Секрет Галатеи

Несмотря на всё обаяние Сивилисты, Кирста отнюдь не стремилась продолжать дружбу в том, реальном мире, предпочитая наслаждаться иллюзорным счастьем таверны. Жизнь несла с собой проблемы и противоречия, которые так часто разрушали отношения, и поэтому в глубине души Кирста боялась той минуты, когда всё должно будет всплыть на поверхность – словно вместе с буднями, тревогой о поисках работы и вечерней раздражительностью разрушится и их лёгкая беззаботная дружба. Но Сивилиста сама её к этому подтолкнула, как-то раз пошутив, как бы родные Кирсты не обеспокоились, что та возвращается домой за полночь. Застигнутая врасплох, Кирста не сумела ответить достаточно уклончиво – и Сивилиста тут же принялась выспрашивать подробности. Отчасти чтобы проявить ответную вежливость, отчасти чтобы поскорее закрыть поднимающую только печаль в душе тему, Кирста заметила, что ведь и Сивилиста тоже всегда одна. На что та, удивлённо захлопав глазами, возразила:

– О нет, я ведь не живу здесь постоянно. Я приехала по делам, а вся моя семья в Объединённой Республике Фавнов.

Так было положено начало разговору, благодаря которому воображение Кирсты оказалось захвачено образом этой чудесной страны. Действительно, ведь Сивилиста была фавнессой – с широкими тонкокостными рогами, напоминающими ажурные ветви деревьев, концы которых были украшены миниатюрными железными подвесками, и изящными, подкрашенными коралловым, копытцами, которые выгодно подчёркивали изумрудно-зелёные наряды – добротного пошива блузы с брюками, а иногда и просторные льняные платья по колено, позволяющие Сивилисте гармонично сливаться с общей разношёрстой массой посетителей таверны, и в то же время придающие ей представительности. На боку у Сивилисты всегда предостерегающе посверкивал короткий кинжал. Но в то время в Республике болталось много разного сброду, и поэтому Кирста не задавалась вопросом, откуда та может быть родом. Тем более, что Сивилиста прекрасно говорила на языке дроу.

Республика Фавнов – одно из самых развитых государств мира, представляющих всё возрастающую угрозу для могущества Светлоэльфийской империи – была в глазах поколения Кирсты сияющей, благословенной страной успеха и счастья, где каждый находит своё призвание. А несколько красочных описаний городов и царящей в них жизни (Сивилиста была талантливым рассказчиком) окончательно раздразнили воображение находящейся на грани депрессии девушки. Фигура же Сивилисты выросла в её глазах ещё больше: успешная, независимая женщина, занимающая важную должность в компании и позволяющую себе международные поездки. Это было то, чего Кирсте так хотелось достичь. Да уж не может ли Сивилиста как-нибудь ей помочь? Снедаемая волнением и восхищением, Кирста завалила Сивилисту расспросами, та же со свойственной ей беззаботной отзывчивостью охотно рассказывала. Как оказалось, Сивилиста работала в мебельной компании, которая закупала материалы в Республике Дроу, и отвечала за контроль качества продукции. Полгода она жила здесь, затем её сменял другой агент, а она отправлялась в Республику к семье. Не самая весёлая работа, когда ты не видишься со своими близкими по несколько месяцев, но что поделаешь – ей платили неплохие деньги, да и скоро обещали повысить в должности – тогда ей не придётся столько мотаться. Кирста жадно слушала, внимая каждому слову. Это была та жизнь, о которой она мечтала – полная, яркая, свободная. Против воли у Кирсты вырвался тяжёлый вздох. Разумеется, это не укрылось от внимания чуткой Сивилисты, которая тут же принялась её утешать. То ли Кирста была в тот день сражена значимостью сидящей перед ней персоны, то ли только теперь окончательно прониклась участием фавнессы, с которым та к ней всегда относилась – так или иначе, но Кирста тогда единым залпом вывалила на собеседницу все свои проблемы и неуверенность, и замерла, ожидая, какой приговор та вынесет. Сивилиста, против обыкновения, глубоко задумалась. Она долго потягивала своё любимое тёмное пиво, скребя ногтем трещины в дереве стойки, а когда на дне почти ничего не осталось, весело обернулась к Кирсте:

– Знаешь, я думаю, ты могла бы съездить к нам на месяц. Если не ошибаюсь, у нашего патрона были кой-какие связи с владельцами аптек, а нет – так и у нас место найдётся. К нам сейчас три девушки по объявлению поедут, ты могла бы присоединиться.

