Страница 43 из 64
С Голдом. Ну конечно, с Голдом. Эмма едва не рассмеялась.
— Да почему сразу не с рейхсфюрером?!
— Эмма, — Дэвид шумно выдохнул, взъерошил обеими руками волосы и с мягкой настойчивостью закончил, — доченька, просто поверь: я знаю, что делаю.
***
Мэри-Маргарет заставляла себя идти шагом. По Парижу, ночному, затемненному, перерезанному немецкими блокпостами Парижу нельзя бежать. Она шла размеренным шагом, а сердце билось так, что казалось, от ударов сотрясалось все тело.
Неживой город. Безлюдные улицы. Заунывный напев чужого ветра в чужой ночи.
***
За Эммой, выглядевшей, как разбуженная посреди ночи сомнамбула, закрылась дверь, и Дэвид, пытливо взглянув на Румпельштильцхена, прочитал в глазах того такое же испытующее выражение.
— Вы тоже все помните?— полуутвердительно спросил Дэвид и, не дожидаясь ответа, выпалил: — Румпельштильцхен, нам нужна ваша помощь.
— Это вполне очевидно, —ответил маг с интонацией, не дотянувшей до язвительной. — Но и от вас, Дэвид, в кои-то веки потребуется нечто взамен. Информация. Что вы знаете о том, кто наложил Проклятье?
— Столько же, сколько и вы, — слишком поспешно ответил Дэвид. Следующая фраза далась легче: — Реджина не скрывала своих планов.
— Это сделала не Реджина,— сухо прервал его Румпельштильцхен. — И судя по отсутствию в вашем голосе праведного гнева в адрес бывшей соратницы, вы знаете это так же хорошо, как и я.
Дэвид пожал плечами, заполняя паузу.
— Она, видимо, на самом деле потеряла память вместе со всеми нами и изменилась. Но единственное, что я знаю, — лишь бы прозвучало убедительно. Но полуправда — та же ложь, а лжец из него, Дэвид знал по опыту, неумелый. — Это то, что проклятье наслала Реджина.
Румпельштильцхен бросил на него быстрый взгляд.
— Сейчас есть дела поважнее, будем считать, вам удалось меня убедить.
— И что теперь? — сознательно впуская в тон требовательность, спросил Дэвид.
— Что теперь? — Румпельштильцхен задумчиво прошел к креслу и уселся, жестом предлагая Дэвиду сделать то же самое. — Если ваш с Белоснежкой девиз остался прежним, то сюда вот-вот примчится Мэри-Маргарет Бланшар, а она-то мне и нужна. Мы все еще во Франции, и здесь побеждают не мечи, а бумаги. И поэтому от секретарши здесь куда больше пользы, чем от воина. По крайней мере, сегодня.
***
Эмма несколько минут слушала ровные голоса и наконец не выдержала. Она сильно толкнула дверь, та поддалась слишком легко, и Эмма почти влетела на середину комнаты.
Навстречу ей повернулись отец и Голд.
— Что здесь происходит? — на удивление самой себе спокойно спросила она.
— А на что это похоже, Эмма? — с легкой усмешкой спросил Голд поднимаясь.
— Мы союзники, Эмма,— поспешно объяснил отец, кидая на Голда раздосадованный взгляд. — Румпельштильцхен на нашей стороне.
— Румп… как?!
Отец стушевался, умолк, а Голд подошел к Эмме, остановился перед ней и сложил руки в замок, приглашая заговорить, задать вопрос. Любой.
— Откуда мне знать, что вам можно доверять? — тихо спросила Эмма.
— У меня нет ответов, Эмма, — мягко ответил Голд. — Не сейчас. Но помнишь наш последний разговор? Ты не поверила мне. Ты была права, я лгал.
Лгал. Так просто. Но когда? В тот день, сейчас, всегда?
Голд добавил более привычным, сдержанно-властным тоном:
— Скажем так, у меня появились причины стать вашим союзником. Это странно звучит, но согласись: альтернативы у вас все равно нет.
Эмма глянула вправо — Дэвид смотрит на нее напряженно, но без опасения. Она почувствовала: они с Голдом и правда союзники. Невероятно, немыслимо, но, похоже, правда. И, похоже, ее это устраивает. Вопросы подождут. Кроме одного, пожалуй.
— Румпельштильцхен? — переспросила она. — Почему?
— Ну, я же теперь часть Сторибрука, — усмехнулся Голд. — У вас в ходу кодовые имена, не так ли, Дэвид? — не оборачиваясь, спросил он.
