Страница 16 из 23
Дядька-биограф, приготовившись быть назначенным любимой женой, приободрился, неожиданно для самого себя повеселел и собрался было смело продолжить свою речь, но Нарсе его опередил собственным вопросом:
– А что ты скажешь о матери Папака по имени Денак?
– Эээ… кхе-кхе!
– А что скажешь о супруге Папака по имени Рутак?
– Эээ… кхе-кхе!
– А что скажешь о дочери Папака с тем же именем, что и его мать?
– Эээ… кхе-кхе!
– А что знаешь о парфянском наследнике Валарше-Вологезе Пятом, который вёл и проиграл войну с боголюбивым… эээ… с нечестивым Римом?
– Эээ… кхе-кхе!
– А что ведаешь о сражении при Ормиздакане между Артабаном и моим дедом, которому, по твоим словам… прежний Царь царей и все шахи добровольно передали власть, осознав, что лучшего владыки им во всём свете не сыскать? А ведь именно после этой решающей битвы мой дед короновался шахиншахом Ирана и не-Ирана!
– Эээ… кхе-кхе!
– А куда делся сын поверженного Артабана Артавазд, который даже после коронации деда не один год где-то продолжал чеканить монеты со своей нечестивой физиономией?
– Всё расскажу, как на духу! – воскликнул дядька с кризисом среднего возраста, наконец, почуяв неладное: долго доходило.
– Да можешь уже и не говорить. Я вижу, что свой предмет ты знаешь безукоризненно. Ты не только биограф, историк, филателист, беллетрист, нумизмат, педагог, но ещё и пианист, и пророк и демагог!
– Ваш великий дед был не только знатным воителем, но столь же великим строителем. Он основал и построил три города! Кроме Ардашир-Хварраха, ещё и Ардашир-хнум, и Вех-Ардашир! – словно за последнюю соломинку, ухватился дядька средних лет, выдав последнюю порцию своих познаний, но не став упоминать или ненароком запамятовав о том, что третий из перечисленных им городов прежде назывался Селевкией и был просто Ардаширом отформатирован, перестроен, а попросту – реновирован!
– Так, так, так… О рельефе триумфа моего деда над Артабаном и о прочих барельефах в Накш-и-Рустаме и в Дарабгирде помню, как сейчас, ибо в тех местах я путешествовал. Всё это очень похоже на правду, только правду и ничего, кроме правды! Следовательно, это и есть истина в последней инстанции! – задумчиво вымолвил Нарсе. – И всё-таки, как ты думаешь, дядька-биограф, что, с точки зрения безупречной логики, означает факт того, что я только что достал из карманов горсть золотых и серебряных монет времён моего деда и отца?
Биограф расплылся в широкой и счастливой улыбке и, мысленно оттопырив карманы, молча потянулся к повелителю обеими руками, всем сердцем и душой. Тело тоже двинулось вперёд.
– Правильно! – подтвердил Нарсе. – Это служит неопровержимым свидетельством того, что ты сейчас умрёшь! – шахиншах небрежно бросил страже. – Растерзать его! Остальных отпустить, пусть славят меня на всех углах и перекрёстках Ктесифона.
Мёртвые сразу не имут, а живые тут же вздохнули полной грудью, с облегчением. Но Царь царей, похоже, передумал и волевым порядком чуток скорректировал приказ:
– Визирь, гони прочь из тронного зала оставшихся учёных, но из дворца их не выпускай – разбегутся, как крысы, ищи их, потом свищи! А мне завтра ещё об отце надо бы их попытать! Теперь можешь со спокойной совестью надеть на них кандалы и наручники – смирнее будут!
– Опять кандалы! Опять наручники! – заверещали историки и биографы. – С нас только что перед входом сюда их сняли!
Но стража неумолимо потащила вопящий народец долой с глаз шахиншаха.
Нарсес, буравя взглядом вазург-фраматора, продолжил:
– Если я вдруг и сегодня ненароком или по забывчивости распорядился доставить мне на золотом блюде или на блюдечке с голубой каёмочкой чьи-либо глаза и сердца, то я погорячился, с кем ни бывает: ничего приносить не надо. Выброси на помойку или скорми собакам всё, что уже сложили в посуду!
– Вроде не было таких повелений.
– Тогда прямо сейчас тащи сюда Аспахапетов, Дахаев, Каренов, Михранов, Парни, Сохаев и Суренов. Я все иранские и не-иранские кланы перечислил?
