Хищева невеста

— Помощь! — Мурлыкнула самка, подбираясь с другим куском ткани. Шуш задумался, соглашаться или нет, но уманка сочла, что молчание равно согласию и полезла к его спине. Прогонять было уже как-то неловко.

Яутжа уставился на нее, следя за ее движениями. Какие у нее пальчики тоненькие, аккуратные… Нежные такие… Шуш на пару секунд прижмурился. Ммм… Хорошая самка, хорошая, мой, мой дальше… Так ласково помогает ему… Наверное, у них в социуме положено, чтобы самки помогали самцам… Ему нравится, определенно нравится такая традиция!

Уманка закончила чистить края царапок и Шуш даже разочарованно вздохнул. Он вылез на берег, завалился на землю обсохнуть и согреться. Уманка, выскочив следом за ним, начала носиться по берегу, выдергивая совершенно одинаковые на взгляд Шуша травы. Через полчасика она подсела к нему с куском дерева, на которой были давленные растения, смешанные в каком-то странном порядке.

Шуш тут же с интересом понюхал продемонстрированное и уже хотел лизнуть, как она убрала свое творение от его рук.

— Раны, лекарство, лечить!

О, так это форма местной медицины? Интересно! Почему бы и не попробовать? Все равно аптечки нет, а от трав хуже вряд ли станет, к тому же, ничего ядовитого в зеленой каше маска не выявила. И снова Шуш откровенно закайфовал, когда самочка принялась поглаживать чешую на его спине, втирая сок в края ран и нежно закрывая местным лекарством сами раны.

— Лежать, чуть-чуть, лекарство, усвоение, — сказала она и отправилась в лес. Шуш повернул ей голову вслед. Почему-то он уже был уверен, что эта уманка никуда от него не сбежит. Через некоторое время она вернулась с палкой и снова полезла в ледяную воду, встала, сгорбившись чуть-чуть и настороженно глядя перед собой.

Яутжа почувствовал, как у него аж в пятках зачесалось вскочить и помочь ей — уж не узнать позу хищника в засаде он не мог! Она ОХОТИТСЯ! По своему, но охотится! Только чудовищным усилием воли Шуш сдерживал себя от того, чтобы броситься в ледяную воду и рвануться ей на помощь, когда она резко опустила палку вниз и принялась бороться в воде с чем-то довольно большим. Нельзя мешать чужой охоте, нельзя!

Вытащила самка на берег добычу, смотрит на Шуша.

— Ты хорошая охотница! — Похвалил ее яутжа, слегка проведя лапой по спинке уманки. — Твои дети будут прославлять тебя!

Самка тут же опустила глаза. Шуш уж было подумал, что оскорбил ее чем-то, но тут она пододвинула к нему свою добычу. Шуш сначала озадачился, а потом сообразил — у нее же ножа нет! Он отсек голову добыче уманки и посмотрел на нее — правильно ли понял? Судя по тому, что она опять засуетилась — не ошибся.

— Питание, выздоровление! — Промурлыкала она, протягивая ему тушку добычи.

Шуш на миг даже забыл, как дышать — никто и никогда прежде не вел себя так вежливо с ним! Он слегка подрагивающими лапами взял добычу самки, посмотрел на уманку, потом на еду в своих лапах. Самка поняла, что ему будет сложновато охотиться с укусами и решила сама добыть еду и отказаться от трофея… Шуш тут же принял решение, что эту самку он оставит себе. Как бы ей показать, что он благодарен… О! Шуш постарался максимально похоже изобразить ее жест наклонения вперед. Судя по тому, что сердцебиение девушки ускорилось — все было правильно. Интересно, она его испугается?

Шуш стащил с себя маску. Вздрогнула, но вопить не начала, опять что-то пробулькала. Переводчик остался в маске, но яутжа показалось, что это была та же фраза про спаривание. Однако уверен он не был. Ммм, а ее трофей вкусный! Кетану, вкуснятина какая, объедение! Шуш принялся вылизываться, блаженно жмурясь и не забывая посматривать на самку, надеясь, что взглядом он сможет ей передать свою благодарность. Самка опять потянулась лапкой к его руке. Он благодушно позволил тронуть себя, а потом и сам в ответ слегка почесал ее плечо, подтверждая свое согласие на спаривание.

— Все еще хочешь, чтобы я оставил тебе крепкое потомство? — Спросил он у нее. Смотрит в ответ, глазами хлопает. Не понимает, видимо… Как бы ей объяснить-то, о чем он спрашивает?

