Подлунное Княжество

— Отлично сказано! — одобрил Мериддин. — Одна малость — на глупость ты свой талант тратишь… Цель тебе нужна, сынок. Великая, нет — вселенская цель. А к ней-то я тебе тропку могу открыть. Сам посуди. Искусен ты… В тайну великую посвящён. Только часики-то тикают твои! Тик-так, тик-так. Морщинка, болячка. Бессонница, немочь. А там и смертушка рядом! А при новом рождении — гол как сокол!

— Меня Всевед в ученики звал, — напомнил всадник.

— Оно тебе нужно?! — из груди варвара громыхнули раскаты смеха. — Век над толстой книгой слепнуть, чтобы мелкую формулу отыскать. И долголетие не гарантировано… Как Синклит захочет. По-другому будет, когда со мной пойдёшь. Формулы-то все здесь, — ноготь схожий с копытом небольшой лошади постучал по нависшему лбу. — Твои будут. И долголетие тебе предоставлю… Секрет не открою… У меня свои козыри быть должны. Но век твой продлю. Даже присутствием своим докучать не стану. Предавайся плотским утехам, пока не надоест. Изредка лишь появлюсь, да попрошу о содействии. Сперва доверять друг другу не будем — так всегда бывает. Подвоха будем ждать. Потом обвыкнемся. Возненавидим один другого… Тоже закон. А уж после — единым целым станем. Ты — часть меня, я — часть тебя. Вот тогда-то и обменяемся козырями. Ох, и дела начнутся, всадник! Ты себе представить не можешь! Миры! Лоскутное одеяло, скреплённое гнилыми нитками. Чёрт возьми! Ты шёл по Мирам, юноша! Разве не достойны они сгореть, утонуть, сгинуть?! Достойны! Я всегда утверждал это. Мне вырывали печень, выпускали кишки и ими же привязывали к алтарю, поднося к лицу гадину, истекающую ядом, меня на тысячу лет заключали в земле… Но я повторю ещё раз — Миры нужно чистить! Всё, всё под корень! Разрушение — основа творения! Хаос — прародитель порядка! Наблюдать и корректировать созданное Творцом — занятие достойное трусов! Хаос — главная ипостась Творца! Он создал Миры и отдал их нам. Как поступает садовник с не родящим деревом? Под корень! Его место займёт новый саженец! Если снова что-то не так? Что же — топор всегда под рукой! Зачем исправлять пошедшее вкривь, когда есть возможность начать заново! Как все страшились Рагнарёка! И что же? Гибель Богов положила начало новому Миру! Рагнарёк должен случаться каждый день! Миры — шахматная доска, на коей мы с тобой, всадник, станем изощряться в мастерстве. Всевед же и банда прекраснодушных созерцателей поропщут в кулак, а потом, беспомощные в собственной трусости, сочтут за благо наблюдать за плодами нашего искусства, завидуя нам в тайне и хая всё вслух.

Ратибору хотелось заткнуть уши. Слова чародея проникали в кровь, доставая до сердца и воспламеняя душу. Чёрт возьми! Разве не прав старый колдун?! Разве он, младший командир всадников, не мечтал очистить Миры от зла и скверны? Разве не поднимал он оружие для того, чтобы уничтожить какое-нибудь человекоподобное создание, отравляющее жизнь другим. Проклятие! Его враг казался правым!

— Твои поступки мелочны, — Мериддин не замечал вокруг себя ничего, — но как они меняют Мир! Ты перестрелял шайку выродков — и перепуганный торговец отдаёт кошель серебра девчонке которая раньше выпрашивала у него лишнюю корку хлеба. Ты прикончил самодовольного, разжиревшего охранника — и молодой, жадный до власти Дон занял место старого, а охочие до ремесла морлоки вырвались из-под земли и построили мастерские, довольствуясь всего лишь десятком младенцев на всю общину. Человеческое мясо товар дешёвый — десятком детёнышей больше, десятком меньше… Ерунда! Ты покалечил двух недорослей — и теперь великовозрастные оболтусы того Мира собираются в кампании не меньше сотни, подначивают себя бахвальством и хмельным пойлом, дрожат при виде незнакомца… Но это всё мелочи, юноша! Представь, что мы могли бы сотворить со Вселенной?!

