Страница 33 из 76
Володимир, дом Геннадия Рыбаченко, 01:50.
В царившей тишине слышен был только скрип шариковой ручки сидевшего на табурете эксперта. Чернила в ручке заканчивались, и в тщетной попытке выжать еще несколько строчек он сильно надавливал на бумагу. Мужчина скользнул равнодушным взглядом по вошедшим в дом санитарам и вернулся к своему протоколу.
— Труп можно забирать? — обратился к нему старший санитар, дядька лет пятидесяти. — Убитый где, в комнате?
— Фотографировать! — негромко сказал другой эксперт, из той же луцкой бригады, колдовавший в углу.
Младший из санитаров, совсем еще мальчик, вчерашний школьник, испуганно вздрогнул.
Основной фотограф был занят, и на призыв откликнулся Квасюк, как раз выходивший из комнаты. Олег Сергеевич был подчеркнуто спокоен. Как он ни берегся, брюки и обувь его уже испачкались в крови. Впрочем, как у всех, кто сейчас работал в доме…
— Так труп забирать? — опять спросил старший санитар. С видом бывалого он деловито почесал щетину на щеке.
Младший неуверенно огляделся. Он был слишком юн для такой работы — таскать залитых кровью мертвецов. Но что-то ведь заставляло его заниматься этим! Зарабатывал стаж перед поступлением в мединститут?..
— Это там, — эксперт, писавший протокол, махнул рукой, не поднимая головы от своих бумаг.
Старший санитар дернул младшего за рукав и пошел через прихожую в комнату. Его коллега неуверенно поплелся за ним, волоча слишком тяжелые для одного носилки.
Раздался мелодичный звон. Высокие напольные часы у окна заиграли какую-то мелодию, неузнаваемую, но довольно приятную. Потом ударили два раза. Повернувшиеся на звук тут же равнодушно отвернулись — работы было много.
По майке Рыбаченко, по застывшей крови, ползла муха. Шедший впереди санитар, едва приблизившись, замахал руками, сгоняя ее. Воздух пришел в движение, и тяжелый запах крови защекотал ноздри.
— Так что с трупом? — настаивал старший. — У нас смена давно закончилась. Уже два. Нам еще час до Луцка, а там пока бумаги, пока то да се…
— Возьмете отгул, — ответил мужчина, находившийся в комнате. Он шагнул к санитарам и протянул им несколько листков. — Я судмедэксперт. Это протокол. С трупом мы закончили, забирайте. Только кровь по дому не разнесите.
Стоявшего рядом с ним Сквиру от этих слов передернуло, и он отвернулся.
— Поаккуратней! — командовал тем временем судмедэксперт.
Санитары остановились перед мертвецом, казалось, в почтительном молчании. Однако уже через секунду выяснилось, что один из них просто примерялся, как погрузить его на носилки, а второй в это время изо всех сил старался сохранить спокойствие.
Тот, что постарше, нагнулся и решительно взялся за ноги Геннадия.
— Давай, чего стоишь!
Младший обошел труп и, отворачиваясь, взялся за плечи.
— Совсем закоченел, — заметил старший.
Труп сдвинулся со стула, едва не упал, но юноша все-таки удержал его и относительно мягко свалил на носилки.
Тело, застывшее в положении сидя, казалось, выполняло какое-то жуткое спортивное упражнение.
— Давай его на бок положим, — предложил старший санитар.
Младший, снова отворачиваясь, попытался выпрямить ноги мертвеца.
— Зря стараешься, — ухмыльнулся его коллега. — Трупное окоченение не пересилишь.
И он, пыхтя, в несколько приемов, повернул труп на бок. Потом покачал немного носилки, проверяя, насколько устойчиво на них лежит тело, и, довольный результатом, выпрямился. Подлез под ворот своего халата и потащил оттуда нечто большое, длинное. Оказалось, простыню. Некогда белая, теперь она вся была покрыта застиранными пятнами непонятного, коричнево-бурого цвета.
Мужчина ловко расправил простыню и накрыл ею Рыбаченко.
Напарники нагнулись и подняли носилки. Они накренились в сторону более низкого, молодого парня, шедшего впереди, и тело тут же съехало к краю. Однако останавливаться санитары не стали. Наталкиваясь на мебель и людей, они двинулись к выходу. Ноги убитого, торчавшие из-под простыни, били юношу по спине.
