и промелькнувшая в одночасье ночь. Нил знал, что когда-нибудь он пожалеет о том, что поторопился: еще пара минут, и убийства можно было бы избежать, но сейчас он предпочитал думать, что иного выхода не было. Точнее, не предпочитал, просто устало выставил эту мысль между собой и «а что если бы» раздумьями. Пока срабатывало.
Он откинулся головой на мягкую спинку. Заснуть бы.
Из разрозненных картинок, звуков и ощущений упрямо выплывало воспоминание:
Обсуждали предложенный Румпельштильцхеном план действий, выполняли указания Робина, вынесли труп. Среди этой вереницы действий, поступков, решений, среди круговерти лиц, все же выпала минутка, когда они с отцом остались наедине.
Румпельштильцхен что-то хотел сказать, и Нил был уверен, что он меньше всего на свете сейчас хочет что-то услышать от отца.
Отец потянулся, сжал его руку, стиснул.
— Сынок… прости.
И почему-то впервые Нил поверил, что простит. Когда-нибудь.
Что-то прошуршало, и Нил с трудом открыл глаза. В изумрудном узком платье перед ним стояла Зелина.
— И где ты был? — с несвойственной ей требовательностью спросила она, кусая губы.
***
Эмма Свон, дочка героя Дэвида. Киллиан бы в другое время, пожалуй, хохотнул: вот конфуз вышел для Чарминга. Дочка в подручных у злодеев, а сам Дэвид дружбу с пиратом завел.
И судя по всему, Свон дела нет, что она и не из этого мира, сидит невозмутимая, бумажки перебирает.
Он пригляделся: девушка выглядела лучше, чем в их последнюю встречу, да и заряженных пистолетов, кстати, в этот раз поблизости не было. Собрана, сдержанна, но не так, словно вот-вот сорвется с катушек, а вполне деловита, хладнокровна.
Когда за конвоем закрылась дверь, некую часть своей уверенности Свон все же утратила: метнула взгляд на левую, висящую на перевязи руку Киллиана, нервно потерла пальцами висок, поискала что-то глазами в бумагах.
— Что вы можете сообщить об агентурной сети «Сторибрук»? — вновь подняв ясные глаза, сосредоточено спросила она. И тут же, понизив голос, поспешно добавила: — Расскажи как можно подробнее о квадрате 5А. Он уже зачищен, ты никому не причинишь вреда.
Киллиан вскинул бровь. Девчушку что, учат старым трюкам? И что, папа ей не доверил историю о семейных корнях?
— Ну, раз тебе так много известно об этом квадрате, может, мне не стоит и напрягаться? — небрежно кинул он в ответ.
Эмма устало выдохнула, быстро вынув из внутреннего кармана сложенный вчетверо листок, вложила ему в руку.
— Прочти. Это от моего отца. Поверь, я пытаюсь помочь!
Киллиан с усмешкой развернул лист, пробежал несколько строчек; написаны рукой Чарминга. На последней фразе усмехаться расхотелось. Киллиан нарочито медленными, чтобы выплеснуть побольше злости, движениями смял листок, глянул на Эмму.
— Да твой папенька, видимо, с ума сошел, раз считает, — процедил он сквозь сжатые зубы, — что я доверюсь Румпельш… Голду.
Эмма на этот раз глаз не отвела.
— Нет? Вообще-то Голд тебе жизнь спас, — она кивнула на перевязанную руку.— Знаешь, Джонс, я-то целилась в сердце, — ее губы сжались в тонкую линию, но светлые глаза смотрели растерянно. — Уж извини, — усмешка у нее не получилась.
— Спас? — Киллиан швырнул на стол записку, которую Свон тут же спрятала за обшлаг. — Да как бы ни так. Понятия не имею, что у Крокодила было на уме, но уж точно не забота о моей шкуре. И знаешь, почему? — глухая, смоляная злоба перекипела через край. — Он в курсе, что рано или поздно я с ним поквитаюсь.
— За что? — усталым, терпеливым тоном спросила Свон.
Киллиан молчал. Под ногами вновь покачивалась палуба, в руки впился канат.
Он заговорил глухо, ненависть не вмещалась в слова, тянулась за ними незримым, опаляющим, багровым шлейфом.
— А за что квитаются с человеком, который у тебя на глазах убивает твою любимую? Неторопливо, наслаждаясь каждым мгновением. Выдавливает из нее жизнь по крупинке.
Горло захлестнула петля удушья. Он смотрел на сведенные в безумном подражательном жесте пальцы левой руки. Смотрел и видел лицо Милы: рассыпавшиеся по плечам змейки темных волос, царапину под правым ухом, полузажившую, так и незажившую.
Голос Свон перенес его в другой мир.
— Может, все было…
— Это на моих чертовых глазах произошло, — он через силу усмехнулся. Свон смотрела так, что было понятно — верит. Сомневается лишь в одном: ужасаться или все же не стоит. — Еще вопросы есть?
***
Отпрянув от Робина в бистро, Реджина торопливо шла по замызганному, неказистому кварталу. Сзади слышались неотстающие, упрямые шаги.
Она остановилась в жалком подобии сада. Презрительно глянув на пытающийся расцвести чахлый куст боярышника, обернулась.
Робин стоял в нескольких шагах от нее. И не решался приблизиться.
Шервудский разбойник, лесной житель. Лимонным едким соком, выжимающим слезы, брызнули в глаза воспоминания, ярко блеснул день, проведенный в окрестностях Арля.
Холмы, позолоченные закатом, расцвеченные пурпуром осени. Запах сырой парой листвы, приволья. Теплый сток ветра с гор в лицо. Мерный ход уставшей после аллюра вороной Шерли. Хозяин небольшой придорожной гостиницы, облокотившись о калитку, внимательно следит за иноходью кобылки, переводит взгляд на Реджину, чуть лукавая, добрая усмешка в прищуренных от косых лучей серых глазах.
Сейчас в серых глазах — напряженность, боль, надежда. Последнее нестерпимее всего.
А скоро он взглянет на нее с презрением, с ненавистью.
Но она не позволит.
Вскинув голову, она уронила так холодно, как только смогла:
— Ты что, следил за мной?
— Я… — он неуверенно и одновременно властно шагнул к ней, — хотел увидеть тебя.
Реджина широким жестом развела руки, демонстрируя: увидел. И вновь скрестила на груди.
— Редж, — вырвалось у него, и он шагнул вперед, точно решил, будто это имя магически все исправит, вновь перемешает правду и вымысел, выдаст им обоим по привычной маске, вернет право на неведение.
— Не называй меня так!
Он остановился. Реджине хотелось думать, что он выглядит жалко, но это не было правдой. Растерян — да. Беспомощен? Нет. Просто не знает, как ей помочь.
Как будто ей нужно это от него. Как будто ей от кого-либо это нужно. Как будто ей вообще что-то от него нужно!
— Я назвал тебя так в Арле, — тихо сказал Робин. — Тогда тебе это не было неприятно.