Ратибор был охвачен пламенем. Самым страшным и самым неугасимым… Имя ему — противоречие! Языки сего беспощадного огня уже лизали казавшиеся незыблемыми столпы уверенности и рушили крепость собственной правоты. Чародей задумал великое дело. Помочь… Не корысти ради… И вдруг… Всадник увидел стену с резными башнями. Красоград! Лицо светловолосого прихрамывающего старика. Сиггурд! Зеленоглазая смеющаяся девушка. Злата! Двое парней падающие под натиском волкодолаков. Крон! Малх! Череда дорогих его сердцу мертвецов, ожив, проходила перед глазами Ратибора. И… Света! Беовульф! Данка! Геродот! Они, ещё живые, стали похожи на умерших. И все шептали одно и тоже. Повелитель Миров! Забудь о нас! Что наша жизнь?! Что данное тобой слово, по сравнению с великой миссией упавшей на чашу весов судьбы твоей?! «Нет! — взорвался мозг Ратибора. — Что мне эти проклятые Миры, коли я отважусь причинить вред вам — верящим в меня, любящим меня».

— Ты стрелял вхолостую, колдун, — произнёс он горящими и высохшими губами. — Плевать я хотел на всё это.

— Что? — Мериддин словно получил хороший удар в солнечное сплетение. — Ты… Почему?!

— Из-за тебя погибли Сиггурд и Злата! — процедил всадник. — Ты назвал Свету безмозглой девчонкой! Ты обозвал Беовульфа глупцом! — последние слова Ратибор произнёс уже в воздухе.

— Какая глу… , — челюсти варвара лязгнули, а тело содрогнулось под напором ударившего в могучую грудь урагана ярости.

Мериддин мог без труда стать победителем в этой схватке. На его стороне выступило всё — сила, опыт, остатки магической силы. Но в таких боях сие не главное. Почему нахохлившийся и умирающий от попавшего в кровь яда воробей отгоняет гадюку от собственного гнезда? Отчего стая тщательно подобранных, откормленных гончих поджимает хвост перед обнажившим клыки в последнем оскале волком? Что заставляет охотника опустить ружьё, когда верещащий от ужаса загнанный в угол заяц, зажмурив раскосые глаза, кидается на двуногого палача? Те, кто почти победил, могут позволить себе подумать и об отступлении. Они — хозяева положения — не захотят пожертвовать великим, ради малого. Им позволительно благо (благо ли?) быть осмотрительно-милосердными.

Ратибор сражался безобразно. Сиггурд рвал бы на голове волосы и клял бы последними словами своего ученика, доведись ему взглянуть на сие безобразие. Всадник уподобился той самой рыси, сражённой им в далёком заснеженном лесу. Он рычал, визжал и плакал, терзая почти каменную плоть воина-варвара. Мериддин стал похож на медведя, тщетно пытающегося скинуть с себя обезумевшую лайку. Ярость закипала в душе чародея. Но её тушил страх. Страх перед простым смертным, коего он не смог ни понять, ни соблазнить.

Ратибор метался по скалоподобному телу, словно белка по стволу векового дуба. Его удары, щипки и укусы почти не наносили вреда, но он не собирался отступать, пока в его теле теплилась хоть искра жизни, пока в душе оставалась хоть капля веры в себя…

— Поговорим, всадник, — пропыхтел Мериддин.

— Хватит! — зарычал Ратибор.

Каким-то чудом, цепляясь за чёрную шерсть и упираясь в мышцы клинообразной спины, он оказался на шее варвара. Мериддину нужно было только шевельнуть плечами, чтобы скинуть назойливого человечка. Ратибор это понимал. Ощущая печёнкой каждое уходящее мгновение, он упёрся левой рукой в мощный затылок, а правой, срывая кожу о жёсткую щетину, ухватил подбородок варвара. В рывок всадник вложил все силы. Сперва, он почувствовал, как рука вылетает из сустава, преодолевая сопротивление стальных мышц. Потом… Потом раздался хруст. Мускулы чародея стали ватными, он рухнул на песок.

Земля ударила по подошвам, отозвавшись болью в коленях. Онемевшая рука повисла плетью. Ратибор глянул на мёртвого чародея и рухнул рядом.

Всадник открыл глаза. В голове стучало, словно мозг, желая пробить череп, пытался вырваться наружу. Правая рука распухла. Ратибор шевельнул пальцами. Скривился от боли. Однако, не перелом, заживёт. Взгляд упёрся в оскаленный череп. Удерживая стон, всадник попытался откатиться в сторону. Чёрт возьми! Неужто так и лежал здесь? В обнимку со скелетом, шея которого вывернута, а белоснежные позвонки расколоты бездонно-узкой трещиной?