Сквира застыл, провожая их взглядом. Ему было жутко.
— Смерть наступила между пятнадцатью и семнадцатью часами, — раздался за его спиной голос судмедэксперта.
— Ничего себе разброс! — пробормотал Северин Мирославович, оборачиваясь.
— После вскрытия сузим, — обнадежил эксперт. — Рыбаченко сидел на этом стуле. Потоки крови однозначны. Взял правой рукой бритву и ткнул ее острием в шею слева. Вот сюда, в место, где сонная артерия раздваивается, где пульс самый сильный. — Судмедэксперт приложил палец к собственной шее. — Кровь, вероятно, ливанула сразу. Он испугался, попытался закрыть рану левой рукой, и кровь залила ее по локоть. Уже через пять-десять секунд он должен был потерять сознание, а еще через тридцать — умереть…
На полу, на том месте, где когда-то лежала поднятая уже бритва, темнела лужа крови с неясным продолговатым следом. С рукоятки сняли отпечатки пальцев, отпечатки самого Рыбаченко. Расположены они были именно так, как и должны быть расположены, если бритву держать в кулаке.
— …Он ударил себя сильно, — продолжал судмедэксперт. — Рука немного соскользнула, и лезвие порезало указательный и средний пальцы.
— Почему он не упал на пол?
— Конвульсий не было, — судмедэксперт пожал плечами, — но их вполне может и не быть при таком способе самоубийства. Он мог сползти на пол, но в данном случае положение тела оказалось устойчивым.
Брызги крови образовывали почти правильный полукруг перед стулом и рядом на столе. Странно было видеть оставшееся чистым сидение — его прикрыло собой тело.
— …Иных следов насилия я не заметил. Кожные покровы целые. Синяков и ссадин нет. Вскрытие проведут днем, — добавил судмедэксперт. — До обеда будут результаты.
На столе, текстом вверх, лежала повестка, выписанная во вторник самим капитаном. Судя по ее виду, бумагу сначала скомкали, а потом аккуратно расправили. Поверх повестки стоял стакан с остатками водки. По всему стеклу — отпечатки пальцев Гены. Рядом — опустошенная бутылка «Пшеничной». Тоже с его отпечатками. Тут же находился нумизматический альбом.
Монеты. Опять монеты…
Избежать гнева подполковника Чипейко не удастся. Прямой вины капитана, конечно, во всем этом нет, но, проведи следственная группа поиск Геннадия более энергично, тот мог бы сейчас сидеть в изоляторе, а не лежать в перевозке…
Сквира в задумчивости открыл альбом. В верхнем ряду — покрытые благородным старинным налетом металлические кружки. Самый первый из них, позеленевший, с неровными краями, маленький и невзрачный — полушка. Старославянский шрифт, расправивший крылья двуглавый орел, надпись: «Петръ Алексеевичъ»…
Эх, Рыбаченко, Рыбаченко!
Следующая монета вызвала грусть узнавания — тонкий серебряный кружок, гладкий, без всякого изображения с одной стороны и с украинским трезубом с другой. Именно так старуха описывала брактеаты киевского князя Владимира Ольгердовича… Монета Ревы.
На нумизматическом альбоме, кроме пальцев Гены, было еще и множество отпечатков Ореста Петровича. Просмотрели весь дом — больше нигде ни одного его отпечатка не обнаружили. Только на этом альбоме и на этих монетах.
— Тут есть кое-что, — услышал капитан за спиной голос Козинца.
Василь Тарасович высунулся из-за двери, ведущей в соседнюю комнатушку. Сквира кивнул и направился за ним.
Они оказались в просторном помещении с ванной. Вода в дом проведена не была, и, чтобы умыться или устроить стирку, ее требовалось наносить из колодца и нагреть в кастрюле.
— Глядите, что я нашел в выварке, — Козинец приподнял крышку.
Кастрюля была доверху заполнена водой, в которой отмокало белье. Ручкой швабры лейтенант сдвинул полотняный ком в сторону и показал пальцем на дно. Внизу что-то лежало. Небольшой, красный, завернутый в несколько слоев целлофана прямоугольник.
— Паспорт, — сказал Василь Тарасович. — Зуб даю — паспорт Ревы.
Сквира молчал.