– А язык…

– Эльфийский ты ведь знаешь неплохо? Тебе хватит, а остальное на месте подучишь. Если приглянешься патрону, сможешь продлить разрешение на жительство, а потом и на гражданство подать. Только это надо быстро решать, а то я через две недели уже еду – как раз начало твоих каникул.

– Как! Через две недели?! – в отчаянии воскликнула Кирста, которая уже несколько минут сидела наэлектризованная от напряжения. – Я… у меня нет денег на билеты…

– Ерунда. Для такого хорошего друга, как ты, мне не жаль одолжить. С нашими зарплатами, ты вернёшь их мне за неделю. Ну… ну не плачь, Кирста… Так разволновалась? Не переживай, всё будет хорошо. Я тебе обещаю.

И вот, спустя несколько дней неуверенных раздумий, а затем лихорадочной недели сборов и спешного повторения эльфийского языка, Кирста наконец отправлялась в путь, навстречу пугающему и неизвестному. Вопреки собственным ожиданиям, ей не было весело – как может быть весело, когда уезжаешь из тоски, от боли за несбывшиеся мечты, от невозможности и дальше терпеть унижение и горечь разочарований? – и поэтому она могла идти лишь вперёд, только вперёд, чтобы больше никогда не оглядываться.

Кирста

Глава 2 – На дне

Право же всё равно – мужчина или женщина – только явился бы этот друг, с душой родственной… стоящий выше меня и любящий меня такою, какая я есть, тонко, без слов понимая меня… О, как любила бы я его… не боялась бы разочароваться… Я жадно искала его здесь на курсах, среди сотен женщин… Обыкновенная история – не нашла! Потому что я ищу душу необыкновенную, я это знаю, а большинство из нас – всё-таки простые люди… Я готова быть их другом, но знаю, что они не смогут быть теми, потому что скажут: “Ты требуешь слишком много, я тебя не понимаю,” – и отойдут, огорчённые… И чтобы не огорчать их, я никогда ничего не говорю. Глубоко в сердце спрятала я эту потребность и никому не покажу никогда! Она во мне живёт и со мною умрёт! Я холодна и сурова на вид, – тем лучше, никто не догадается.

~Дневник русской женщины, Елизавета Дьяконова2

Уже издалека, приближаясь к площади перед зданием вокзала, Кирста заметила сидящую в одиночестве на чугунной скамье девушку. Время было очень раннее (намеренное решение, чтобы сэкономить на билетах на магический портал), привокзальная площадь пустовала, и несмотря на то, что со своими попутчицами Кирста ещё ни разу не виделась, она была уверена, что эта девушка тоже отправляется в Республику Фавнов. Она была просто одета, с забранными в короткий пушистый хвост рыжеватыми волосами и спокойным, серьёзным лицом, на котором уже успели отразиться тяготы бедного существования; грубая кожа рук и пригнутые к земле плечи делали её сразу старше на несколько лет, а во взгляде читалось равнодушное ожидание – частый атрибут зрелости, разочаровавшейся в мечтах; в руках дроу держала несколько разноцветных кожаных ремешков, из которых быстро и ловко плела браслет.

Следовало заговорить с ней, и по мере того, как Кирста приближалась к дроу, её охватывал всё больший, необъяснимый страх. Кирста всегда испытывала большую неловкость, когда ей надо было подойти к незнакомому человеку, и по большей части она стремилась избегать подобных ситуаций. Но тут увиливать было некуда. А вдруг эта девушка… но Кирста не знала, что “вдруг”, и именно это, возможно, заставляло её машинально замедлять шаг и тянуть время. Наконец она остановилась совсем близко от скамьи, делая вид, что раздумывает, куда дальше идти, а на деле пытаясь унять волнение и собраться с мыслями.

2

Дневник русской девушки из купеческой семьи, жившей в конце 19 века в Российской империи. Нездоровая атмосфера отношений, царившая в семье Елизаветы, пагубно отразилось на психике девушки: впоследствии она страдала от низкой самооценки, недоверия к окружающим, невозможности завести с кем-либо близкие отношения, депрессии, возможно, что головные боли, от которых она страдала, имели психосоматическую природу. Покончила жизнь самоубийством, не дожив даже до тридцати лет.