Страница 111 из 111
Из чёрной глазницы вынырнула треугольная головка аспида. Подразнилась раздвоенным языком. Ратибор протянул руку. Змея исчезла в глубине того, что хранит проклятие и гордость рода человеческого.
Постанывая и упираясь о каменную стену, Ратибор поднялся на ноги. Покачиваясь, добрёл до камня. Сел. Проклятие! Голова гудит, словно два бочонка ядрёной браги в себя влил… Неужели эти кости — Мериддин?!
— Отличная работа, сынок, — вместо чётких граней реального мира глаза Ратибора могли определять лишь расплывчатые пятна. Эта белая клякса наверняка являлась Всеведом.
— Победа? — прохрипел всадник.
— Ты одолел, сынок. Чернокнижник из кожи лез! Отлично! Теперь у нас есть время.
— У вас… , — поправил Ратибор. — Я возвращаюсь…
— Куда, сынок? — белое пятно оказалось совсем рядом, в розовом пятне с пятью отростками всадник узнал руку чародея, зависшую над его собственной макушкой. В голове что-то щёлкнуло. Тело стало лёгким и не подвластным боли.
— Меня ждут! — Ратибор вскочил на ноги. — Спасибо, учитель! — он миновал чародея. — Извини, мне пора!
— Уж, не к черноволосой ли красотке ты навострился?! — голос Всеведа лязгнул подобно хорошо откованным доспехам. — Не торопись, всадник. Тебя не ждут.
— Что?!
— Ты в Безвременье, безумец! В Мирах минули секунды, дни, века. Тебя никто не ждёт.
— Проверим!
— Остановись, ещё раз говорю! Никто тебя не ждёт. Таков был уговор…
— Я не заключал никаких уговоров!
— Я, я, я… Яд — пущенный Мериддином засел глубоко. Договор заключили Яга и Синклит. Ты уничтожаешь Мериддина в её владениях. Она покровительствует девчонке и приплоду.
— Что?!
— Ты совершил глупость! Девчонка понесла и скоро разрешится пищащим помётом.
— Не смей говорить так о моих детях, мерзкий старикашка!
— Ого! — белоснежные кустистые брови поползли вверх. — Даже предкам нашим не должно было исторгать подобные слова по отношению к старшим.
— Пошёл ты со своими предками, святоша!
— Слова достойные Мериддина. Яд…
— Колдун в тысячу раз честнее тебя! Ты думаешь, я остановлюсь?
— Ты не найдёшь её, Ратибор! — васильковые глаза наполнились тоской. — Только через Крепость Миров…
— Не знаю я, где ваша Крепость! — взвыл всадник. — И в Святилище я не был! Не найду? Вот вам! — ребром левой ладони он рубанул по согнутому правому предплечью и побежал к тоннелю.
— Не знаешь? — повторил Всевед. — Странно… Яга говорила… Остановись несчастный, из Безвременья нельзя выйти просто так, — закричал он в спину Ратибору. — Безумец, — прошептал чародей, увидев отмашку юноши. Он посмотрел на кости, промеж которых чёрной лентой мелькнул аспид.
— Обжёгся, чернокнижник? — торжествующая улыбка спряталась в белой бороде. — Попробуй выбраться… Я же последую за глупым юношей, какое обличие бы он не принял, и рано или поздно узнаю тропу к Крепости Миров, тогда уж посмотрим…
Ратибор выбежал из тоннеля. Проклятые колдуны! Проклятая крепость! Он найдёт её, если это нужно для того, чтобы быть рядом со Светой. С детьми. Почему она молчала? Он возьмёт эту чёртову крепость в одиночку. Камня на камне не оставит, если она станет сопротивляться… Он врезался в послеполуденное маковое поле. Шёл вперёд, безжалостно давя сочные стебли, сшибая алые лепестки и растаптывая тени. Тени, которые становились всё длиннее, которые были у всего. У всего, кроме самого всадника…
С другой стороны скалы, на опушке леса явился молодой человек. Кем он был? Длинные тёмно-русые волосы рассыпались по плечам, серые глаза искрились восторгом и любовью ко всему, жилет обнимал покрытое кровоподтёками тело. Он глянул на заляпанные грязью кожаные штаны, плюнул на ладонь, и попытался уничтожить следы собственной неаккуратности. Потом взгляд Ратибора (или его двойника) упал на спящую, укрывшуюся плащом девушку. Улыбка тронула его губы. Он подошёл ближе и провёл рукой по тёмной волне волос.
— Ты?! — выдохнула девушка, не открывая глаз, и через мгновение снова погрузилась в сон.
— Я. Спи, — ответил он, и в то же мгновение ощутил себя идущим по далёкому маковому полю в поисках чего-то неведомого. Острой болью отзывалась в нём ненависть, переполнявшая сердце неизвестного. Каждый растоптанный росток, каждый упавший на землю лепесток вызывал притсуп жалости. Ему хотелось остановиться. Поймать лицом свежий ветер, вдохнуть пьянящий аромат, раствориться в каждой переливающейся радугой капле росы. Слова сами собой начали складываться в рифмы: