Страница 12 из 12
Она опоздала.
Василиса уселась на земле у одного из оставшихся валунов, со слезами разглядывая разрушенный лаби-ринт Судьбы. Малой ценой отворотить беду не получи-лось, видимо, пришло время действовать всерьез.
Сколько уже лет она берегла Влесов Ключ от лиходейских деяний детей Нави. Её сторонились, хотя в трудные минуты хвори, когда врачи не могли помочь больному, бежали именно к ней. И она помогала, жаль, что не всегда ей удавалось это – жизнь среди людей не делает сильнее таких, как она.
– Навьи дети ещё живут среди нас, – молвила ба-бушка Ратибора, опустив взгляд. – И сила их растет.
Подняв голову к диску огромной полной Луны, она растяжно запела.
Ой, пойду по воду,
Да в лесах оводом,
Да в степи колосом,
Ветра быть голосом.
Приключилась кручинушка,
Ох, судьбина-судьбинушка
У забытого омута
Жду незримого повода…
Лес дремучий колышется,
Мне не кажется – слышится,
Тот туман не воротится
Волком буду, как водится…
Песня оборвалась. Большая белая волчица стояла там, где только что сидела Василиса, слегка подвывая на Луну. Вой прекратился, зверь облизнулся и ушёл в туман.
«Чтоооо???» – рокотом разносилось по избе, отчего занавески в чулане затрепетали…
Все это время Ратибор и Берегиня сидели обняв-шись. Оберег горел, каким-то образом подпитывая силы русалки, иначе бы она не справилась. Обережный купол, который она создала над собой и мальчиком, закрывал их, помогая Бабе Яге отводить взгляд Кащея от чулана.
Ратибору в голову начали приходить какие-то странные воспоминания. Ему казалось, что очень-преочень давно он уже был в этой избе.
В ушах звучал голос Бабы Яги: «А ну, полезай на лопату, да ноги не раздвигай». Потом было жарко и страшно, затем приятно. Тот же голос в его памяти про-должал говорить: «Теперь ты у нас припеченный и обжаренный, как калачик, никакая хворь больше не возьмет».
Вроде бы тогда в избе был ещё кто-то, но вспоминалось слабо. Память лишь зацепила фразу: «Мама, я так устала быть вдалеке от дома, среди людей».
Еще вспомнилось, что он любил играть с хвостом Баюна, который невозможно было поймать.
Да и саму избушку на курьих ножках он вспомнил вполне отчетливо. Он играл с ней: «К лесу задом, ко мне передом. Ко мне передом, к лесу задом», это «задом-передом» могло продолжаться до бесконечности, что уже сама Баба Яга не выдерживала и приструнивала его.
Ещё мальчик отчетливо вспомнил разговор, случайным свидетелем которого стал, будучи чуть постарше:
– Когда сила пропитывала весь мир, словно полно-водные реки питали океан, я помню то время, в нас ве-рили, и мы могли многое. Боги – так нас называли. Мы били частью мира – единого Рода. Мы даже не имели телесной оболочки: юный Ярило был светом, просто светом; Стрибог – ветром, тысячами ветров; я была пашней и урожаем.
– Тебе горько вспоминать?
– Да, сила не имеет чувств. Увы, мы уже не Сила.
– Как это случилось?
– Мы не поняли, упустили этот момент. Сила стала уходить от нас, она так же осталась в мире, но нам её доставалось все меньше и меньше. Для того чтобы сохранить хотя бы крупицы, мы приобрели тела. И уже Хорс стал богом Солнца, а не Вселенским безграничным Светом.
– Как реагировали остальные?
– По-разному: Перун горделиво заявил: «Я бог грозы и войны, всегда буду нужен людям». И что, потом он стал богом княжеской дружины, а сегодня о нем помнят единицы, и мало кто в засуху бьет в барабан.
– Почему ты выбрала путь изгнания, мама?
– Трудно было из Макоши стать ЭТИМ! – она развела руки. – Сейчас мною пугают детей, а раньше я была под стать Роду, стояла у его трона. Теперь я – Баба Яга, старая ведьма, крадущая детей.
– Почему же Род не помогает вам?
– Род и есть Сила, Вселенная. Ты забываешь: Сила не имеет чувств.
– Но как всё это исправить, без вас мир погибает?
