Страница 7 из 24
Теперь я хочу представить себе, какой была Эдит Пиаф, когда Жозефина впервые появилась перед парижским зрителем.
Она, конечно, еще путешествовала с папашей Гассионом по ярмаркам и казармам, таща за ним скатанный в рулон коврик. Она тогда еще пела только Марсельезу после выступления отца. Ей было тогда десять лет.
Мне, дочери русского художника, одного из первых советских живописцев, приглашенного в Париж для персональной выставки, конечно, не пришлось бы увидеть этой пары - уличного акробата с дочерью. Мы бывали совсем в других местах и виделись либо с русскими из нашего посольства, либо с обитателями Латинского квартала - художниками, музыкантами, поэтами.
Но, может быть, Морис Шевалье на народных гуляньях, на больших площадях Парижа проходил мимо круглолицей девочки с большим бантом в распущенных волосах, протягивавшей тарелочку с медяками в надежде на еще одну монетку. Проходил, не подозревая, что он станет большим почитателем ее таланта и будет считать за честь выступать с ней вместе...
Шевалье, человеку иного темперамента, чем Эдит, истому французу, во всем знающему меру, конечно, была чужда ее неистовость. В своей книге воспоминаний он писал о ней: "Пиаф, маленький чемпион легкого веса, нещадно тратит свои возможности. Она словно не экономит ни сил, ни заработка. Она бежит, гениально восставая против всего узаконенного, катится к пропасти. Я словно стою на обочине ее дороги и, симпатизируя, с тревогой наблюдаю за ней. Она хочет охватить все и все охватывает, отвергая древний закон осторожности в профессии "звезды"!" Так писал Шевалье, безоговорочно признавая талант, который, как звезда, взошел на черном небе ночного Парижа! Талант, который внес новое в жанр французских шансонье, внес свою правду подлинного искусства. И первым, кто угадал ее, был Морис Шевалье: "А она с нутром, эта малютка!"
В ДОМЕ НА АВЕНЮ ДЕ ЛЯ ГРАНД АРМЕ
Луи Лепле верил в талант Эдит, и ничто не могло разубедить его. Вокруг них было много людей, пытавшихся очернить ее. Она постоянно раздражала кого-нибудь своим вздорным характером, своей некрасивостью и невзрачностью. Лепле никого не слушал.
- Гениальное существо! Когда-нибудь все поймут это.
И он продолжал требовать от Эдит тренировки голоса, поисков собственного жанра, постоянной работы над жестом, движением и выразительностью. Ей все давалось легко, потому что во все вкладывался неуемный темперамент.
Лепле был одинок. Перед встречей с Эдит он потерял единственного друга мать. Может быть, потому он привязался к Эдит, следил за ней, опекал по-отцовски, журил за влюбчивость, легкомыслие и особенно серьезно заботился о ее голосе и ее репертуаре.
Однажды ему представился блестящий случай показать Эдит на вечере-гала. Он был устроителем концерта в пользу вдовы недавно умершего знаменитого клоуна Антоне. Были собраны "звезды" Парижа. Суперобложку на программу рисовал художник Поль Колэн. Со вступительным словом появился перед публикой известный драматург Марсель Ашар, В программе стояли имена лучших актеров театров, кинематографа, цирка, эстрады. И среди таких знаменитостей, как Мистенгетт, Морис Шевалье, Прежан, Фернандель и Мари Дюба, впервые появилось имя Эдит Пиаф.
Это была весна 1936 года. Возле цирка Медрано, где должен был состояться вечер-гала, на бульваре Клиши продавали фиалки. Черные ветви деревьев чертили гаснущее над Парижем небо. Монмартр был окутан первым весенним теплом.
Концерт удался. Все исполнители были в ударе. Публика принимала их с восторгом, но для нее было неожиданным выступление довольно курьезной парыЛепле и Эдит Пиаф. Худой, высокий Лепле, элегантный, в безупречном фраке, с изысканными манерами, известный всему Парижу как один из виднейших режиссеров, аккомпанировал уличной "мом" в черном пуловере и дешевой юбчонке. Эдит так блестяще исполняла свои песенки, что публика приняла ее с не меньшим энтузиазмом, чем свою любимицу Мари Дюба. Аплодисменты и крики "браво" доставляли Лепле истинную радость. Он гордился своей воспитанницей.
- Ну, кроха, ты выходишь в большие кадры! - сказал он, расцеловав Эдит после выступления.
В апреле решено было ехать в Канны на весенние гастроли. Они тщательно готовили программу к поездке, разучивали новую песенку "Фрак поет", которую написали для Эдит композитор Аккерман и поэт Жак Буржа.
А между тем дни Лепле были сочтены. Видимо, он чувствовал это, потому что стал задумчивым и даже чем-то удрученным.
- Знаешь, кроха, я видел во сне мать. Она говорила: "Приготовься, я за тобой приду".
Эдит смеялась и старалась разубедить его в нелепых предчувствиях.
Шестого апреля Лепле был убит у себя на квартире,. на авеню де ля Гранд Арме. Вечером он вернулся из турецких бань. А утром был найден в постели с простреленной головой. Выстрел был сделан прямо в глаз. Никаких следов ограбления не найдено.
Накануне вечером в театре Эдит и Лепле сговорились утром поехать погулять в Булонский лес, как это они всегда делали перед репетицией. Но к ночи за Эдит заехали друзья, чтоб проводить одного из актеров, которого забирали в армию. Решено было покутить в последний раз в компании с новобранцем. Разошлись под утро - всю ночь танцевали.
В восемь часов Эдит добралась домой и, прежде чем лечь спать, решила позвонить Лепле - повиниться и попросить отложить утреннюю прогулку в Булонский лес. Трубку подняли немедленно.
- Алло! Папа Лепле?
- Да.
- Папа, извините, что я вас так рано разбудила,-" защебетала Эдит, - но дело в том... Мы только что проводили нашего...
- Приезжайте немедленно.
Трубка была брошена. Эдит поразило только одно; папа Лепле обращался к ней на "вы".
"Сердится", - подумала она, затем накинула пальто, спустилась вниз и взяла такси...
Дом возле площади Этуаль, на авеню де ля Гранд Арме, в котором жил Лепле, был оцеплен полицией. Со смутным предчувствием огромного несчастья, она пробилась сквозь толпу зевак к подъезду. Инспектор заметил ее.
- Вы Эдит Пиаф? Проходите!..
В сопровождении ажана она поднялась в лифте. Двери были открыты, шторы спущены. По квартире ходили какие-то люди. В кресле в гостиной глухо рыдала Лаура Жарни - владелица театра Жернис. Эдит кинулась в спальню. Па кровати, вытянувшись под простыней, лежал мертвый Лепле. Лицо его было необычайно красиво и величественно. Пуля, попавшая в глаз, нисколько не изуродовала его...