– Все! Как пить дать, все! Вы ― всеведущий, как Ахура Мазда. Только вот… – начал было великий визирь и споткнулся, словно на полуфразе.
– Что только вот?..
– Только вот великих кланов теперь уже не семь, а, пожалуй, не меньше одиннадцати. Их полку прибыло и продолжает прибывать! Уже двенадцать!
– Кто же ещё проник в святая святых моей аристократии?
– Некие Сечины, Ротенберги, Ковальчуки, Тимченки. И даже Дерипаски!
– А Серёжа?
– Какой Серёжа? Ах, Сережа! И Серёжа тоже!
– Тогда его не надо!
– Его и не будет!
– Я читал надписи моего отца и верховного зороастрийского жреца Картира на стенах башни Каабе Заратустра… эээ… Зороастра. Там нет ни одного упоминания о последних названных тобой родах. Кто их впустил в узкий круг моих революционеров?
– Они не революционеры, а консервативные и реакционные олигархи. И пролоббировали их, я думаю, злостные, но могучие дэвы-дивы. Никто не посмел тягаться отказом с духами.
«Опять визирю хорошо заплатили», – подумал Нарсе, но вслух спросил:
– Да откуда они взялись-то?
– Из миража, из ничего, то бишь из глобальных корпораций, – ответил визирь, а про себя подумал: «Из сумасбродства моего».
– Снова эти ромеи?
– Нет, они явились из-за моря-океяна.
– С острова Буяна?
– Опять нет! Они ж олигархи! У них другие острова! В южных морях, а не в Гиперборее!
– Откуда же? Из пещеры, в которой живут Гипнос со своим сыном Морфеем?
– Какой Гипнос? Какой Морфей? – встрепенувшись всем телом, сделал вид, что не понял великий визирь (хотя тоже по ночам с ними общался).
– Да я и сам не знаю, кто это такие. С языка сорвалось. От зубов отскочило, – словно ото сна встряхнулся Царь царей.
– Так кого звать, а кого отправить восвояси? – взял быка за рога великий визирь: он ожидал развязки, надоело тянуть резину.
– Ну, зови всех, кто явился! Дам сеанс одновременной игры… эээ… аудиенции всем двенадцати кланам! Но без тринадцатого, без Серёжи! Поговорим с кровными династами, а заодно посмотрим и на нуворишей.
– Слушаюсь и повинуюсь! – воскликнул вазург-фраматор великий визирь и помчался за второй партией посетителей. Так стремительно, словно в кассу покупать бутылку квасу.
«А был ли мальчик? – подумал шахиншах о своём деде. – Впрочем, мальчик наверняка был, ибо рождение и существование моего предка Ардашира никто не отрицает и не оспаривает. Но его реальная жизнь вчера – это набор различных версий мифов и сказок сегодня, а, следовательно, – комплекс моих ощущений, как и вся остальная жизнь. Что наша жизнь? Игра и сон!».
Реальное прошлое как было, так и теперь оставалось в тумане.
«Дальше туман станет только гуще», – щёлкнуло в сером веществе Царя царей.
Нарсе болтал ногами, безуспешно пытаясь достать кожаным заострённым носком полусапожек с завязками и пряжкой до скамеечки престола Ахеменида, когда в тронный зал Сасанида тонкой извивающейся змейкой на полусогнутых просочилась вторая вереница посетителей. Это были династы – представители великих домов-кланов Ирана и не-Ирана, доставшиеся новой державе в наследство от Парфии-Парса. Нуворишей среди них не было (прознав о судьбе первой партии визитёров, они прозорливо слиняли), но шахиншах с ходу этого не заметил.
В руках у всех царских гостей, как и у их предшественников, тоже были приложенные ко ртам носовые платки. Одеты все были в шерстяные и шёлковые кафтаны-гошены, увитые волнообразной бахромой и расцвеченные лоскутами и фрагментами ткани (такие же гошены носили персидские воины – разве что покрывались они бронёй, сплетённой из стальных колец). В талиях гости были подпоясаны кожаными ремнями (у модников даже платье было сшито по талиям). На ногах – сапоги с остроконечными носками, штаны были заправлены в голенища. Многие недавно слезли с персональных слонов, не успели переодеться и переобуться. Короны-шапки персидской знати – такие же, как у Царя царей, только размером поменьше – были усеяны бисером и закреплены на головах разноцветными ленточками, чтобы по случайности при падении ниц не разлететься по сторонам и углам.