====== VII. Дела домашние ======

Ночь прошла — утро наступило.

Пообвыкла за день этот девка в лесу, шалашик себе небольшой около пещерки Чудищной построила — не дело, чтобы чужак в дом заходил, даже если дом тот в земле вырыт. Мало ли кто в облике знакомом да приятном появился, пусть сперва ноченьку у порога проведет, покажет, что не со злом войти в дом хочет.

Передохнул Зверь ее чудовищный в пещере своей, утром раненько проснулся и как примется тренироваться! У Пёси от красоты такой аж дух захватило! Не прыгает он — летает, парит, как ястреб златокрылый, не бьёт — когтями рвет, что зверь безмолвный. Закончил Чудище лапы да тело разминать, увидел Пёсю, что к реке с рассветом ходила, и фыркает, как жеребец гнедой.

— Красиво очень! — Бормочет Пёся виновато, глаза пряча — не дело подсматривать, чем супруг твой занят.

Снова Зверь фыркнул, рыбу для него отловленную и с поклоном протянутую взял, заглатывает и снова как примется морду языком чистить. Пёся смотрит на язык этот, ловко между зубов скользящий и думает — интересно, гадко ли Чудище жуткое в клыки его страшные поцеловать?

Облизнулся Чудище и голову на бок наклоняет, пристально супружницу свою рассматривая. Ежится Пёся — зябко ей. Ночь холодная была, а утро и еще похолоднее выдалось. Рубаха Пёсина без подола осталась, да и утром, пока рыбину тащила — умудрилась в воду шлепнуться, одежа мокрая тело холодит.

Коснулось чего-то на диковинной вещице на запястье Чудище, делает к ней шаг, да как подхватит супружницу на руки, к сердцу прижмет. Пискнула Пёся испуганно, решив, что долг супружеский Зверь решил потребовать. Нет, стоит спокойно, дышит размеренно — грудь еле-еле под ладонью ходит — жвалами страшными слегка пощелкивает, жену к себе прижимает. А от тела его жар такой пышет, что с печкой раскаленной не сравнить. Сообразила Пёся, что греет ее супруг любимый, сама к нему прильнула, руками за шею обвила благодарно.

Косички черные по запястьям скользнули, холодом от них веет. Заурчал Зверь, глаза прижмурив, похотливо жену к себе прижимая и поглаживать по спине и ногам длинным начиная. Испугалась Пёся, но виду, что боится, не подает, отвечает, смущаясь:

— Первым ты будешь, Чудушко мое…

Наклонил голову Зверь, фыркнул — и перестал лапами водить, приобнял девку, греться позволяет, но больше по бокам Пёсиным не гладит. То ли испугался, то ли смутился — не понять по морде страшной. А Пёсю и смех разбирает, и обида. Неужто даже для Зверя Лесного страшная она?

Согрелась Пёся — одежа высохла, знобить перестало. С рук спустил ее Чудище страшное, шипит о чем-то. Понять не может Пёся, слезы на глаза наворачиваются — просит ее муж, а она и понять не может, что нужно ему.

— Не понимаю я язык твой, Чудушко! — Бормочет девка. Фыркнул неожиданно Зверь, супружницу свою в спину подталкивает к пещере. — Никуда я не уйду, родной мой…

Наклонился немного Зверь, поклон обозначив. Мол, молодец, жена, сообразила! Маску свою чудную надевает. Желтым глаза блеснули, растворилось Чудище, одни лишь блики, как на реке в день солнечный остались. Развернулся Зверь и только и слышала Пёся, как муж ее страшный на дерево запрыгнул — да и пропал. По делам своим чудищным ушел.

Вздохнула Пёся и полянкой перед пещерой занялась. Веток собрала, мху нащипала. Вчера недосуг было, но сегодня надо костерчик устроить. Ленту узкую на ветку навязала, как тетиву на лук, присела — и начала быстро-быстро веточку в мох сухой вставленную вертеть. Скоро лизнул огонек рыжий пищу ему предложенную аккуратно, пробуя, чем угостить его пытаются. Распробовал — да как набросится на мох и палочки ему предложенные. Разгорелся костерчик с пещерой рядом — на душе повеселело.

Знает Пёся, где у кого из деревенских силки поставлены — у Тишки рядышком как раз три стоят.

— Прости, Тишечка, но мне оно нужнее будет! — Бормочет Пёся, зайца пойманного из петли вынимая. Один всего зверек попался — не повезло Пёське.