— Как в сказке? — не пытаясь удержаться, доверчиво улыбнулась Эмма.
Голд хотел ответить, но что-то в ее лице остановило его. Взгляд смягчился еще больше, он приподнял руку, и Эмма ждала, что он коснется ее, но Голд лишь положил ладонь поверх другой на набалдашник трости.
— Да. Как в сказке.
***
Предрассветный серый свет.
Малефисента стояла у окна, скрестив на груди руки, следила за медленно разгорающейся полосой зари.
Ночью этот мир казался не таким неведомым. Ночью он не так походил на картину с нарушенной перспективой.
Ночь. Та, другая. Мольбы, отчаянные мольбы, неуслышанные ни благородным принцем, ни славной маленькой принцессой. В груди должна бы бушевать исполинская, как пламя, ярость, но по щекам лишь скользили слезы.
В этом мире она научилась плакать.
Предрассветную серизну размыли солнечные лучи.
Это не аккорд гнева, мощного, сокрушительного, нет. Медленное, певучее арпеджио боли, многолетней, настоянной, слитой с каждым вдохом боли: нота за нотой, нота за нотой.
В обоих мирах боль — это все, что у нее осталось.
***
Стук. Щелчок замка. Полоска света.
На пороге, придерживая дверь, встрепанная, усталая, стояла Эмма.
Эмма.
Кружевное одеяльце, сморщенный лобик, темные реснички.
Отдать, выпустить из рук крохотное тельце так же немыслимо, как вырвать себе сердце. Но она отдаст дочь… отдает. Отдала…
Так и жила дальше, без сердца. Белоснежка — несколько часов. А Мэри-Маргарет все эти годы, ничего не помня, ничего не зная, только и ощущая эту неизбывную боль разлуки.
И вины.
— Эмма…
Эмма неловко переступила с ноги на ногу, оглянулась, постаралась улыбнуться. Что-то говорила о том, что они ждали Мэри-Маргарет, что…
А Белоснежка переступила порог и очень медленно, бережно, обняла дочь.
И только тогда Мэри-Маргарет со счастливой улыбкой окончательно ушла.
***
Удивленная и не слишком растроганная Эмма, выждав, осторожно освободилась из объятий Мэри-Маргарет. Та смотрела на нее, ничуть не обидевшись, и вся сияла, лицом, глазами, улыбкой.
Послышались шаги, и из комнаты вышли Дэвид и Голд.
Мэри-Маргарет вся натянулась, что-то невнятно всхлипнула, Эмме почудилось “Прекрасный принц”. Она уже неспособна была чему-то удивляться, поэтому просто решила, что ей послышалось.
Мэри-Маргарет бросилась к Дэвиду, тот встретил ее на полдороги. Оба застыли, точно боялись: прикоснутся друг к другу и рассыплются в пыль.
Они вполголоса говорили что-то о поисках и о том, что «всегда найду тебя».
И так смотрели друг на друга, что Эмма невольно отвела глаза.
Хмуро взглянула на Голда; тот нетерпеливо прокручивал в руках набалдашник, но на парочку смотрел довольно снисходительно.
Эмма вдруг поняла, что и сама не удивлена. Да, Дэвид и Мэри-Маргарет знакомы едва две недели. Да, виделись два дня назад. Да, кинулись навстречу друг другу так, точно разлучены были на целую вечность и пару Галактик, и теперь дышать не могут друг без друга.
И все это в компании эсэсовца, который смотрит на них так, точно приглашения в посаженные отцы дожидается.
Бывает.
Еще Эмме подумалось, что ей следовало бы испытать ревность. Но ничего такого она не ощутила: то ли сил не хватало, то ли запала. Скорее всего, и того и другого, да и, наверное, просто не хватило времени.
Эмма благодушно, обессиленно прислонилась к стене.
***
— У нее получилось, — прошептала Cнежка, поднимая голову. — Эмма спасла нас.
Он оглянулся: в комнате они были одни.
— Но мы все еще здесь. И ты, все наши, в опасности.
— Все будет хорошо, — Дэвид вновь успокаивающе ее приобнял. — Слышишь? Мы придумаем, как это сделать, и вернемся домой. И Эмма…
Он почувствовал, как Белоснежка напряглась. Взглянул на нее: глаза Белоснежки уже не светились.
— У нас ничего не вышло, ничего, Дэвид. Она… обманула нас. Она… — Белоснежка прижала ладони ко лбу, помотала головой, точно унимая боль, — обещала, что Эмма будет в безопасности, что тьма не коснется нашей дочери…