Подлунное Княжество

— Ну что ты, глупая? — приговаривал он, упираясь каблуками в землю и стараясь успокоить животное. — Это просто хаты рухнули. Больше ничего не случиться. Обещаю.

Ласковый тон, а ещё больше крепкая рука всадника кое-как восстановили душевное равновесие лошади. Каурая на время оставила попытки бежать куда глаза глядят и осталась дожидаться хозяина. Время от времени она подозрительно косила глаза то на остатки догорающих строений, то на трупы, из груди её вырывался недовольный храп, а копыто само по себе начинало рыть землю.

От греха подальше Ратибор привязал животное к стволу яблони, до которой огню уже точно не добраться, а сам отправился на поиски лопаты. Поле для сих поисков оказалось не велико — уцелевшая хата. Преодолевая тошноту (воин всё-таки, а не похоронщик), всадник снял с двери тело несчастного. Уложил рядом с девушками. Войдя в хату, взял первый попавшийся на глаза кусок рогожи, вернулся к колодцу, накрыл убитых. На душе стало полегче: мертвецов видеть — не привыкать, но к такому глумлению даже самая огрубевшая в сражениях душа не привыкнет. Уже чувствуя себя увереннее, переступил порог хаты.

Семья здесь жила зажиточная. Добротность и порядок видны даже сейчас, когда всё перевёрнуто вверх дном. В таком хозяйстве лопата обязательно найдётся. Ратибор обвёл помещение взглядом. С улицы послышалось тревожное ржание Каурой. Что за глупое животное? По любому пустяку тревогу поднимает! Саблезуба вот не заметила! А если не по пустяку? Обнажив саблю, всадник выскочил за дверь. Глаза пробежали окрест, цепляясь за каждую мелочь. Пустой двор, сруб колодца, укрытые рогожей тела, догорающие хаты, уже остывшее дальнее пепелище… Стоп! На одном месте угли и зола приподнялись с места, образовав щель, в которой настороженно сверкали белки чьих-то глаз. Кто-то из селян вовремя укрылся в подвале сгоревшего дома и сейчас, высунув наружу нос, вызвал беспокойство Каурой.

— Ну-ка вылазь! — Ратибор достал револьвер. — Дурить не вздумай! Мигом третий глаз во лбу появится!

Крышка отлетела в сторону, словно кто нажал пружину на потешной шкатулке. Подобно чёртику из той же самой шкатулки, из недр пепелища выскочил человек. Поспешно выставив перед собой руки ладонями вверх, он засеменил в сторону всадника.

— Стоять! — приказал всадник, когда между ними осталось не более десятка шагов. — В той норе ещё кто остался?

Человек бухнулся на колени, прижав к груди ладони, по измазанным копотью щекам и окладистой расчёсанной надвое бороде потекли слёзы:

— О, славный витязь, слава богам земли твоей, ты не из чёрных клобуков! Ты ведь не убьёшь бедного трактирщика?

— Встань с земли и отвечай на вопрос! — поморщился Ратибор, ему не особо понравились раболепствующие ужимки селянина.

— Что ты хочешь знать, славный витязь?

— Ты издеваешься или глухой?! Кто ещё в той норе укрылся?!

— Один я, славный витязь! Совершенно один! Как и всю мою горькую жизнь!

— Трое убитых, один спрятавшийся… Вы что, вчетвером в восьми хатах жили?! Хватит дурить! Пусть остальные вылазят!

— Трое убитых? — трактирщик вытянул длинную шею, силясь заглянуть через плечо всадника. — Странно! Обычно чёрные клобуки всех в рабство уводят. Это, наверное, староста здешний — Жданко и дочери его. Он человек гордый, живым бы ни за что не дался. Чёрные клобуки сопротивления любят…

— Верно — мужик здоровый и две девки, — всадник рассматривал селянина: высокий худощавый старик, сутулый, но горбится не под тяжестью лет, а по привычке кланяться и прислуживать, может и не врёт, что трактирщик, рубаха, испачканная копотью, чуть не до колен, жилетка потешная едва до пупа достаёт, на макушке смешная ермолка. — Остальных, значит, полонили, если не врёшь.

— Зачем разорённому трактирщику обманывать славного витязя, — скорбно шмыгнул старик горбатым носом. — Витязь сам может проверить убежище. Ни одной живой души. Трактирщик сам еле унёс ноги. Даже торбочка с заработанными непосильным трудом грошами либо сгорела в огне, либо досталась разбойникам. До обмана ли здесь?

— Да, без торбочки камень на шею, да в реку, — мрачно усмехнулся Ратибор. — Староста, вон, не о торбочке думал, когда с татями схлестнулся.