– Сила возвращается…
Неожиданно приятная нега воспоминаний была прервана. Обережный купол русалки сдерживал натиск взора Кащея, но, к сожалению, любая сила небезгранична.
– Я больше не мо… – только и успела прошептать Берегиня, прежде чем с грохотом свалилась на пол, зацепив рукой крынку со сметаной.
Шаги приближались к затаившимся ребятам. Сквозь прореху колыхающегося полотнища, отделявшего чулан от горницы, мальчик на миг смог увидеть надвигающегося Кощея, названного Бессмертным.
Медлить было нельзя, но что же делать?
Яробор и Ходута, оглядываясь, шли по ночному лесу. Каждый куст казался чудовищем, каждый шорох опасным. Пока весь люд на поляне праздновал, проводя время в играх и обрядах: отбирали березку у девок, затем топили (конечно, березку, а не девок), сжигали Ярилу на плоту, которого, горящим, носило по реке (плот, а не Ярилу, разумеется), да запускали зажженное колесо в воду, как символ уходящего Солнца, с трудом его подпаля (ясно, что не Солнце, а колесо). Откуда же в ночи Солнцу взяться? Эти два молодца смекнули, что самое время заняться поиском Цветка Папоротника, авось, быстрее найдешь, да и соперников поменьше будет.
Пойти туда, откуда, вот диво, валил туман, они не решились. Да тем более видели, как эта сумасбродная бабка Василиса зачем-то бежала от реки в ту сторону, видать, к каменному лабиринту. Кто её разберет-то, да и не задумывались эти два парня о таком никогда.
– А ежели найдем? – это был Ходута, высокий и то-щий, с едва только начавшими пробиваться усиками. – Думаешь, поцелуют?
– Не говори гоп, – Яробор залепил другу затрещину. Он был на голову ниже ростом, но шире в плечах, – пока не запрыгнешь.
– Куда? – Ходута резко остановился, почесывая ушибленный затылок, отчего его спутник, шедший чуть позади и сбоку, врезался в него. Дать сдачи Яробору парень не решился.
– Что куда? – почесывая кулаки, проговорил Яро-бор. Он был немного туповат и скор на расправу, и в деревне сверстники его побаивались, хотя частенько подшучивали.
– Куда запрыгнешь-то? Говорят: «Не говори гоп, пока не перепрыгнешь!», а не «запрыгнешь», – при этих словах парень чуть отстранился от друга, видя, что тот хочет снова влепить ему затрещину.
– Чаво!? Умный самый, что ли? – обиженно прого-ворил Яробор, закатывая рукав. – А ну, подь сюды, я сейчас покажу тебе «не запрыгнешь», быстро у меня запрыгаешь сейчас.
Исполнить свою угрозу ему было не суждено. Не-ожиданно откуда-то из кустов сбоку в него прилетела шишка и болюче ударила в лоб, вторая шишка следом прилетела в лоб Ходуте.
– Ай, – только успели прокричать они в голос, как из кустов раздался смех, а затем, нараспев иронично:
Что же делать, как мне быть?
Спорят Митрофан и Федя.
Как же будем мы делить,
Шкуру недобытого медведя.
– Шутит?! Шутить вздумал, – Яробор, весь красный от гнева, с шишкой на голове, продирался через кусты. Он очень не любил, когда над ним шутили, шуток он не понимал. – Врешь, не уйдешь!
– От нас не уйдешь! – Ходута шел за ним и под-бадривал друга, помахивая кулаком, но делал это вяло, больше для виду. Он очень хотел сейчас вернуться на поляну к остальным парням да девкам. Но, зная пыл товарища, не решался. А то потом ещё засмеёт трусом, да и тумаков ему достанется за то, что оставил друга одного.
Когда они пробрались через заросли кустарника, под старой сосной, откуда прилетели шишки, уже никого не было.
– Сбег! Сбег, негодник, – Яробор в ярости пинал шишки, лежащие на земле, те, что смог разглядеть в лунном свете.
– Смотри, – Ходута дергал друга за плечо, показывая направление, куда смотреть. – Цветок Папоротника, слово говорю.
Действительно, в той стороне, что-то ярко горело, освещая центр небольшой полянки, но это был не костер. Неужели вправду – папоротник зацвел?
Лучины медленно догорали. Баба Яга заворочалась на полу. Всё это время она так и пролежала на метле, охраняемая верным котом Баюном.
Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.