Старик захлопал круглыми как у совы глазами, в глубине которых всаднику удалось рассмотреть и немалый ум, и не уступающую ему хитрость.

— Надо бы похоронить твоих соплеменников, — Ратибор попытался подавить обычную для воина неприязнь ко всякого рода торговцам и трактирщикам. — По обычаям племени.

— Славный витязь ошибается, называя коробчаков моими соплеменниками, — возразил старик. — По правде говоря, нам двоим не под силу было бы повторить их чрезмерно пышные погребальные обряды.

— Нечего чужие обычаи хаять, — буркнул всадник. — Тогда хотя бы закопать их помоги.

— И в помыслах не было ругать кого бы то ни было, — трактирщик испуганно оглянулся. — Я лишь заметил, что при погребальных и поминальных обрядах у здешних племён слишком многое из материальных ценностей расходуется… хм… в пустую. Но бедный трактирщик только высказал своё мнение, на которое славному витязю и не стоит обращать внимания. О теле несчастного Жданко и его дочерей позаботятся коробчаки. До их городища отсюда полдня пути.

— Откуда же они узнают.

— Мне ничего не остаётся, как отправиться в Старые Вешенки, чтобы сообщить о несчастье. К тому же там осталось кое-что из моего недвижимого имущества. Малая толика, которая спасёт бедного трактирщика от голодной смерти.

— Ты, значит, в городище отправишься, а я здесь трупы охраняй, — возмутился Ратибор. — А ты может ещё и не приведёшь никого, и сам сбежишь. Кто тебя знает?

— К чему доблестному витязю охранять бездыханные тела? — в глазах трактирщика появилось искреннее изумление.

— А зверьё, а вороны?! Они и костей не оставят пока ты туда сюда холить будешь!

— Мы могли бы укрыть тела в… гм… уцелевшем жилище. Дверь запереть.

— И то, твоя правда! — Ратибор хлопнул себя ладонью по лбу. — Вот ты меня уболтал! До такого пустяка додуматься не смог. Ну-ка, подсоби.

Когда Ратибор скинул рогожу с мертвецов, трактирщик принялся охать и причитать. Всадник сразу определил изрядную долю фальши и в испуге, и в скорби старика.

— Жданко, Жданко, — причитал трактирщик, хватаясь за ноги старосты. — Разве не говорил тебе старый Симона о пагубности гордости. Что стоило нанять тебе пару молодцев, кои ходят по дорогам и горят желанием продать своё умение. Нет, говорил ты, не будет мой род на чужих мечах становиться. Сгубил ты своим упрямством и себя, и красавиц твоих.

«И твой трактир с торбочкой!» — подумал Ратибор.

— Не ты ли похвалялся, что внуки твои заложат здесь городище, — продолжал бубнить старик, укладывая тело в тёмном углу избы, — что будут они покровительствовать Симоне, коли он не уйдёт. Симона это я, — пояснил старик всаднику.

— Ратибор, — коротко представился тот.

— Ах, славный Ратибор, слышал бы ты, сколько раз я предупреждал Жданко о коварстве клобуков и прочих кочевых разбойников! Хотя бы одного наёмника предлагал пригласить. Сам обещал на прокорм взять. Нет, гордыня обуяла старосту. Всё твердил — мои внуки вождями племени будут, не хочу, чтобы привыкали чужаков кормить. И внуков не дождался, и сам сгинул.

— А что за племя такое? — поинтересовался Ратибор.

— Да не было ещё никакого племени! — отмахнулся Симона. — Ах, горе какое! — запричитал он снова, оказавшись у колодца. — Красавицы вы мои! Что же сотворили с вами изверги?! Сгубила вас отцовская неразумность!

— Ну, хватит уже! — всаднику стало не по себе при виде некогда миловидных, а теперь посиневших лиц. — Берись!

— Жданко — пахарь из коробчаков, — рассказывал трактирщик. — Решил отделиться от городища, что на реке стоит. Считал, что слишком большой налог старшины берут. Говорил, свой род заложу, сам старостой буду. С ним ещё шесть семей ушло. Обосновались неподалёку, у торговой дороги. Назвались — Новые Вешенки. Городище-то величали просто Вешенки, теперь Старыми называть стали. Место здесь хорошее. По осени страсть сколько купеческих обозов проходит. Но то же самое обстоятельство сюда чёрных клобуков и других грабителей привлекает. Жданко дрался с ними поначалу, потом договорился как-то. Уж лет пять здесь разбойники не появлялись. И вот на тебе! — лицо старика снова исказилось плаксивой гримасой. — Предупреждал тебя Жданко! Предупреждал! Не захотел послушать старого Симону!